Хаски

Хаски

Цикл "Вита больше не дольче"


– Галя, послушай, присядь, – Мария похлопала рукой по дивану, – ты помнишь дядю Колю, моего брата? Он приезжал к нам с сыновьями восемь лет назад?

Галка положила на стол плоскую лакированную сумочку и ключи от московской квартиры. Подошла к окну, что-то высматривая за кустом калины у забора.

Не отрывая взгляда от калитки, вынула из кармана пачку сигарет, ловко поддела одну холёным, длинным ногтем.

Был май. Заканчивалась весна. В полусельском подмосковном городке цвела персидская сирень.  Стояла изнуряющая  жара.

Галка только вошла в дом. От автобусной остановки она бежала по железнодорожной насыпи, пересчитывая тонкими каблуками шпалы.
Справа от насыпи отцветал заброшенный яблоневый сад, завоёванный буйными зарослями крапивы и молодого чертополоха.
В глубине сада, скрытый до наличников зеленью сорняков, мелькал заколоченный дом старушки-соседки.
Слева, за узкой полосой аккуратнейших картофельных грядок, взбираясь на пригорок, ощетинился пиками чугунных решёток высокий забор Госкиноархива.

До дома оставалось метров пятьдесят. Галка обернулась. У будки обходчика из зарослей  бурьяна выскочил солдат. Посмотрел вслед ползущему в гору автобусу, огляделся, увидел Галку и побежал.
Солдат сразу спрыгнул со шпал на насыпь, и  нагонял ходко и упрямо.

Влетев, как ракета, в калитку, Галка защёлкнула замок.
Солдат, гремя сапогами, устремился было следом. Но хриплый лай сторожевого пса остановил преследователя.
С размаху он налетел на калитку.
Доски жалобно хрустнули, и задрожал штакетник в заборе.

Галка, пятясь, вошла в вольер и сняла собаку с цепи:

– Тебе чего надо от меня?  Что привязался? А ну, уходи! Не то собаку спущу!
– В следующий раз не уйдешь, – тихо, с угрозой пообещал солдат, сплюнул под ноги и повернул на соседнюю улицу.
Гравий под тяжёлыми сапогами хрустнул, как раздробленные кости.

 У Галки дрогнули губы. Она постояла немного, уняла пса, подошла к калитке, посмотрела на пустую улицу.

«Плохо. Теперь он знает, где я живу».

Две недели назад на танцплощадке в городском парке Галка увидела незнакомца впервые и сразу запомнила резкое, неподвижное лицо, высокую сутулую фигуру рядового солдата в выцветшей форме.
Солдат не подошёл, не пригласил на танец, но смотрел неотвязно и нагло, вызывая  скрытое недовольство и раздражение.

В тот вечер домой Галку провожала большая компания друзей. В свете фонаря у будки обходчика они весело и долго прощались.
Незнакомца, стоявшего поодаль, никто не заметил, но Галка увидела, испугалась глумливой ухмылки и сразу показала в его сторону рукой:

– Ой, ребята, кажется тот солдат шёл за нами!
– Какой солдат?
– Где?
– Кто шёл?
– Тайный воздыхатель? – пошутил кто-то.
–  Он был там, у забора…

Через день, когда Галка возвращалась из института, незнакомец повстречался ей снова.
Автобус из Тушино ходил редко и строго по расписанию. На автобусной остановке солдат поджидал.
На этот раз повезло – дошла до дома с соседками, дородными тётками-колхозницами.
Незнакомец исчез на неделю, а вчера появился.
Вынырнул из бурьяна у заброшенного сада. Снова повезло, мать выпустила Дика погулять, и пёс, радостно подпрыгивая и вертя хвостом, довёл Галку до дома.

И вот сегодня опять…

Галка загасила сигарету и потёрла рукой лодыжку.
Как только ноги на шпалах не переломала…


– Галя, ты меня слышишь? Николай, мой брат приезжал к нам с сыновьями восемь лет назад, помнишь? – переспросила мама.

Галка вздохнула и тревожно взглянула в окно.
С улицы, от калитки,   окна столовой хорошо просматриваются. Вновь ей почудился знакомый силуэт в тени дерева.
Яркий огонёк папиросы вспыхнул и погас под липой.

Галка  нервно прислушалась к собачьему лаю в конце улицы, отошла от окна. Осторожно, чтобы не помять накрахмаленную юбку, присела на край дивана, расправила пышные складки и равнодушно спросила:

– Это ему ты каждый месяц высылаешь посылки с конфетами?

Мария вздохнула и взяла дочь за руку:

– Ты же знаешь, мальчики растут без матери… Так вот, Коля немного приболел. Сейчас в больнице. Его уже прооперировали и теперь нужен покой и уход.
 Ухаживать есть кому – Коля второй раз женился…  в апреле.  Мальчики погостят у нас месяц-другой. В Москве, в коммуналке  места нет, комната слишком маленькая. Ребята поселятся здесь… и ты за ними присмотришь.

