Выходи

1

Она назовёт это любовью, зная, что это больная зависимость от человека.

— Выходи.

Садится в прохладный салон автомобиля, сжимая бёдра и старательно пытаясь поправить короткую юбку. Слышит смешок, но показательно не поворачивается. Закрывает дверь и тут же падает на спинку сиденья из-за резкого движения машины вперёд.

Они едут по вечернему городу в полной тишине. Она в своих мыслях, он в своих. Ночные огни подсвечивают улицу. Толпа, гуляющих и наслаждающихся летними белыми ночами, шатается по улицам парочками или компаниями.

Смотрит в окно, не желая поворачивать голову, потому что знает, что засосёт в чёрную бездну. Холодные глаза с диким отблеском навсегда останутся в памяти, потому что она никогда не встречала ничего подобного прежде.

Её нервно потрясывает от осознания. Сидит в его машине, бессовестно сжимая бёдра от нарастающего возбуждения. Он не прикоснулся к ней ни разу, но вызвал бурю противоречивых эмоций.

Знает, что он выглядит, как всегда, с иголочки. Гладко выбритое лицо, отутюженная чистая футболка, джинсы, белоснежные носки и модные кеды. Волосы послушно лежат, хотя знает, что не укладывает их специально. От него веет тем, отчего хочется выть, потому что внутри распаляется волна лавы от этого запаха.

Настолько родного и всепоглощающего.

Становится мокрой за несколько считанных минут, делая глубокий вдох. Его запах, витавший в салоне, врезается в кожу, одежду и лёгкие настолько больно и плотно, что хочется открыть окно, впуская свежий воздух.

Его запах становится наркотиком. Никогда не чувствовала нечто подобное с другими. Он пахнет пряно, возбуждающе и страшно. Сердце бешено колотится, стучит, отдаваясь гулким эхом в теле.

Дрожит настолько, что передёргивает плечами и рвано выдыхает.

Соски упираются в кружево, надетое исключительно для него. Не потому, что ему нравилось, а потому, что ей казалось, что так более сексуально и возбуждающе.

Знала бы, что дело совсем не в кружевном белье. И не в этой убийственно короткой юбке, которую она оставила в покое, прекращая поправлять. Он мог поклясться, что видит её чёрные трусики с незамысловатым рисунком на ткани.

И дело совсем не в том, как выглядит эта миниатюрная девушка, цепко сжимая кулачки, лежащие на коленях.

Дело в другом. В чём именно — непонятно.

Он не понимал. Вернее, пытался отогнать от себя удушающую до нервного тика мысль, что ярлык «секс по дружбе» начинает спадать и заменяться чем-то более важным и необходимым.

И дело совсем не в привычке иметь её податливое, упругое и совершенное тело.

Дело в привычке наблюдать, как девочка медленно плавится под напором его сжигающих действий, как тихо сгорает, превращаясь в жгучий пепел, как пухлые губы приоткрываются, шепча нечленораздельное, но что-то очень важное.

Дело в ней. Глазах, смотрящих на него с нескрываемым теплом и надеждой, которая медленно заполняется ядом. Он ненадёжен.

Он, не она.

В её поведении, которое по щелчку пальцев меняется с серьёзного на ребяческий и обратно. Он наблюдает за ней, отмечая про себя, что она прекрасна в любом настроении.

В её улыбке, которая настолько широкая, что готова ослепить пол чёртового несправедливого мира. В частности его, затмевая и сшибая напрочь.

В её неправильной правильности, которая когда-то свела с ума взрослого и здравого человека, который немного, но повидал жизнь. Который готов взять на себя ношу ответственности, пусть и упадёт лицом в грязь.

Он коротко смотрит на неё, и его мучают угрызения совести за то, как несправедливо относится к девочке.

К своей же девочке.

И когда он начал называть её своей? Когда это слово въелось в лексикон? Когда стало стоять в одном предложении с ней? Когда появилась необходимость говорить ей, что она всецело его?

Он останавливает машину на парковке, осматриваясь, и смотрит. Сидит молча, почти неподвижно. Дрожащей рукой берётся за ручку, но останавливается, потому что его ладонь оказывается на бархатной коже бедра.

— Всё в порядке? — спрашивает, смотря на неё несколько обеспокоенным взглядом, и мысленно готов ударить себя за столь сентиментальное проявление чувств.

Его волнует, всё ли у неё хорошо. Спрашивает на автомате, потому что хочет знать, что не так. Видит, что не всё в порядке. Она дрожит настолько, что даже случайный прохожий может заметить. Трясёт, будто лихорадка.

Сегодня необычно молчалива. Обычно тарахтит без умолку. Ему это нравится, потому что голос приятно ласкает слух, звучит как излюбленная до тошноты мелодия. Заливистый смех и быстрая речь, почти непонятная, всегда отзывается мощным приливом тепла в груди.

Он напряжён из-за её состояния.

— Да, — кивает, поворачиваясь и встречаясь с тёмно-зелёными глазами. — Всё хорошо.

У самой внутри всё замирает, сердце болезненно сжимается, пока в мозгах набатом стучит отвратительная и склизкая фраза: «Такого больше не повторится».

Должна сказать ему, что после кино поедет домой, потому что сильно устала из-за последней недели сессии. Хочет понежиться в ванной и просто побыть наедине с собой, чтобы привести мысли в порядок. Расставить разбросанные книги по полкам и угомонить бушующее сердце с гормонами.