Холли

Была уже поздняя ночь, когда в двери моей квартиры неистово застучали. Я не спал; испытывая проблемы со сном, я пытался хоть чем-то себя занять, и под тусклый свет керосиновой лампы пытался читать ужасно скучный медицинский справочник прошлого века, надеясь, что он меня усыпит, но это было тщетно. За окном разразилась настоящая буря, и стоило мне услышать стук в дверь, я сразу подумал, что какой-нибудь бездомный сейчас попросит пустить его переждать дождь, на что я бы скорее дал бедняге несколько пенсов, чтобы тот снял себе где-нибудь койку, чем впустил бы к себе на порог непонятно кого. И дело даже не было в моей черствости или нежелании как-то контактировать с низшим слоем населения. Я не был владельцем этой квартиры, и намеревался вернуть ее хозяйке в том виде, в котором она мне сдала ее несколько дней назад, когда я приехал в Лондон из Даксфорда, что в графстве Кембриджшир. Мы приехали вместе с моим хорошим другом, я — чтобы посетить несколько лекций по истории, а он по своим личным семейным делам. Какого же было мое удивление обнаружить на пороге никого иного, а именно Оливера Мура, моего приятеля, полностью продрогшего до костей, бледного и бессвязно что-то бормочущего.
      Я сразу же заставил его снять мокрую, испачканную грязью одежду и переодеться в мои домашние вещи. Оливер был немного выше меня, и все было ему мало, но он, казалось, совершенно не придавал этому значения. Он молчал до тех пор, пока я не усадил его в кресло и налил виски, стакан с которым он мгновенно осушил и взмолился о добавке.
      — Ради всего святого, Оливер, что произошло? — я переживал за друга, как за самого себя. Мы были очень близки в детстве и в юности, затем наши пути ненадолго разошлись. Моя семья перебралась в окрестности Даксфорда, где родители хотели провести старость и уговорили меня поехать с ними. Оливер с сестрой и матерью остались в Кембридже. Через время я узнал, что его мать, необычайно талантливая и умная женщина, скончалась, а сестра в прошлом году вышла замуж и уехала жить к мужу в Лондон. Я был безумно рад, когда в очередном письме к другу я выяснил, что он тоже собирается в Лондон, и предложил поехать вместе.
      Оливер выглядел постаревшим на несколько лет, хотя я видел его в последний раз пять дней назад. Признаю, что и тогда он не выглядел здоровым — он осунулся и сильно сутулился, выглядев так, будто не спал несколько дней. Я не стал его расспрашивать, в конце концов у меня самого были проблемы со сном. Теперь же, в тусклом свете лампы мне казалось, что передо мной не молодой человек, а мужчина в возрасте, потрепанный жизнью.
      — Для начала прошу тебя, обещай меня выслушать, не перебивать и не смеяться над тем, что я тебе расскажу. Видит бог, ты единственный, кому я могу довериться сейчас, и, если ты поднимешь меня на смех, я не переживу.
      Он посмотрел на меня умоляющим взглядом, и все что я мог — это кивнуть, молча наблюдая, как он сжимает в ладонях пустой стакан из-под виски. Собиравшись с силами, он, наконец, начал свой рассказ.
      — Ты хорошо знал мою семью, и наверняка помнишь мою сестру, Холли. В прошлом году за ней начал ухаживать некий доктор Картер Дэвис, уроженец Лондона, приезжающий в Кембридж для проведения практики у молодых врачей. Холли, узнав, что в город приехала интересная личность, настояла на том, чтобы позвать его к нам на обед, на что он согласился с большой охотой. Он был наслышан о нашем отце, докторе Муре, который написал несколько популярных справочников по медицине, и очень расстроился, узнав, что отец скончался довольно давно. Тем не менее, все те два месяца, что он оставался в Кембридже, он заходил к нам на обед, необычайно радуя тем самым Холли, которая влюбилась в него без памяти, и мои доводы о том, что он слишком для нее стар, были лишь пустым звуком. С одной стороны, я был рад — после смерти матери, Холли была подавлена, плакала каждый день и совсем не выходила в свет, а появление в ее жизни доктора Дэвиса скрасило безликие будни. С другой же стороны, я ясно понимал, что доктор вскоре уедет, а она снова останется горевать и лить слезы. Но не тут-то было — перед отъездом доктор предложил ей выйти за него замуж, и она с радостью согласилась, ни секунды не раздумывая. Я писал тебе тогда, что она уехала с ним в Лондон, и они сыграли тихую свадьбу без гостей. А две недели назад…
      Оливер притих, не в силах говорить дальше. Я подлил ему виски и сам выпил прямо из горла. Конечно, я помнил его сестру. На несколько лет младше нас, она была великолепно воспитана и обучена всякому этикету леди. Большой ее страстью было фортепиано, и я удивился, что объектом ее внимания стал врач, кто-то столь сильно далекий от музыки. Я думал, она предпочтет музыканта, художника, или кого-то другого с творческой профессией.
