вся

вся жизнь.

Вся жизнь.

ВЫ идете по улице.
ВЫ идете по улице. 
ВЫ идете. По улице с мамой и папой. Разбегаетесь, подпрыгиваете, отталкиваетесь и летите, и весело смеетесь. Во все горло. А над головой переговариваются и тоже смеются. Мама – молодая и папа тоже. Они все еще веселые, красивые, беззаботные. Они все еще смеются. Они все еще радуются жизни. А вы прыгаете и прыгаете, и прыгаете. И висните на руках. Вы звено в этой цепи счастья. Связующее и единственное. А вокруг вас целый МИР. Весь. Он весь – ваш. Вы весь его. Под ногами разбегаются трещины по асфальту, и они не просто так. Они – интересные. Они – ветвятся, разбегаются, сходятся, танцуют. И тренькают. Когда вы их перепрыгиваете. Или лужи. Огромные. Большие, с опрокинутым в них небом. Деревьями, лицами, людьми. Вокруг вас их много. И они – большие, добрые, спокойные и веселые. А деревья, то в цвету, то в снегу, то в разноцветных листьях, которые летят и чирикают. Здесь, над головой.

Там, в дали. И там, в кустах. И здесь, с папой и мамой.

Так. А вам уже семь и вы идете в школу. С цветами. Торжественный и гордый. Строгий, но улыбчатый. А в руках хризантемы. И вы на всю жизнь полюбите эти хризантемы. Эти астры. Эту осень. Теплую, не жаркую, торжественную и спокойную. Навсегда. И навсегда с вами останутся вот эти ребята, ваши одноклассники и друзья. Не все одноклассники – друзья, но все товарищи. И первая ваша учительница, ваша вторая мама. И вы, даже не понимаете, насколько вам повезло. Потому что столько тепла, щедрости и доброты, столько любви, сколько каждый день вы получаете, многие люди за всю свою жизнь не увидят. Вы это поймете. Не сейчас. Позже. Будете хоронить свою Учительницу и поймете, чего лишились. Навсегда. С вами останется ее все понимающая улыбка, ее глаза, ее одобрение, а остального не станет.

Вы бегаете и мирите своих родителей. Вы их упрашиваете и умоляете. Вы плачете и надеетесь. Вы так сильно надеетесь, так сильно загадываете желание, что оно сбывается и родители мирятся. Но трещина остается и она не зарастает, а медленно расползается. И сделать с этим ничего вы не можете, потому что и в вас что – то перегорает. И это тоже навсегда. И мир меняется. Вы вдруг замечаете, что не все в этом мире ладно, что многое в нем неправильно. Краски выгорают. Люди не так часто улыбаются, часто нахмуренные или озабоченные. И вдруг вы начинаете чувствовать всех этих людей. Стоит только сосредоточиться, и вы становитесь похожи на совершенно постороннего человека. Вы в какой - то момент становитесь вот этим стариком или вот этой девочкой, или вон той тетенькой. И чувствуете их боль как свою. И теряетесь в их страхах и надеждах. А вокруг вас жизнь набирает обороты. Стремительная, меняющая, интересная. И вы растете, но, главное, вы понимаете. Людей, кошек, собак, деревья. Огромные псы встают перед вами на задние лапы, чтобы вылизывать ваше лицо. Мы все – одной крови, одной памяти, одной жизни. Все. И вы смеетесь, утираясь, и делитесь своим счастьем и пониманием с напуганными родителями и окружающими. Со всеми.

А потом вы знакомитесь с жестокостью, с тупостью и жестокостью, с издевкой и наслаждением от власти и безнаказанности. Власти над беспомощным и слабым существом. И вы чувствуете и мучителей и жертву, вы проваливаетесь в эту безнадегу и тоску собачьего сердца, в эту боль и покорность. К вам приходит смерть. С каждой убитой тварью земной, с каждой тварью, которую вы не сумели защитить и не сумели спасти. И это навсегда – навсегда. И мимо этого равнодушно вы пройти уже никогда не сможете. Просто не сможете. Просто будете чувствовать эту, чужую боль как свою. Каждый раз. Каждый божий день. Всегда.

А жизнь продолжится. К вам придет первая любовь. Потом уйдет. Потом придет снова. И так будет. И каждый раз вас будет разрывать от нежности, и погружать во тьму безнадежности. И, однажды, вы откажетесь от себя. От своего сердца, от своего чувства, от единения со всеми. Не насовсем, не навсегда, чуть – чуть. И многое станет проще. Многое станет обычным, не будет так больно, не будет так радостно. Ничего не будет так, как было. А потом появится твой сын, твоя семья. И ты будешь идти по улице, а сын будет виснуть на твоей руке и смеяться, разбегаться и прыгать, поджимать ноги и виснуть. И придет спокойствие. Все так же, только ты не связующее звено, а основное. И ты сможешь радоваться этой женщине, этому ребенку, этой жизни. Каждый день. Каждый раз. А потом – что – то пойдет не так. И трещины будут расширяться по твоей жизни и судьбе, перестанут зарастать. И ты будешь с этим жить. Как можешь, так и будешь. А потом, в какой - то момент, почувствуешь конечное или начальное звено, всей своей жизни, всего того, что можно назвать тобой. И к тебе придет тот, подзабытый тобой мальчик и посмотрит тебе в глаза, а ты станешь отводить свой взгляд, просто не сможешь его выдержать. Это так стыдно, не иметь сил, чтобы посмотреть в глаза самому себе. И ты это поймешь и примешь. И вспомнишь.
Дети. Без рук. Без ног. Без глаз. Люди, которые не могут просто пройти по улице, потому что - их могут убить, расстрелять, скинуть бомбу, выпустить ракету. И как. Как. Как! С этим жить. Да и можно ли. И люди. Которые делают все, чтобы спасти и облегчить, вывести и накормить, защитить и приласкать. И другие люди. Те, которые с любопытством рассматривали умирающих собак и кошек, те, которые с холодной отстраненностью рассуждают о демократии и свободе, допускают какое – то количество жертв.

Не в своей семье. Не в своей стране. Не в своей жизни. И я просто не могу. Ну, не могу. Ну, больно.