Холодный Поцелуй Ночи

Пролог (23.02)

Пролог.

Азазель спал.

Спал долго. Он уже и сам забыл, что когда-то жил. Сны, сумбурные, часто сменяющие друг друга, стали для него пристанищем. Иногда ему снились скалы и реки. Иногда соратники. Иногда битвы и кровь, которую он проливал. Но, чаще других его преследовали кошмары. Страшные призраки прошлого не давали ему забыть ее лицо. Ее истерзанное тело в языках пламени. Ее крик, ее слезы и стук ее угасающего сердца. Такие кошмары, видения причиняли особую боль, заставляли почти истлевшую от времени плоть гореть огнем от пут, и в яростном крике рваться к ней, разрывая в реальности остатки кожи и ломая кости.

Так было долго, очень долго. Год за годом, век за веком. Шло время, а вместе с его бегом уходило и желание мести. Много позже ушло и желание выбраться из заточения. Память – слишком хрупкая вещь. Он уже не желал жить, а во многих снах жалел, что не может умереть. Смерть – стала благом, но никому из Богов не была нужна уничтоженная душа чудовища. Поэтому Азазель спал, позволяя памяти забыть о реальном мире, позволяя себе не думать. Равно до очередного кошмара, где раз за разом он будет умирать с ней.

Удивительно, но ему почти никогда не снились сны, где он бы мстил, где мир утопал в крови, потому что ее не стало. А потому, со временем, с помощью веков и артефактных оков и он забыл, что так было. Мир и правда утонул в крови и смертях, весь мир заплатил за то, что погибла она, и за то, что он не ушел вслед за ней. Когда-то он полагал, что в нем достаточно сил, чтобы выстоять против всего мира. Но, он ошибся. Его заковали, опутали непобедимыми путами, которым не страшно время и его дар. Ненависть и безумие утраты не позволили ему умереть, а оковы уже очень давно не позволяют жить.

Ему оставили лишь боль и сон, сон и боль от кошмаров. Но, время… Оно смывает все, забывается и боль. В редкие моменты, когда сновидения ослабевали, а чары ломали его тело, Азазель, почти проснувшись, почти открыв глаза, понимал, что все случившиеся было неизбежно. Он не мог потупить иначе, но и враги не могли сделать что-то большее, чем просто вечный сон. Если бы Боги дали ему второй шанс, поступил бы он иначе? Наверное, нет.

Хотя сейчас он знал, что боль потери унесло время. Он перегорел, как догорают угли в очаге. Больше в нем ничего не осталось, что могло бы ненавидеть и молить о смерти. Лишь память, которая никак не желала стирать ее образ, заставляла хоть что-то чувствовать. Но, несмотря на кошмары у Азазеля больше нет души, которая хотела бы мести, и хотела бы смертей. Нет того, что когда-то поглотило безумие и заставило убивать.

Теперь осталось только память, которая, впрочем, уже и сама стала подводить и путать разум. Сам он мог лишь сказать, что когда-то у него была жизнь. Когда-то он был лидером, и за его спиной были войска. Когда-то он устраивал балы в пышных залах с зеркалами. Когда-то он встретил ее – и полюбил, как могут любить лишь вампиры. Полюбил, теряя разум, растворяясь в ней без остатка, умирая и возрождаясь в ее объятьях каждую ночь. Когда-то он был счастлив. И когда-то все это закончилось в огне, с последним ударом ее сердца. Когда-то он стал причиной больших магических битв, потому что убивал сотнями, а может и тысячами. Когда-то в его дом пришли те, кто смог умереть на его могиле. Пришли те, кто смог его уложить в этот саркофаг и окутать землей. Да, они тоже погибли. Да, их хрипы и стоны первые пару лет заточения, точнее память о них, заставляли Азазеля счастливо скалиться во сне. Но, сейчас…

Сейчас он знал лишь то, что получил свое. Боги не могли допустить такого безумца, каким стал он. Они сделали все, чтобы он получил свое, а потом и они забыли про него. Боги лишили его посмертия, не дав не только встретиться с ней, но и не дав покоя. Он не заслуживал их милости ни в том, ни в другом. Они просто забыли про него, оставив в этой вечной грани между жизнью и смертью. Когда-то, это причиняло ему боль, а сейчас – не вызывало даже грустной улыбки на полуразрушенных губах.

Ему снился берег Обман-моря. Ему снились заснеженные горы его земли и острые, непокоренные скалы его побережья. Ему снился серый холодный песок пряжа в осеннюю пору и шум набегающих волн. Ему снились многие закаты и рассветы. И это приносило успокоение, почти радость, пока не приходили ее руки, которые обнимали со спины, которые касались его кожи и заставляли биться его мертвое сердце. Вампиры не живут до встречи со своими избранниками, а после их ухода не живут – все остальные.

Вот и сейчас ему снова снилась осень, холодная и промозглая. Мелкий дождь бил в лицо, а он шел по холодному песку, вдоль обрыва у его замка и любовался морем. Оно было таким же холодным и серым, как и небо, и никто кроме него не мог бы сказать, что может быть красивого в такой картине. Но, красота была. Красота надвигающегося шторма, холодного ветра и презрения волн ко всем живущим. Красота одиночества, красота тоски, грусти. Красота тревожного сна, потому что скоро выглянет луна – и море успокоится. Скоро закончится дождь – и песок станет ровным и гладким, как драконье стекло.

Внезапно, в размеренный шум волн вторгся странный резкий звук. Вампир остановился и непонимающе огляделся. Нет, он был один. Море, пляж и цепочка следов его сапог на песке. Звук повторился, будто где-то происходил обвал, но вокруг все тихо. Он один, скалы и небо. Откуда здесь может быть обвал? Азазель осмотрел скалы по правую руку, но они были все так же величественны и безмолвны, как и всегда, как и задолго до его прихода.