– Что за ними смотреть? – возмутилась Галка, – здоровые лбы! Старший даже старше меня!
– На год старше. Вите девятнадцать, а Пете четырнадцать.
– Разве Виктор не должен служить в армии?
– Он освобожден от призыва… Его родной отец погиб на учениях. Во всяком случае, у парня отсрочка из-за несовершеннолетнего брата и инвалидности отчима.

– Мама, я не могу… здесь оставаться. Я хочу в Москву! К подругам! У меня сессия скоро, надо готовиться к экзаменам.
– Курсовую и зачёты ты сдала. Экзамены ещё не скоро. Через неделю начнутся каникулы в школе – я постараюсь возвращаться пораньше, к обеду. Но до двух ты должна быть с братьями. Хочешь в Москву – пожалуйста, но ребят берёшь с собой. Покажешь им город, свой институт, сводишь в кино, в Зоопарк.

– Ты шутишь?
– Вовсе нет. Витя сдаёт вступительные экзамены в Бауманское  училище через месяц. Мальчик очень умный, способный. И Петенька  хороший. Вообще, замечательные ребята. Без матери росли… брошенные… поэтому немного… дикие.

– В каком смысле… дикие? – Галка подняла красивую, изогнутую, как крыло чайки бровь.
– Увидишь. Думаю, общение пойдёт вам всем на пользу.
– И когда же приезжают эти дикари?
–  Уже приехали… Сидят в гостиной, за дверью. Пожалуйста, будь  терпимее.

Галка поднялась с дивана, подошла к высокому, напольному зеркалу, дотронулась рукой до пышных локонов, поправила поясок на узкой талии.
– Хорошо, – согласилась она, – завтра возьму родственничков с собой в Москву, а сегодня пойдём купаться на плотину.
– Вот и прекрасно, – улыбнулась Мария, довольная внезапной уступчивостью дочери, – мальчики уже готовы. Я попросила  их надеть шорты. Не хочешь поздороваться с братьями?
Галка резко распахнула дверь в гостиную.
С дивана поднялись два рослых, вихрастых парня в чёрных сатиновых, семейных трусах до колен, хэбэшных чёрных носках с подвязками и в грубых ботинках на высокой шнуровке.

Галка захлопнула дверь. Подошла к столу, вынула сигаретку и  закурила:

– Они что, из тундры заявились?
– Почти, – улыбнулась мама, – из Плесецка.
– И в таком виде по улице пойдут?
– Не у всех есть шорты. Жарко. Твои любимые подружки, сёстры Позняковы, тоже одеты не как Любовь Орлова.

– Позняковы – правнучки Льва Толстого! Толстого! Они могут ходить, как угодно, хоть голыми, хоть одетыми – им ничего не надо доказывать поколений двадцать!

– Твоим братьям тоже ничего не надо доказывать. Мы – не Толстые, но Гржибовские и Вороновы стране послужили верой и правдой… и при царе… и без царя. Займись родственниками, как подобает… и прекрати курить каждую минуту.

Галка посмотрела на мать с укором.

– Будь по-твоему, мама. Я ими займусь.

Галка открыла дверь в гостиную. Братья стояли у стола и, вероятно, слышали через дверь всё, до последнего слова.
Младший, Петя, налился мучительным розовым румянцем, тень от густых ресниц затрепетала на наливных, здоровых щеках.

Старший смотрел спокойно, хоть и выглядел немного смущённым.
Странные глаза его, один – карий, другой – голубой, оглядели Галку оценивающе и быстро.
Он напоминал молодого, здорового зверя. Точеные скулы, белые зубы, крепкая шея, полуулыбка чётко очерченного, твёрдого рта.
Нелепые сатиновые трусы ничуть не портили вида мускулистого, сухого тела.
Парень смотрел почти ласково, как, вероятно, смотрели на женщин его древние предки, зная лишь одно предназначение мужчины: защищать и продолжать свой род любой ценой.

Галка кожей почувствовала далёкий звериный призыв.
Если бы она была волчицей или медведицей, то уже стояла бы рядом с самцом, нежно касаясь боками налитых мышц, положив морду на мохнатую, тёплую, звериную холку.

Но Галка лишь растерянно моргнула и уронила пепел сигареты на пол:
– Хаски! Ты?

Парень кивнул, чуть улыбнулся, отозвавшись на старое, детское прозвище.

– Какая ты стала красавица, Галка, – произнёс он искренне восхищённо.

– Здравствуйте, тётя Галя, – вмешался пунцовый, как маков цвет Петя и всё испортил.

– Какая я тебе «тётя Галя», олух? –  Галка зло прищурилась на брата, – ещё раз так назовёшь, получишь по шее.

– Ну, вот и встретились, – улыбнулась Мария, – ладно, я  на педсовет, дети. Вернусь к вечеру, – мама  поочерёдно переводила взгляд с племянников на дочь и обратно и, уже выходя из комнаты, добавила: – Только не ссорьтесь, как маленькие.

– Аккуратней у калитки, мама! – спохватилась Галка, – там… камень большой лежит… не споткнись, – Галка посмотрела в окно. 

– Камень? – обернулась Мария, – спасибо.

