Холод Равных, пламя Проклятых

1. Совет Равных

- Да будет огонь, - произнёс Ратибор, но Совет молчал. По лицу вождя, испещрённому морщинами, пробежала тень. Словно рябь по весенней воде – перед бурей. Словно облачко по небу перед дождём. Словно…

- Да будет огонь! – прорычал Ратибор. Восемь Равных зажгли чаши. Нехотя. Словно он заставил их это сделать. Пусть так.

- Ратибор! – произнёс Игнислав, второй среди Равных. – Ты – великий воин. Ты – вождь, каких не видела земля. Ты – первый среди Равных. Первый из девяти.

- Довольно, - оборвал его вождь. – Хватит сеять песок в пустыне…

- Наш кхазар огромен – в нём пять сотен дворов, - продолжал Игнислав, словно не слышал просьбы вождя. – Наша армия прошла весь Западный брег. Мы кромсали, убивали, уничтожали.

- Мы несли огонь, - поправил его Ратибор. «К чему мы ведёшь меня, второй?», думал он, но молчал.

- О твоих подвигах сложили песни, которые переживут девятерых…

- Хватит! – снова зарычал вождь. Остальные восемь посмотрели на него не так, как раньше. В их глазах – вызов. Словно стая волков, которая решает: напасть на буйвола или подождать. «Кто я – волк или буйвол?»

- Тот, кто хочет бросить мне вызов – давайте, жду, - произнёс Ратибор спокойным голосом. Но правая его рука сжала рукоять из кости морского чудовища, венчавшую короткий клинок. – Оспорьте моё право огня. Я жду.

Тишина. Слышно, как огонь сжигает маленькие фитили в чашах и плавит жир. Слышно, как бьются сердца девятерых. И Ратибор понимает: там, где началась вражда, не быть больше победам. Рабы начнут лениться. Женщины – смотреть на чужих мужей. Дети станут капризными и слабыми.

Всё потому, что народ огня должен быть одним, общим пламенем, а не сотней маленьких огоньков. Затушить их по одному легко – но попробуй погасить костёр, которым объят лес. Жар такого пламени уничтожит каждого. Эти мысли разгорались в голове Ратибора, полыхая в его глазах. Но он молчал.

- Ратибор, великий воин, - сказал Игнислав. – Ты прекрасно знаешь, что нам не нужно твоё право. Борислав…

- Что Борислав? Говори, второй Равный! Говори!

Вождю всё труднее держать себя. Он смотрел на Совет: братьев – вчера, но врагов – сегодня. Восемь старых, дряхлеющих воинов. Ратибор видел в своих думах, как выхватывает клинок и короткий нож, делает двадцать шагов. Как в разные стороны летят их головы, руки и пальцы.

Что восемь способны противопоставить ему? Свои животы? Свои богатства? Они стары – пьют вино, словно завтра последний бой, курят табак. Пользуют чужих жён. Они не держали оружие так давно, что забыли, как оно выглядит.

Разве что Крисей… Он моложе других. Он – девятый. Он сильнее, а ещё – бьёт со спины. Вождь видел это во время последнего похода, когда Крисей ещё не был в Совете. Не похода, а так – вылазки на Западный берег. Чтобы тот помнил, кому платить дань. Чтобы не забыл, кому слать сочных девственниц. Западный берег долго не забудет этот жест миролюбия.

- Мой сын, Борислав – это воин завтрашнего дня, - прокричал Ратибор. – Не каждого из вас огонь наградил наследником. Ты, Игнислав – да прости меня, боевой брат – возжигаешь лишь дочерей, не сыновей. Однако воины из них слабые. У тебя, Астрабор, отпрысков нет. А потому…

- Ратибор, величайший воин! – без особого почтения произнёс Астрабор. – Ты прекрасно ведаешь, что бает Игнислав. Сын твой, Борислав, сходил к горе. Кою мы не зовём никак.

- Ибо она проклята! – прокричал Игнислав. Дерзко. Никто не смеет повышать голос на Совете, кроме первого.

Вновь тишина. Чаши прогорели на четверть или треть – сразу не скажешь. Как только они погаснут, Совет будет кончен. Если не раньше. Если Ратибор сам не погасит чаши вместе с их обладателями.

- Братья! – вождю не оставалось ничего, как взывать к их добродетели. – Отчего гора проклята? Отчего каждый, кто ступил на неё, обязательно должен умереть.

- Ратибор… - когда Крисей поднялся со своего места, всё его существо было вызовом, который не назван. Он обратился к вождю без восхищения. Даже без уважения. – Когда на гору взошла Сея, ты не медля обесчестил её, а потом – срезал косу и выгнал за кхазар. Когда на гору двинулся Олё, юный воин, ты метким ударом разрубил его надвое. Когда… Я могу долго баять. Чаши прогорят. Борислав доселе тлеет лишь потому, что он – твоя плоть? Скажи!

 Ратибор сидел, не шелохнувшись. Молчал. Что ему слова Крисея? Словно он, великий вождь, сам не помнил, кого судил за поход на Проклятую гору. Сколько дев обесчестил, сколько юношей разрубил пополам. Словно это хоть раз принесло ему удовольствие, а не вязкую, чёрную боль. Крисей подбирался всё ближе. Он принёс ятаган, пользуясь своим правом Равного.

Совет смотрит, как молодость крадётся к опыту, осыпая его унижением. «Скажи, Ратибор, пылала ли плоть твоя, когда ты бесчестил дев?» - спросил Крисей и тут же бросился вперёд. Над головой его взвился ятаган, словно ветер, словно конь, вставший на дыбы. Рука, наполненная силой, рушится вниз. Словно древо, сражённое бурей. Как слово, выпавшее из губ.