Хозяйка драконьего замка

1. Свадьба

От слабости кружилась голова. Перед глазами плавали тёмные пятна, не слушалось тело.
Та… странная девушка предупреждала меня, что так будет, но лучше не становилось.
Я бы упала, но кто-то держал меня стальной рукой за предплечье, заставляя
балансировать на грани обморока и яви. Плечо горело от боли, словно мне наживую кость
ломали.
Одной рукой я, наконец, нащупала опору. Кажется, лестничные перила. Зрение
прояснялось, темноты в глазах стало меньше, можно было разглядеть мраморные ступени,
золочёные носы туфелек из-под тяжёлого бархатного платья, расшитого мерцающей
нитью, и чёрные глянцевые сапоги рядом. Преодолевая дурноту, добралась взглядом от
сапог до лица своего спутника, который безжалостно давил мне руку, словно тряпичной
кукле.
Ледяное. Волосы как снег, золотые глаза, губы в нить сжаты.
— Отпусти, — сказала еле слышно.
Онемевшее плечо прострелило новой болью, не удивлюсь, если оно сломано. Мужчина
любезно улыбнулся, и резкие черты осветило крепкой такой, мужской притягательностью,
от которой у неопытных глупышек сердце не то поёт, не то трепещет. Редкой
миловидности мужик, что и говорить. Руки только как клещи.
Последнее он подтвердил, отпустив предплечье и тут же схватив меня за холку, как кота,
и наклонив параллельно полу. Хоть дергайся, хоть вопи, не вырвешься от такого.
— Кланяйся, бесполезная кукла, — прошипел он, не нарушая улыбки. — Учили же тебя
хоть чему-то.
Ага. Учили. Папа учил таких умников бить по печени, а заканчивать контрольным ударом
в голову, но я не могла подвести эту девочку, отдавшую мне тело. Уговор есть уговор. Кто
знает, чем закончится для меня попытка вырваться или нагрубить супругу.
Нужно терпеть. Терпеть, чтобы найти способ выжить, вырваться из смертельного брака.
Покрепче схватившись за резные каменные перила, я расслабилась, помогая мускульной
памяти воспроизвести па реверанса. Красиво, однако, только тяжело. Особенно стоять на
дрожащих полусогнутых, склонясь под тяжёлой рукой супруга.
Нас обвенчали несколько минут назад и под бесстрастными древними ликами богов
совершили узаконенное преступление, забрав у молодой жены магию, чтобы прибавить её
к силам супруга.
Таков старинный уговор между императором, взявшим ответственность за
высокорожденную сироту, и пятью генералами-драконами, защищающими Вальтарту от
набегов ифритов и агрессии страны Ний. Эйвери, а точнее, теперь уже я — жертва. Плата.
Тридцать сребренников, которые молодой император вручил своему пятому генералу в
обмен на верность.
— Шевелись, мямля, от тебя только и требуется, что дойти до панки и принять свадебные
дары.
Панкой, как услужливо подкинула память Эйвери, назывались плоские деревянные
диваны, сиденья которых образовывали сундук, в котором обычно хранили вещи и ткани.
Муж обжёг меня кинжально-острым взглядом, сохраняя на губах улыбку, и галантно
подхватил под руку, позволяя осторожно взойти на первую ступеньку длинной боковой
лестницы…
Наверное, со стороны мы выглядели идеальной парой. Молодой, лучащийся силой дракон
с небесным ликом ведёт юную жену, краснеющую от жара, тесноты и пылкости чувств.
Хотя краснела я вообще-то от гнева. А небесным ликом моего благоверного можно камни
дробить, ничего ему не сделается.
Ручища сжалась у меня на талии так, что корсет затрещал. Видит бог, у меня внутренние
органы перераспределились от давления. Вот же скотина! На глаза невольно набежали
слёзы. Пришлось прикусить губу, чтобы не уронить достоинство княжеского рода. Один
маленький проступок, и… Пусть отстранённо, но я помню, как князь учил Эйвери
послушанию охотничьей плёткой и накалённым на огне шилом. Это здесь, в трехслойном
платье, закутанная в алую вуаль, я выгляжу идеально, а если меня раздеть, на теле
гематом будет больше, чем белой кожи.
Подрагивающими пальцами вцепилась в руку супруга, пытаясь ослабить хватку, и обвела
взглядом толпу у подножия лестницы. В пёстрой разодетой толпе, собравшейся
полукружьем, яблоку было негде упасть. А если бы и упало, то угодило бы в чьё-нибудь
декольте, расшитое каменьями.
На свадебный ритуал пятого генерала Его Величества съехалась вся лашская знать.
Вейры, как снова подсказала мне память несчастной девочки.
Женщины в шелках, бархате, облаках тончайших вуалей, дорогих камнях, рассыпанных
затейливыми узорами. Потенциальные драконицы, несущие в себе солидную часть
драконьей крови, способные разбудить первородную ипостась. Таких ценят, берут
первыми жёнами в кланы древней крови, ибо однажды их дети станут золотыми сынами и
дочерьми Вальтарты.
Мужчины, высокорожденные дракониры, могли предложить им титул, богатство и, что
было едва ли не важнее прочего, поддержку родов. Драконы жили Гнёздами, чтя память
предков, пополняя сокровищницы, объединяя их с сокровищами и магическими дарами
других родов крепкими браками. Разводов в Вальтарте не было.
Эйвери понимала, что это значит, и я тоже.
Тем более, что мой взгляд уже отыскал мрачное лицо драдеры Лелиане Вильс, которую
мой супруг называл по сокращённому детскому имени Лети. Если бы не я, женой Дареша
Бельха стала бы дочь негоцианта с лицом итальянской Мадонны. Даже вопреки традиции
драконов соединять благородную кровь с благородной кровью.
