Выигрыш

Выигрыш

(*)

Судьба не написана – с этим никто не спорит. Но судьба имеет наметки, потенциал, какие-то предопределения. Например, сын принца Багдамага де Горр – Мелеагант де Горр должен по происхождению своему унаследовать земли своего отца, вопреки желанию самого Багдамага. А вот что с этими землями Мелеагант станет делать, и как он унаследует – это уже зависит от него. Здесь происхождение – наметка Судьбы.

Бывают наметки и от имени. Например, дитя, наречённое Морганой, по образу имени, по твёрдости его не вяжется с обликом хрупкой девы, заточённой в башне дракона. Она скорее олицетворяет имя самого дракона или принцессы, что разозлилась на всё на свете и вступила с этим драконом в сговор.

Или имя «Мерлин». Оно не вяжется с тихим и мирным поваром таверны – и в этом наметка Судьбы. Мерлин это не тот, кто приготовит вам курицу! Это тот, кто сначала будет вмешиваться во все дела подряд, а потом, под усталость и закат буйных лет, начнёт усиленно вмешивать других.

Или вот ещё наметка Судьбы – внешний облик. Возьмём Гвиневру – хрупкая, тонкая, робкая, высокая, светловолосая… она, скорее, по внешнему виду, и будет той принцессой из башни дракона.

Но бывают у Судьбы и промашки, и кризис. Наверное, так и случилось в ту ночь, когда на свет появился Мэтт Марсер. То ли Судьба устала в тот день раздавать наметки, то ли не знала, то ли, будучи женской природы, решила слукавить…

Словом, что вырастет из Мэтта Марсера не знал никто.

Происходил он из обыкновенной семьи. Трудолюбивой, но бедной. Из таких семей вырастают обычно добрые и зашуганные люди или в противовес, бешеные и злобные, уставшие от труда. Имя «Мэтт» не было также определяющим. Такое имя мог носить и крестьянин, и портной, и повар, и плотник, и рыцарь средней руки, и оруженосец рыцаря, словом, любой!

И внешность была без наметки Судьбы. Высокий умный лоб, черты приятные, но без благородства. Тонкие для крестьянского труда, но грубоватые для знати. Короче, Судьба была в ночь рождения Мэтта Марсера не в духе, и сказала младенцу:

–Решай сам!

Мэтт мог стать кем угодно, но сначала он стал вором. Украв пожертвования из часовенки собственной же деревни, бежал. Так начался его преступный путь. Попал в шайку, специализировался на краже кошельков. Потом понял, что скатывается куда-то не туда, и начал путь по возвращению к свету. Долго блуждал по трактирам, перебиваясь чёрной работой и полузаконными игрищами трактиров, которые не может запретить власть. Затем перешёл на работу в городе, некоторое время увлекался философией, и даже писал подобие статей, за что бывал бит…

Был он и уличным поэтом, и помощником кузнеца, и помощником портного, и самим портным, и торговцев в часовой лавчонке и держателем посудной лавки, и лепщиком пирогов, и рыбаком, и плёл сети, в его жизни было столько смен навыков и профессий, что он, похоже, и сам не помнил что умеет, а что нет. И его жизнь, пожалуй, заслуживает даже неплохой объёмной повести, потому что иной раз Мэтт Марсер за один четверг переделывал столько, сколько иной человек успевал сделать лишь за пару месяцев. Но Мэтт спешил жить, а ещё – найти своё место в жизни. Он был вечным скитальцем с кучей навыков, прорвой знакомых – от приличных, до не то, чтобы очень приличных, а нередко и преступных, и искал себя.

В конце концов, поиски привели его к сану священника. То ли совесть за начало пути, то ли просветление, то ли просто нашлось ему место, но Мэтт был счастлив. Он женился на вдове с детьми и стал тихонько вести службы, а потом и вовсе превратился в придворного священника короля Мелеаганта де Горра.

Мэтт Марсер больше не метался. Он не думал о себе и о своём прошлом как о путях греха или добродетели – в его жизни хватало и того, и другого с избытком. Он думал о себе как о человеке, всего лишь о человеке и жил, пытаясь поступать так. Как казалось ему правильно.

Но мы оставим сегодняшнего Мэтта Марсера в покое – не нам судить его. Мы посмотрим на одну его историю, случившуюся ещё в те дни, когда Мэтт скитался по трактирам и только-только искал себя настоящего.

***

Мэтт Марсер был из числа тех, кто любил игру не за возможный выигрыш, а за сам процесс – напряжение, ловкость, внимательность… но, к несчастью, часто проигрывал. А проигравшего не пускали за стол к игрокам без новых денег или нового заклада. Не все были преданы игре так, как Мэтт, очень для многих игра была возможностью заработать.

Вот и приходилось Мэтту либо наблюдать, либо искать новый заклад.

Нет, ему везло порою. Случайные путники, совсем не мастера трактирных игрищ в карты или бочонки, проигрывали нередко. Мэтт забирал у них много, если успевал первым уговорить путника на игру. Но такие в ту пору и в этом месте были редкостью. В основном посетители трактирчика происходили из числа тех, кто постоянно ошивается в этих трактирах по роду деятельности. И вот с ними у Мэтта была проблема.

Он был молод и не умел ещё мошенничать и блефовать на высшем уровне. Для неопытных путников проходили его номера, для мастеровитых игроков нет. И Мэтт раз за разом оставался без гроша.

Вот и в тот раз Мэтт проигрался. Он хлопал глазами, пока его соперник Бэзил под хохот и смешки товарищей раскладывал на столе перед Мэттом четырёх тузов. Этого быть совершенно не могло, потому что играли классической колодой, и один туз был у Мэтта. Но спорить с Бэзилом было бесполезно. Он заправлял перевозками по Тракту, и у него было много людей. Грубо говоря, от него зависело, проедет ли какой-то груз по Тракту или нет. Если хозяин груза был умным, он платил Бэзилу и груз проезжал. Если хозяин был жаден…что ж, это тоже было выбором.

–Ты, мальчик, если играть не умеешь, не садись! – посоветовал Бэзил. Его товарищи победно заржали, выражая полное согласие с его словами.

Мэтт проглотил и это. Он знал, да и все знали, что Бэзил не играет по-честному даже в виде исключения. Но Мэтту нравилось играть, даже без выигрыша. Он получал удовольствие от напряжения и мысли, а играть впустую никто не соглашался.