Хаски подошёл, встал рядом с Галкой и взглянул в окно.
Она удивилась, не почувствовав от тёплых плеч никакого постороннего, неприятного, мужского запаха.
Хаски пах солнечным теплом, рубашкой, которую недавно носил,  чистой кожей, еле слышно – зубным порошком.

– Кто это там под липой стоит, ухажёр?
– Нет, коммивояжёр, – огрызнулась Галка.

– Если обижает, ты только скажи. Я разберусь, – разноцветные глаза смотрели серьёзно. Говорил Хаски тихо, но чётко.

Галка фыркнула:
– Тоже мне, защитник нашёлся.

Галка представляла себе невзрачных, неумелых, провинциальных мальчишек с плохой, сбивчивой речью.
Ей вспомнился сосед из Читы, осевший здесь, в городке под Москвой лет десять назад.
Суетливый, косноязычный мужичок, с залысинами, тихий, редко веселый, часто  пьяный. 

Но эти двое были другие.


Цвела персидская сирень. Под Москвой стояла изнуряющая  жара.
Галка лежала на полосатом полотенце на берегу Красногорской плотины и наблюдала за братьями.
Они ладно и быстро плавали наперегонки, ныряли с причала, выныривали, гладкие, блестящие, сверкая загорелыми лицами и ослепительно белыми ногами, облепленными до колен чёрными сатиновыми трусами,
счастливые, бездумные, упоённые водой и солнцем.

Всю дорогу к плотине сестра и братья шли по разные стороны Речной улицы.
Нарядная Галка – в сарафане и модных босоножках – по теневой, а братья – в трусах и в носках с подтяжками – по солнечной.
Такой был уговор – не приближаться к Галке меньше, чем на десять шагов.

Дорога поднималась вверх на холм, огибая его по большому кругу.
От здания Госкиноархива сплошняком стояли добротные дома из силикатного и красного кирпича, выстроенные пленными немцами.

Галка помнила некоторые имена: Ганс, Вульф, Пауль… Так называла мама, учительница немецкого, детей специалистов, строивших город до 1952 года.
Галка не помнила этих ребят, никогда не видела их, но детская память  крепко зацепила  чужие имена.

Она посмотрела направо, где на склоне, в тени разросшихся тополей и лип темнели бараки бывшего объекта № 40, безжизненные развалюхи на Тёплом Бетоне, и ускорила шаг.

На улице  пустынно. В рабочие дни жители городка трудятся на КМЗ. Лишь по утрам и вечерам – оживление и городская суета.

Когда дошли до палатки с мороженым, братья остановились и замахали руками Галке:
– Галя, ты какое мороженое будешь?

Пришлось перебегать улицу.
– Незачем так кричать! Фруктовое за семь, – прошипела Галка и отошла на пару шагов.
Но продавщица уже поняла, что она вместе с нелепыми мальчишками в трусах и демонстративно отвернулась от братьев:
– Закончилось мороженое. Закрыто.

Братья стояли с протянутым рублём. Когда Петя налился румянцем  аж по грудь,  Галка треснула кулаком по подоконнику:
– Давай мороженое!
– Милицию вызову! Хулиганы! – продавщица захлопнула форточку и злорадно поглядывала на ребят из глубины палатки.

– Да ты сама хулиганка! – Галка гневно смотрела в окошко, – вот ведь, сволочь!

Братья свесили головы.
– Хаски, постой! – зашипела Галка.
– Стою уже, – ответил парень и вопросительно поднял брови.
– Отвлеките её как-нибудь.
– Как отвлечь?
– Петя, постучи в окошко и поканючь: «Дайте мороженого, тётенька, дайте…». А ты, Хаски, иди за мной.

Петя кивнул и двинул к окошку.
Перевозная палатка, фургон на колёсах, стояла на склоне улицы. Вместо тормоза – два кирпича под передними шинами.

– Вынешь кирпич со своей стороны, а я со своей.
– Палатка поедет и врежется в дерево всего-то через пять метров, – ухмыльнулся Хаски.

– Но дура-продавщица этого не знает! Пусть покричит!
 – А если поймают?
– Не поймают. Днём на Брусках пусто. Это рабочий посёлок, все на заводе. Будет ей наука!

Продавщицу было слышно  до конца Речной. Лишь когда свернули в парк, стихли  истошные, визгливые крики из остановившегося у дерева фургона.

Бараки сменили новые двухэтажные дома Брусков. Здесь повсюду  клумбы и цветы в балконных ящиках, а через улицу – парк, старая дворянская усадьба и долгожданная прохлада Старого затона.


«Завтра я разберусь с тобой! – лёжа на полосатом полотенце, думала о солдате Галка, – пожалеешь, что на свет родился!»

Из затона выходили братья. Вода ручьем стекала по сатиновым трусам.

Хаски с размаху опустился рядом на песок, прикасаясь к горячему бедру Галки мокрой ногой. 

– Холодный! Мокрый! Постой, Хаски!
– Стою уже, – счастливо и преданно Хаски смотрел на неё.

 Июнь 2016,
Москва