Хорошо быть кошкой

Хорошо быть кошкой

Однажды в жизни я видел момент абсолютной безвыходности, заключенной в молчании, и, хотя это было молчание, я видел и читал его.

Это случилось семнадцатого апреля, день, скажем, не самый лучший для меня, чтобы его помнить. В этот день я поссорился с самым дорогим для меня человеком. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, мне не хотелось ни о чем думать. Я просто поехал домой. Так уж вышло, что дорога домой занимает у меня около часа. Вы представляете, целый час сидеть в общественном транспорте, смотреть то на лица незнакомых людей, то в окно. Хотя и смотреть-то там не на что: один и тот же не изменяющийся пейзаж. Сперва шумный город, потом степь, после полусгоревший, полусрубленный лес и вот он, дом. Но я надолго запомнил этот день. Запомнил я надолго именно эту поездку, именно этот час. В молчании можно порой прочитать намного больше, чем в словах. Когда я сел в микрик, я думал о своем глупом, неразумном поведении. Надо улыбаться, надо всегда улыбаться, ведь человек, с которым ты счастлив, не всегда может быть с тобой рядом, и самый большой предел глупости - ругаться с ним именно в те моменты, когда вы рядом, когда вы вместе. Ведь вдруг и вас не станет, что вы тогда будете вспоминать? Как вы будете вспоминать этот последний день, проведенный с ним? День, когда вы только ругались, кричали или вовсе промолчали несмотря друг на друга.

Для меня навсегда останется великой тайной, как из слов и жестов рождаются ссоры. Я просто этого не понимаю. Я анализировал тот момент снова и снова, минуту за минутой, вспоминал фразы и никак не мог понять, как все случилось. Вроде бы вот мы идем, улыбаемся, заходим в магазин, я что-то спросил, она ответила, я не понял, еще раз спросил уже более напористо. Мы вышли, она молчит, я уже недовольный, еще миг, пару шагов и все… Где? Как? Какие предпосылки?.. Черная дыра… Может, это случилось до, может, после? Одни вопросы. В своих мыслях я варился очень долго, наш микроавтобус на двенадцать человек долго заполнялся, предоставляя мне время на самоуничтожение собственными мыслями. Я вспоминал, как вспылил ни из-за чего, как она надулась. И это молчание, такое, как протест, как недовольство, как обида, как нарастающая злость, как вулкан, что уже дымит, как цунами, что уже надвигается, и эти протесты не держаться за руки как олицетворение разрыва меж нами, и все это накипает, набухает, а из-за чего? И мы дураки. Нет взять, обняться, улыбнутся. Нет! Мы молчим, предоставляя возможность нарастать этому злобному молчанию. А потом – бах, и ее слезы. Когда-нибудь они меня убьют. Они садят мое сердце, они, как засечки на нем, что со временем начинают кровоточить. Ее слезы единственное, что может заставить меня забыть обо всем. Вообще обо всем. Бросить все. Простить все. Они меня полностью обезоруживают, и я не могу им никак противостоять. И простить, себя за них я никогда не прощу, чтобы я там не говорил. Никогда. Я помню: неосознанно, осознанно я бы хотел забыть, но они просто врезаются в мое сердце и, когда мне больно и грустно, они сами всплывают, все эти момент с ее слезами. Я бы хотел, чтобы она всегда улыбалась, но сам же заставляю ее плакать. Когда-нибудь они убьют мое сердце, что болит с каждым разом все сильнее и сильнее, особенно когда я остаюсь один. В моменты моего одиночества, мозг, как предатель, вытаскивает эти воспоминания из закромов, заставляя сердце болеть. Я бы хотел каждый из таких моментов изменить, очень-очень хотел бы. И я по-детски убеждаю себя, что это все в прошлом, и надо жить настоящем, вот только мое сердце всегда говорит, что нет. Ничего невозможно забыть. Ничего…

Варясь в собственных мыслях, считая себя самым несчастным человеком в этот момент, я заметил, как в маршрутку зашла она и молча села у окна. Я сидел очень хорошо, чтобы полностью видеть ее и при этом быть незамеченным, хотя она просто смотрела в окно, ни на кого не обращая внимания.

