Время ведьм

Глава 1. Ведьма.

33-е, месяца змеегона, года 385 от основания Белокнежева.

Лес близ Бяло-Подлянска.

Копыта серого в яблоках коня слегка проваливались во влажную землю, и Казик не торопил его. Впереди, насколько хватало глаз клубился густой туман; он поднимался из раскиданных, будто бы горсть бисера, меж деревьев болот, и казался синеватым в утренних сумерках. Юноша зябко кутался в тонкий шерстяной плащ, кидая завистливые взгляды на мастера, бок о бок ехавшего рядом. Вот у кого плащ так плащ! Теплый, судя по цвету явно из шерсти феврабана[1], с меховым песцовым воротом и меховой же оторочкой по краям, даже снизу. Куда лучше, чем у Казика! Меч мастера торчит сбоку, в специальных ножнах: они крепятся двумя ремнями крест–накрест, плотно обхватывая торс наставника, но сами ножны размещены под углом, так, чтобы рукоять меча торчала аккурат из-за левого плеча. Случись что, и наставник быстро выхватит лезвие, не запутавшись при этом в длинном плаще – за долгие годы ученичества Казик не раз был свидетелем глупых лиц разбойников, когда казавшаяся грузной фигура мастера проявляла чудеса проворства. Раз – и соскочил с коня, оставив делающий его похожим на медведя плащ в седле; два – и голова главаря летит с плеч, а мастер с нечеловеческой скоростью уворачивается от арбалетного болта; три – и он швыряет кинжал в густую крону кривой сосны, откуда мгновением позже кулем падает тело; четыре – и вот уже он брезгливо вытирает меч о последнего разбойника. На счет пять тех уже не оставалось, а наставник менторским тоном объяснял Казику, что это мол, не настоящие душегубцы, а селяне из ближайшей заимки, решившие пощипать путников. Мастер разделывался с подобными злодеями эффективно и жестоко, опосля на лбу каждого вырезая висельную петлю, которой в тюрьмах метят разбойников, и оставлял на дороге, чтобы другим неповадно было. Когда такое произошло в первый раз Казик получил серьезный нагоняй за то, что всю схватку просидел открыв рот, вместо того, чтобы взяться за арбалет, или хотя бы спрятаться на лошадиным боком, и после долго пытался подавить нездоровое чувство зависти, что ему чародейских сил не досталось. Чародеев, что предпочли стезю инквизитора толстому куску хлеба с маслом, который получает творец заклинаний было мало и тренировали по особому. Способности эти самые заклинания творить из-за подавляющего влияния мейтрина[2] чародеи лишались, но вместо этого учились как бы направлять силу чародейскую внутрь себя, а не наружу, и тренироваться в таком состоянии с полной отдачей, благодаря чему сила эта увеличивала положительный эффект от тренировок в несколько десятков раз, развивая реакцию до недоступных обычному человеку высот. Да о чем тут говорить, если мастер на ходу от арбалетного болта уворачивается! Вот это скорость! Вот это рефлексы! А уж здоровье и вовсе фантастическое – за восемь лет охотник ни разу не слышал, чтобы мастер хотя бы чихнул.

– Долго еще до деревни? – пробурчал Казик. Зубы его начинали отбивать шахарку[3] от холода, а мысли уплывать туда, где теплее, а именно к мечтам о душистом, пахнущем летом сеновале и нежных губах Здзиславы, дочери старьевщика с Полотняной улицы. Ух, что она ему устроила на прощание...

– Города. Бяло-Подлянск – это город, – мрачно ответил ему наставник.

– И в чем разница?

– В количестве крестьян и наличии городской стены, бестолочь.

Мастер Мигель с самого утра был не духе. В предгорье, где располагалось пресловутое поселение было куда холоднее, чем в столице, и поутру они проснулись под снежной шапкой выпавшего за ночь мокрого снега, а костер так и вовсе отказался разжигаться. Пришлось согреваться интенсивной утренней тренировкой и завтракать вяленым мясом с сухарями и ледяной водой, что не добавило настроения ни одному из них.

– Придется идти шагом, а значит пол дня, а если не рассеется туман, то и целый. Присматривай по дороге разлапистые ели, под ними должен был сохраниться сухой валежник.

– Собирать? – понятливо кивнул Казик, оглядываясь на круп лошади. Если снять меч, да перекинуть через плечи пару веревок, то к вечеру у него будет целая заплечная сумка из хвороста. Но просто так меч не кинешь же. На пояс что ли повесить? На коне еще ничего, но едва слезешь на землю, и своевольная железяка наверняка так и будет норовить подставить подножку или больно ткнуть в колено, а то и еще куда, не говоря уже о том, что быстро ее не выдернешь с непривычки. Нет, ну что за жизнь у охотников...

– Мастер Мигель, а мы... – начал было он, и осекся, услышав доносящийся издалека тонкий девичий вопль. Вдруг поднявшийся ветер с силой швырнул в лица путников снег пополам с водой и мелкой грязью, и Казик досадливо сплюнув, пришпорил коня, рванув на вопль неизвестной, не слушая предупреждающего окрика наставника.

Натасканный конь послушно перешел с шага на рысь, умело петляя меж виднеющихся в туманном сумраке деревьев, похожих на неведомых чудовищ, что тянут к беззащитному всаднику корявые руки, и Казик пригнулся ниже к шее верного четырехногого друга. Крик раздался еще раз – громче, где-то совсем близко, меж деревьев мелькнул просвет, и охотник на полном скаку вылетел к реке, на шатком мосту которого грязно и неумело дрались две фигуры.

Совершенно одинаковые.

Соображал охотник недолго: спрыгнул с коня – тот беспокойно переступал с ноги на ногу, чуя нечисть – выхватил с его бока висящий на специальный ремнях арбалет, и наставив на девиц, рявкнул:

– А ну стоять! Не то в обеих освященным болтом шмальну!

Девицы резво отпрыгнули в разные стороны, тяжело дыша, и бросая то друг на дружку, то на охотника недобрые взгляды. Физиономию одной украшал огромный, на пол–лица синяк, глаз заплыл и слезился. У второй явно был сломан нос – она безостановочно им шмыгала, и воспользовавшись передышкой попыталась вправить. Платья обеих были порваны и висели клочьями, интересно оголяя обычно плотно задрапированные части тела.