Выжившая

Выжившая

• основан на реальных событиях. Я писала этот рассказ со слов Киры Леонидовны Герасимовой, которая является председателем “Жители блокадного Ленинграда” и членом Совета Ветеранов в Болгарии. Глава 1 Лютая зима

- Пойдем. Ну, идем же скорее. Нельзя останавливаться – тянет за руку мама – Кирочка, ну пожалуйста.

Очень холодно. Мороз за минуту проникает под легкое пальтишко, и хватает за пятки, упакованные в старые, латаные валенки.

- Мама, я и так спешу. Просто, ты, вон, какие большие шаги делаешь. Я не успеваю – глухо говорит девочка, сквозь теплый платок, из которого выглядывают только любопытные детские глаза и кончик, покрасневшего от мороза, носа.

- Ну, ладно, – сдается мама – садись в санки. Но ненадолго, нужно двигаться, а то застынешь.

- Как это застыну? Как та тетечка, которая упала, да?

- Нет Кирочка, она уснула, просто. Вот отдохнет, и дальше пойдет, – отводя глаза, отвечает мама.

- А, вот и неправда. Я слышала, как вы с тетей Олей вчера говорили, что люди умирают, а потом лежат мертвые на улицах – смешно картавя, выговаривает Кирочка. - Я большая уже и все понимаю.

- Конечно, большая – говорит мама устало, гладя по голове свою взрослую, трехлетнюю дочь.

Ленинградские дети все стали большими. Сразу, в одночасье, как только началась блокада. Она зашла в их любимый город уродливой старухой, принеся с собой страшный голод и смерть. Старуха прошла по прекрасному городу, заглянув в каждый дом, в душу каждого жителя города на Неве. Сея разрушения, она прошла по улицам Ленинграда, оставляя за собой руины величественных зданий и, вскопанные фашистскими снарядами, красивые улицы, по одной из которых мама Киры тащит санки, с сидящей на них девочкой. Кирочка сидит, обнявши баклажку, в которую они наберут воду из Фонтанки. Кирочке, очень нравится это название – Фонтанка, из которой веселый Чижик - Пыжик пил воду. Теперь и Кира с мамой пьют воду из этой речки. С тех пор, как отключили водопровод, они, каждую субботу и воскресенье, ходят сюда за водой. И эти походы счастье для девочки, потому что мамочку она видит только по выходным. Только, эти два дня принадлежат им. Все остальное время Кирочка проводит в “саду’, под присмотром строгих воспитателей, которые заботятся о них. Она сидит с другими детьми, закутанная в кусачие одеяла, как огромная бабочка, в кокон.

- Мама, ты меня завтра снова в сад отдашь? – спрашивает она у матери, едва тянущей за веревку санки. Она исхудала, ее мамочка, стала почти прозрачной.

- Да, доченька.

- Но, мне не хочется. Там хорошо, конечно, но скучно.

- Там вас кормят, по крайней мере, и ухаживают. А мне работать нужно. Ты же знаешь, как важна моя работа.

- Да, важна. А вдруг меня тоже унесут, как тех ребят, которые не просыпаются? Нянечки заворачивают их в простыни и уносят. И они не возвращаются больше.

- С тобой все будет хорошо, моя девочка – не очень уверенно говорит мама, украдкой смахивая слезу дырявой рукавицей. Ей очень хочется укрыть свою девочку от всего этого. От смерти и голода. Она, ведь, так старалась увезти свою Кирочку из Ленинграда. Еще, когда немцы стали приближаться к городу, они в ожидании эвакуации просидели две недели в вагонах, но не успели. Фашисты начали бомбить город. Снаряды падали и падали, а ее малышка кричала от ужаса, забившись под старую железную кровать. Как может вынести такое материнское сердце? А теперь, отдавая Кирочку в садик, она каждый день думает, увидит ли еще, хоть раз свою доченьку? Куда в следующий раз попадет фашистский снаряд, и дойдет ли она до своей Кирочки, через ледяной город, покрытый сотнями неупокоенных тел, или останется лежать на мерзлой улице. Это, сегодня они вместе, а завтра ей нужно возвращаться на работу, что бы раздавать талоны на питание, отчаявшимся, голодным людям. Разве можно наесться двумястами пятьюдесятью граммами хлеба, и идти работать, рыть траншеи, долбя промерзшую насквозь землю. Да и, не съедают они свой хлеб, детям отдают, умирая у станков от голода и холода.

- Кирочка, вставай. Нужно идти, еще чуть – чуть, и мы у тюшки.

- Мам, тюшка - хлюшка – вертится Кирочка вокруг матери, набирающей воду из проруби.

- Не хлюшка, а хрюшка – смеется мать. – А, говоришь большая, ну ка, скажи – хрюшка.

- Я научусь – тоже смеется Кирочка. – Мам, от воды, почему так противно пахнет?- морщит она нос.

- Ничего. Она, вроде, чистая. Прокипятим, все микробы умрут.

- И, чего, с мертвыми микробами будем воду пить?

- Выбора то у нас, все равно нет.

• идут, таща тяжелые санки, а вокруг, куда ни глянь, лежат тела “ уснувших” людей. - Ой, мам, гляди, там, на санках человека везут. А почему его в простыню завернули, он же не малыш уже, что бы его пеленать, да еще и с головой? - Идем, идем, и не показывай пальцем, это не прилично. Человек заболел, просто, вот и везут его в больницу. А закутали, что – б не замерз. Я то, тебя, тоже в платок укутала. – А, ясно - отвечает Кирочка и, тут же, теряет интерес. Дети блокадного Ленинграда не боятся смерти. Она стала для них обыденностью, как смена дня и ночи. Кирочка видит ее повсюду: в садике, когда пропадают бесследно ее приятели, убитые голодом и болезнями, на улице, в доме, в котором она прожила свою коротенькую жизнь. У них, нет сил бояться, или удивляться, у этих взрослых детей с уставшими глазами. Их детство отняла война, вместе с любимой говорящей куклой и плюшевым медведем, проданными за кусок, вязкого, темного хлеба. А Кирочка, так любила расчесывать кудрявую головку куклы и делиться своими маленькими секретиками с мишуткой, своим лучшим другом. И чего удивляться, что маленькие сердца очерствели? Лишились света, присущего детству.

Дома, мама растапливает печь. Кирочка обожает эту огромную печку, похожую на ту, из сказки про щуку, на которой Емеля ездил по деревне. Вот бы тоже, сесть и уехать туда, где можно вдоволь наесться и согреться. Тепло от печки тут же согревает маленькие детские ручонки и будит воспоминания. Страшные, не детские, они никогда не дадут ей забыть, как мама засовывает ее в печную духовку, стараясь спрятать от осколков немецких снарядов, разбомбивших соседний дом.