Второй

Второй

В комнате было холодно.

– Когда мне дадут поговорить с ним?

В свете единственной лампы у смертника лихорадочно блестели глаза. Итан Эйвери, щуплый блондин с пометкой «СМИ» на временном пропуске, вскинулся и спокойно выдержал взгляды присутствующих. Руки, будто бы жившие своей жизнью, медленно и аккуратно прикрыли разрисованные карикатурными миниатюрами поля блокнота.

– Местный пастор? – насмешливо поинтересовался тучный следователь в тёмно-коричневом костюме.

– Говорят, – отозвался Итан, возвращаясь к рисункам.

Вдруг он вздрогнул всем телом, словно от удара током, и зашёлся в тяжёлом кашле. Уткнувшись лицом в бумажный платок, он не сразу обнаружил на себе укоризненный и удивлённый взгляды.

– Простыл, – зачем-то оправдался журналист и скомкал в тонких пальцах поалевшую салфетку. – Так когда?

Следователь недовольно пожевал тёмные усы, громко захлопнул папку с документами и протиснулся в узкий дверной проход.

– Ваш черёд.

Итан не поднял голову, пока дверь за мужчиной не захлопнулась. Не выпрямляясь во весь рост, словно боясь задеть макушкой потолок, он сделал шаг вперёд. Свет лампы, свисавшей над столом, упал на лицо журналиста, когда тот всё-таки перебрался за стол. Трудно было сказать, кто был больше похож на смертника – журналист или преступник.

– Мне вас посоветовал адвокат…

Юноша, казалось, не слушал, закуривая. После очередной затяжки его тело снова скрутила судорога.

– Мой дед так кашлял перед самой смертью, – глухо проговорил смертник, хмурясь. – Это дурной знак…

– Что вам сказал адвокат?

Итан стряхивал пепел на поля блокнота, где кривились от дыма тонкие карикатуры на ушедшего следователя – на бумаге его лицо больше походило на поросячье рыло.

– Что ты помогаешь… смириться.

Смертельно-бледное лицо юноши озарилось слабой улыбкой. Его била дрожь.

– Да, помогаю.

*

Солнце слепило глаза. Итан сощурился, закурил и пнул гравий под ногами. Угнетающий пейзаж тюрьмы напоминал ему частое видение перед рассветом – пустынная земля и привкус железа на губах.

– Вызвать такси?

Под козырьком фуражки охранника скрывались, возможно, добрые глаза. Журналист покачал головой и пожал его сухую руку.

– Прогуляюсь.

– До города больше километра…

– Я выносливый.

Итан шагал вдоль дороги, скрываясь от палящего солнца в тени деревьев. Машины встречались редко – горожане избегали трассы, которая проходила мимо тюрьмы.

Именно поэтому одинокая велосипедистка со счётчиком калорий на предплечье выглядела странно.

– Это тебя убьёт, знаешь.

Итан некоторое время молчал, с сомнением изучая загорелые ноги в очень коротких синих шортах. Она спрыгнула с велосипеда и теперь шла рядом, толкая свой транспорт за руль. Незнакомка чувствовала себя уютно в обществе журналиста.

– Именно это? А я думал, всё дело в моей зависимости от чужих исповедей.

Юноша отсалютовал сигаретой и чуть усмехнулся. Девушка недовольно нахмурилась.

– Перестань. От курения симптомы возвращаются быстрее.

– Теперь ломку так называют? – прищурился Итан. – Твоими стараниями я редко сижу без работы.

– Реклама никому не мешает, – пожала плечами она, скривившись от слова «ломка». – Смертники считают тебя своим духовным отцом. Плохо?

– Там холодно.

– У тебя нет выбора, Второй. Это необходимо, иначе умрёшь, понимаешь.

– Звучит как выбор, – невесело усмехнулся юноша.

– Не в мою смену.

Девушка прикрыла глаза, в тени её кожа призрачно светилась. Итан докурил и кинул окурок под ноги, получив укоризненный взгляд от велосипедистки.

– Мы говорим об этом каждый раз, – после долгого молчания сказал юноша. – И всегда итог один: или умирай, или пожирай.

– Фу, – мгновенно отреагировала она, – как грубо.

– Сама говорила, я пожиратель грехов. А что делают пожиратели? Пожирают.

Девушка поморщилась, фыркнула и рассмеялась, поддаваясь веселью в глазах Итана. Он улыбнулся и вдруг без всякого перехода спросил:

– Так что случилось с Первым?

Девушка резко прекратила смеяться и разочарованно поджала губы.

– Дурацкий вопрос, знаешь.

– Знаю, но ещё хочу знать, что случилось с предыдущим… пожирателем.

– Ещё увидимся.

По лицу девушки прошла знакомая волна пробуждения. Она встрепенулась, испуганно отшатнулась от журналиста.

– Как я сюда попала? – наконец спросила она, с подозрением глядя на него.

Итан вздохнул.

– Приехала. Жвачку?

*

Каждую ночь Итан тонул.

Всё начиналось с толчка, оглушительного скрежета стали, а потом наступала темнота, холод и спокойствие. Обжигающе ледяные воды смыкались над его головой, убаюкивая, гостеприимно приглашая стать частью их целого.

Каждую ночь Итан тонул, но никогда не боялся утонуть. В ушах отдавался размеренный ритм сердца, пока руки ангела не поднимали его над водой, над мостом, над облаками. Над миром.

Каждую ночь Итан тонул. Это вошло в привычку.

Ангел бережно укладывал его на асфальт и ласково приглаживал волосы, потемневшие от воды. Каждую ночь Итану было семь лет, и он переживал снова и снова то, что позже назвали в газетах «ужасной аварией». После этого следовало много соболезнований по поводу смерти мистера и миссис Эйвери, два надгробия рядом с третьим, но пока Итану было семь, его родители были живы, а ангел ласково напевал:

– Проснись, проснись… Итан!

Последний окрик врывался во сны юноши нечасто – только когда он забывал выключить воду и давал соседям снизу повод сделать ремонт, или когда кое-кто жаждал с ним поговорить. Перед глазами всё ещё маячили серые надгробия – двоих, составлявших его семью, и третьей, которая могла быть старшей.

– Ты проспал почти сутки, знаешь.

Итан с первого взгляда понял, что с ним говорит не соседка – престарелая скрюченная афроамериканка с пучком на голове и в очках на цепочке, – а другая, знакомая.