      — Две недели назад, — выдавил из себя Оливер. — Мне пришло письмо от ее мужа. Он писал, что Холли не так давно пропала. Мол, он вернулся домой с работы и не обнаружил ее дома, и ему интересно, не вернулась ли она обратно домой. Дома ее не было, и ни в одном из ее писем не было ни намека на такой внезапный побег. Я хотел было поехать в Лондон первым же поездом, но мне совершенно не на кого было оставить дом — я разогнал прислугу на неделю, чтобы сосредоточиться на своих дальнейших планах на жизнь и работу. Наследство отца и матери не могло обеспечивать меня всю жизнь, и я хотел основательно подумать, что мне делать. Да и, кто знал, может быть у Холли были важные причины куда-то отлучиться. За неделю никаких известий не пришло, и я воспринял твое предложение поехать вместе как знак свыше.
      Доктор Дэвис не обрадовался моему визиту, но и естественно не стал меня прогонять. Я попросил дать мне остаться всего на несколько дней, чтобы попытаться понять, что же сподвигло Холли внезапно исчезнуть, и с явной неохотой он выделил мне комнату на втором этаже своего особняка. На второй день он, однако, осознал, что стоит быть дружелюбнее с родственниками своей жены, и сам поинтересовался, хочу ли я что-то узнать о том, как здесь жилось Холли. Судя по его словам, у них все было прекрасно, и он понятия не имеет, что произошло. Полиция, с которой я поговорил утром второго дня, тоже не нашла никаких улик. Ночью второго дня… Я понял, что произошло. Точнее, понял не я сам, я, как настоящий болван, так и уехал бы, ничего не добившись, если бы сама Холли не рассказала мне.
      Ты знаешь меня почти всю жизнь, и ты знаешь, что я не из тех, кто верит в приметы, суеверия, или, того смешнее, в призраков, но я клянусь всем, что когда-то имел в своей жизни, ночью второго дня Холли явилась ко мне в зеркале, и я чуть не потерял сознание прямо в своей комнате. Поначалу я решил, что это просто игра моего воображения и света, и я вижу в зеркале похожее лицо, но, когда она начала говорить, я слышал ее голос в своей голове. Он был тихим и печальным, совсем не похожим на обычный звонкий голосок, которым обладала моя сестра, но я чувствовал, что это именно она.
      «Оливер», сказала она и туманный образ в зеркале слегка улыбнулся мне, «я знала, что ты будешь меня искать. Прости, что не послушалась твоего совета и уехала из дома. Кто же знал, что все так обернется». Я не понимал, о чем она, я хотел расспросить, но она исчезла, и тогда, во вторую ночь, я свалил все на дурной сон. Реалистичный, но все-таки сон.
      Утром доктор повел меня в другую часть своего особняка, где хранил различные медицинские образцы, и которыми, как он мне поведал, он очень гордился. Помимо древних врачебных инструментов, он так же хранил банки с заспиртованными человеческими органами, полученными в подарок от тех, кто завещал свое тело науке и медицине. Я никогда не был заинтересован такими вещами, я не унаследовал это от отца, и, признаться, меня немного замутило, когда доктор со светящимися от гордости глазами показал мне скелет человека в натуральную величину и сказал, что он настоящий.
      «Ох, простите, мистер Мур», улыбнулся он мне, заметив, что я прислонил руку ко рту, «вашей сестре тут очень нравится, я подумал, это может поднять вам настроение». И он поспешил увести меня оттуда, а затем отправился по своим делам, оставив меня одного.
      Третьей ночью мне снова явилась Холли, и мне стало все сложнее убеждать себя, что это был лишь сон. «Оливер, дорогой брат мой, если бы ты только знал, что он со мной сотворил… Ты был в той комнате, ты видел тот скелет, ах господи, лучше бы он просто закопал меня во дворе!».
      Оливер всхлипнул и закрыл лицо руками. Моего друга трясло, и я не был уверен, что он захочет продолжать рассказ, и, хотя любопытство кипело у меня внутри, я предложил ему прерваться и пойти спать. Сверкнувшая за окном молния осветила его заплаканные и полные горечи глаза, и он, глубоко вздохнув, продолжил говорить.
