Выбор

Выбор

Ядерная катастрофа в январе 2049 года унесла жизни миллионов людей по всему миру. Те, кому посчастливилось спасти спрятались в бункерах дабы переждать угрозу. На поверхность они поднялись лишь спустя 14 месяцев, потеряв еще несколько сотен человек. В городах царила разруха, а в воздухе витали страх, обреченность и непонимание что делать дальше. Выжившие просто жались друг к дружке и почти не разговаривали, словно боялись, что слова усугубят и без того напряженную ситуацию.

Понимая, что кто-то должен взять на себя командование, бывший капитан морпехов Джозеф Бауэр, спасавший людей во время катастрофы 49 года, а после уже в бункере заслуживший признание и поддержку граждан, объявил, что на них лежит обязанность вернуть разрушенному городу былое величие, а посему всем придется засучить рукава и основательно потрудиться, чтобы  создать новый мир. 

Именно так возник город Роквелл, существующий уже на протяжении восьмидесяти лет. Еще его называли «городом за стеной» и «запертым городом», потому как покинуть Роквелл не представлялось возможным. Власти говорили, что виной этому катастрофа, уничтожившая практически все население мира, а посему делать за пределами  Роквелла нечего.

«Во имя всеобщего блага!» — гласили лозунги со всех сторон.

Конечно, всегда находились смельчаки, подвергающие сомнению заверения властей. Они собирались в группы и пытались покинуть город, стремясь навстречу неизвестному, однако никому из ныне живущих этого сделать не удалось. Их ловили у стены, далее следовал арест, а после заключение в местной тюрьме, где мятежники (так их называли местные) ожидали приговора, который выносился общим голосованием.

Говорят, раньше так проходили выборы. Ты приходил, брал бюллетень, ставил галочку напротив имени кандидата и опускал его в урну. Теперь же вместо имен на бумаге было лишь два слова: «жизнь» и «смерть». Голосование являлось обязательным для всех перешагнувших отметку в шестнадцать лет и за попытку сжульничать, испортить бланк или не приведи Дьявол не явиться в назначенный срок в Дом Справедливости можно было оказаться на скамье подсудимых, а после уже твою судьбу будут решать тысячи соотечественников.

Проголосовать за смерть могли только потому, что ты не поздоровался утром, встретившись у лифта со стервозной соседкой, не убрал за своей собакой в парке или не уступил место в общественном транспорте какой-нибудь старушке, оказавшейся матерью чиновника, зашедшей в автобус с проверкой. Однако спасти жизнь могли накопленные за жизнь баллы: хорошая учеба, отличная характеристика на работе и дома, а также праведная жизнь в угоду кому угодно, только не себе.

Мой брат Эрик был таким, пока однажды не поспорил со своим приятелем, что сможет перелезть Стену и вернуться обратно незамеченным. Он сделал это. Только цена спора оказалась слишком высока.

Завтра состоится голосование, где решится судьба Эрика. Уже известно, что приговор предрешен и никакие баллы не помогут тому, кто сумел покинуть Роквелл, пусть он сразу же вернулся назад. Предательство приятеля, получившего неплохой бонус, выбило брата из колеи, поэтому на предварительном слушании он больше молчал, чем говорил, смотря только на меня и полностью игнорируя плачущую мать и смурного отца. Своим поступком Эрик нанес непоправимый ущерб репутации семьи, которую нарабатывали годами наши деды, занимавшие не последние место в Правительстве. Теперь отцу грозили разбирательство на работе и возможно отставка. В нашем мире все имели равные права, а дети чиновников могли умереть как и дети простого дворника. Разве что у вторых куда больше шансов выжить, чем у нас.

Слухи в Роквелле разносились быстро. Новость о заключении Эрика прогремела едва ли не через пять минут, после предъявления обвинения в попытке покинуть город без разрешения. Через десять минут отец поднял меня с постели. Через пятнадцать мы вышли из дома. Через полчаса стало известно, какой приговор завтра вынесут моему брату на общем голосовании.

«Ты зайдешь последней, — велел мне отец, едва мы вышли из Дома Справедливости. — И проголосуешь за второй пункт».

Мать зашлась в рыданиях, однако отец даже не обратил на нее внимания, продолжая смотреть только на меня. Второй пункт означал «смерть». Эрику даже не давали шанса на спасение, заранее вынеся ему приговор, и брат знал, должен был знать, что так будет. Но он все равно полез на рожон, понимая, чем ему грозит эта выходка.

Я не могла понять, почему он так поступил. Зачем пошел против правил, подвесив свою жизнь на тонкой нитке, где любой промах означал смерть. Эрик старше всего на пять минут, но ставший для меня авторитетом во всем, что бы ни делал. Он добр, смел, решителен, хотя зачастую слишком импульсивен и честолюбив, однако был лучшим из всех, кого я знала. И теперь я могла потерять его из-за глупой выходки.

«Ты меня поняла, Рози? – встряхнул меня за плечи отец. – Или мне повторить еще раз?»

«Но он же мой брат, — пискнула я, морщась от боли, когда пальцы отца сжали мои плечи. – Есть шанс, что люди проголосуют по первому пункту… ведь есть же?»

«Он больше не твой брат! – сказал как отрезал отец. – И шанса нет. Закон суров, но мы все обязались следовать ему, Розалинда Энн Бауэр. Исключений быть не должно!»

Поняв, что спорить бесполезно, я лишь тряхнула головой и отвернулась, кусая губы в попытке сдержать слезы. Путь до дома занял не больше пятнадцати минут. Служебная машина высадила нас с матерью у ухоженной лужайки, отец отправился на работу утрясать свое пошатнувшееся положение. Его карьера всегда была для него дороже семьи, сегодня мы получили этому доказательство. Мать продолжала рыдать, прижимая к лицу надушенный платок цвета слоновой кости. Странно, что отец не вызвал семейного врача, как поступал обычно, стоило руке матери потянуться за платком. Видимо, мысли о запятнанной поступком сына карьере затмили для него все остальное.

«Пойдем в дом, -- обратилась я к матери, дотронувшись до ее локтя. – Соседи смотрят».