Я знал, кто это, знал, почему она молчит…

Это была Яна Ручковкая. Она училась со мной в одной школе в параллельном классе. В детстве у всех все так хорошо, все так забавно и смешно, но только не у Яны. Она необычайно быстро выросла. Выросла в плане понимания жизни и собственного места в ней. Уже в школе она ощутила это. Не очень красивая девочка, что может сделать ее более менее привлекательной? Одежда, макияж... Яна была не из богатой семьи. Уже в шестом классе ей приходилось помогать родителям. Уборщица - работа не трудная для тринадцатилетней девочки. Но когда уже в таком возрасте понимаешь, какой ценой даются вещи, а потом еще и сознаешь, что ты некрасивая, то катастрофически взрослеешь. Она поняла, что знания, только знания могут ей помочь в этом мире, и принялась за учебу, так по-взрослому. Отличница. Не такая, как многие, что плачут из-за четверки или тройки и учатся потому, что мама купит новый телефон, и не такая, что учит потому, что иначе побьют дома, и даже не те, кто просто от природы очень умный. Учеба давалась с трудом, но эта учеба была как борьба, борьба за место в жизни. Она прекрасно понимала - не закончит на «отлично» - не поступит в институт, родители не смогут выучить на коммерции, тогда единственное, что ей светит - местный техникум в лучшем случае, в худшем - пожизненная техничка. И именно эта борьба служила толчком к учебе, основательной, не для кого-то и не из-за чего-то, а для своего будущего. А грязный пол, что она мыла после учебы, всегда служил стимулом к другой жизни. Я всегда уважал ее за это, хоть и не разу с ней не говорил… Но я видел, видел и читал это в ее взгляде, в ее борьбе и силе, какой-то необычайной внутренней силе. Она успешно окончила школу и поступила в институт, выучилась на экономиста. И по каким-то причинам, спустя какое-то время после поисков и попыток, устроилась продавщицей. По иронии судьбы к своему же однокласснику, в небольшой поселок, где все друг друга и друг о друге знают. Одноклассника звали… впрочем, просто Он.

Он был калека, во всех смыслах. Конечно, в первую очередь это отражалось на его здоровье. Полупарализованная правая рука, ровно так же, как и правая нога, но больше уродовали его внешность также наполовину парализованные правые мышцы лица. Он родился такой и с детства привык как к себе, так и к своей внешности. Но стоит сказать, что сила перешла с той больной стороны в ту здоровую. Он только бегал с трудом, хромая на правую ногу, зато силы у него было немеренно и не по годам. Годам к двадцати лишь дефект лица выделял его из толпы, делая не очень красивым, не красивым вообще. К двадцати он стал очень высок, силен и широкоплеч. А вот в плане человеческом он был не очень приятный. Еще в школе он понял, что лучший путь к успеху - лесть и мода. Поэтому он курил, не учился, пил и делал все, что модно у большинства. Окончив девятый класс, выучился на кого-то, а на кого даже неизвестно, и то даже не в институте, для института мозгов не хватало. Окончил какой-то техникум (учился платно), но работать по специальности не стал. Работал он в родительском магазине уборщиком, грузчиком и кочегаром, в свободное время любил таскать сплетни с продавщицами, по выходным выпивал. В восемнадцать у него очень сильно выросла потребность в женском тепле. Но так как большинство девушек смотрят на внешность, он всегда долго с трудом их находил, и обычно это были девушки не для создания семьи, а для развлечения, что его совсем не устраивало, ведь он хотел именно семью. Жить с девушками у него не получалось, они всегда убегали, высмеивая его внешность или характер, или зависимость от родителей. Девушки легкого поведения вызвали у него еще одну сторону характера - это презрение и разгульный, похабный образ жизни. К своим двадцати он стал совсем скользким, противным, алчным, пошлым и пьющим, а остатки ума атрофировались из-за собственной и сознательной деградации. Конечно, это не делало его плохим человеком, но связывать свою жизнь с ним даже пропащая женщина не хотела, а вот желание устаканить свою жизнь, обзавестись женой и детьми у него увеличивалось и усиливалось. Полгода назад я видел его с очередной пассией, что держалась с ним исключительно из-за возможности выпивать постоянно и бесплатно. Но, как я слышал, однажды она украла у него деньги и напилась до такой степени, что на утро ее нашли полуголой в луже, после чего она спешно уехала восвояси, бросив его, хотя его это событие никак не смутило.