      — Она рассказала мне, что она поссорились из-за какой-то мелочи, и он в ярости ударил ее по голове. Удар бы слишком сильным, она скончалась через несколько минут. И вместо того, чтобы с почестями предать ее земле и признать вину, он поступил как жалкий трус — он решил, что можно просто сказать, что она сбежала, а самому разобрать ее на экспонаты и пополнить свою коллекцию! Что он имел в виду, когда говорил, что «мой сестре здесь нравится»?! Ох я уверен, что он просто смеялся мне в лицо, показывая мне скелет моей собственной сестры! Холли рассказала, что ее душа не может упокоиться, и что ей хочется мести, и я был готов пойти и задушить этого докторишку в его собственной постели той же ночью! Я бы и глазом не моргнул, но Холли взмолилась повременить и дать ей самой свершить правосудие. Она пообещала явиться следующей ночью и рассказать, что я могу сделать, и весь четвертый день пребывания в доме Дэвиса я провел в своей комнате, ссылаясь на недомогание. Доктор даже предложил меня осмотреть, но я понимал, что как только он коснется меня своими мерзкими руками, которые были по локоть в крови моей сестры, я бы не смог себя сдержать и задушил бы его на месте. Я дождался ночи, бродя по квартире, как зверь в клетке, пытаясь заглушить свою ярость хоть чем-то. Наконец, стемнело, и Холли явилась снова. Ах как бы я хотел вытащить ее из того зеркала и вернуть к жизни! Увы, это было невозможно. Она сказала, что давно добралась бы до Дэвиса сама, но он носит на шее распятье на серебряной цепочке, и оно не дает Холли к нему притронуться. Если снять его хотя бы на несколько секунд, этого будет достаточно, сказала она. У нее достаточно сил что-либо делать только после полуночи, и я поклялся сделать все, что она попросила. Весь вчерашний день я был учтив, сказал, что мне лучше, и доктор Дэвис остался доволен нашими разговорами. Уже перед тем, как он захотел отправиться спать — это была уже почти полночь — я попросил его в последний раз показать мне его комнату с его коллекцией, потому что хотел скоро уезжать, и мне было любопытно, что я мог упустить. Улыбнувшись — ах, эта мерзкая злорадная улыбка! — он провел меня в комнату, не понимая, что ждет его там. Я осмотрел скелет, едва сдерживая слезы грусти и обиды, в то время как Дэвис распинался о том, какой же это прекрасный образец, и как он его любит. В полумраке комнаты я заметил в отражении стекла образ Холли и понял, что пора. Дэвис был одет в домашнюю одежду, и распятье висело на уровне его груди, поблескивая в свете наших ламп. Я подозвал его ближе, и со всей скопившейся внутри яростью рванул распятье с его шеи, обрывая цепочку. В тот же миг пронзительный визг сотряс комнату. Все лампы погасли, наступила кромешная тьма, сквозь которую я услышал грохот и хрип. Я стоял, не шевелясь, пока лампа в моей руке не зажглась снова сама по себе, и я увидел призрак Холли, стоящий прямо передо мной, и тело Дэвиса, с перекошенной от ужаса гримасой лежащее на полу.
      «Он получил по заслугам», сказала Холли. На теле Дэвиса я не заметил никаких ран или синяков, но он определенно точно был мертв. Я протер распятье и вложил ему в руку. «Спасибо тебе, Оливер. Я могу уходить, но пожалуйста, прошу тебя, похорони то, что от меня осталось. Так мне будет легче» добавила Холли, и растворилась в воздухе. Я упал на колени и рыдал несколько минут. Я не знал и не понимал, что мне делать. Я был опустошен. Лишь через время я понял, что надо исполнить последнюю волю моей сестры. Я забрал скелет из комнаты и отнес на кладбище, где…
      Оливер больше не смог говорить, его плечи затряслись в беззвучных рыданиях и всхлипываниях. Я строго, насколько мог, сказал ему идти спать и предоставить все дальнейшее мне. Я уложил его на диван и не отходил, пока не убедился, что он спокойно уснул. Его история показалась бы мне полным абсурдом, если бы я не знал Оливера — человека честного и умного, нежно любящего свою семью.
      Я дождался рассвета, когда кончилась гроза, и сходил в ближайший полицейский участок, рассказав измененную версию событий — что мой друг нашел мертвого доктора Дэвиса в одной из комнат, и это настолько сильно по нему ударило, что он помчался под дождем не к полиции, а ко мне, и сейчас очень слаб и лежит спит. Полицейский сказал, что обязательно позовет моего друга на допрос, если у них будут подозрения на убийство, и удалился, а я вернулся к Оливеру. Он хмурился в своем тревожном сне, но мне показалось, что он выглядит снова тем же молодым человеком, с которым я приехал в Лондон.