Впрочем, ещё не вечер. Разводы в Вальтарте запрещены, зато вдовцам никто не запрещает
взять новую жену, особенно если нет наследника.
К этому моменту я уже сумела прийти в чувства и плавно двинулась по лестнице вниз.
Среди гостей Дареш был вынужден ослабить хватку на поясе.
— Долгие драконьи годы, — шепнула мне одна из высокородных вейр, мягко
дотронувшись до моей руки.
— Долгие годы! Солнечные крылатые годы!
Ещё одна сорвала с моего корсажа маленький цветок и весело запрятала его в своей
причёске. Я с трудом удержала благожелательное выражение лица. В голове у меня
переворачивались страницы старинной свадебной книги рода Бельх, которую Дареш
заставил выучить Эйвери наизусть. В плохие дни он её экзаменовал, а когда она
ошибалась, отвешивал пощёчину. Одна ошибка — одна пощёчина.
Эйвери ошиблась трижды.
Так что я не винила бедную Виве за желание сбежать из этого жестокого мира. Можно
сказать, мы обе сбежали от жестокости. Каждая от своей.
Хотя смешно говорить, что крутая бизнес-леди, от которой трясётся в ужасе
корпоративная ось сверху донизу, может реветь ночами в подушку. От боли, от горечи, от
нелюбви. Это Эйвери совсем ребёнок двадцати четырёх лет отроду, ей простительна
слабость, но мне-то…
— Помни, что тебе должно сказать, когда закончат давать дары, — зашипел супруг.
Моего благоверного так перекосило, что я поспешно кивнула, хотя совершенно не
помнила, о чём говорить после даров. Память Эйвери тоже молчала.
Эйвери… любила его. И ненавидела. А потом снова любила. Прощала каждый тычок,
каждый удар, каждое «убирайся», своими руками расшила свадебные покрывала и отдала
их ненаглядной Лети, потому что той понравился узор. А потом отдала яшмовую
шкатулку — подарок бабки, старинную подвеску рода Леяш и браслет из семи
заговорённых бусин. Браслет она отдавать не хотела, но Дареш в тот вечер был особенно
жесток и буквально принудил отдать его своей возлюбленной.
А больше с Эйвери взять было нечего.
— Золотых дней! — завопил мне кто-то в ухо. — Рассветов жемчужных да бархатных
ночей.
Несмотря на колдовскую древнюю кровь, золотые дети драконьего рода праздновали по-
простому, напиваясь до синих мух. Полагаю, Дареш собирался напиться как следует,
чтобы не помнить ни церемонии клятвы, ни брачной ночи.
Пока мы шли сквозь разгорячённые ряды гостей к панке, память услужливо
переворачивала страницы свадебной книги. Принесение клятвы, а после непременно ночь
вместе, чтобы скрепить девственной кровью принесённую клятву. Клятва отдаст мой род
в руки супруга в случае моей ранней кончины, которая, я не сомневаюсь, уже
распланирована.
Старинная зала замка Бельх буквально пылала огнями, расплескивая блики по весёлым
лицам, хрусталю, тонким стёклам, которые были пиком магического искусства
Вальтарты. Раньше в домах клали грубое мозаичное стекло, а сейчас холёные ручки вейр
нежно скользили по прозрачной глади, за которой лежал ночной сад, раскрашенный
разноцветными пятнами светильников. Если такое стекло не атаковать магически, оно не
бьётся и не крошится.
С каменного пола сняли ковры, и по залу разносился перестук каблуков и шорох платьев,
но нас провели к небольшому возвышению, застеленному грубой циновкой. Ещё одна из
традиций Бельхов.
Муж неожиданно любезно усадил меня на такую же грубо сколоченную панку, и в памяти
всплыло воспоминание о довольно уютных диванах, которые вейры предпочитали ставить
в спальнях. Видимо, и панка тоже была частью традиции.
Шум понемногу стих, и в нашу сторону потянулись празднующие. В глазах рябило от
обилия красок и блеска камней на одеждах.
— Не вздумай подвести меня, поняла? — Дареш наклонился ко мне, и я неожиданно
близко увидела ледяной, какой-то волчий блеск его глаз.
С усилием кивнула, хотя вся моя суть взбунтовалась против даже номинального
подчинения. Как в прошлое вернулась, когда начинала ассистенткой при секретариате
моей будущей финансовой империи. Ох и оторвались на мне тогда мои многочисленные
начальники. Даже подача кофе превращалась в спектакль, где он то слишком горячий, то
холодный, то печенье не так лежит. Но меня буквально взяли на должность с улицы, и я
очень хотела остаться.
Я ещё помнила, как быть послушной.
— Руки крестом, идиотка, — тут же зашипел супруг, и я сложила руки на коленях раньше,
чем поняла, что делаю.
А… точно. Третья пощёчина была как раз за руки крестом.
— Сим благословляю данную богами пару на правление Бельх, — храмовник в золочёных
одеяниях стал ступенькой ниже нас и подал нам чарки.
— Дитя Леяш отдаёт себя роду Бельх, — слова выскользнули из губ раньше, чем я поняла
их значение.
Взяла из выложенного на грубо сколоченный стол блюда кусочек яблока и протянула к
губам супруга. Ледяная сволочь воспользовался моментом и больно прикусил мне палец.
К чему такая мелочность? Знает же, что я скоро умру, мог бы быть добр на прощание.
«Умру?» — тут же пронеслась мысль.
Верно, умру. Мы потому и поменялись телами с Эйвери, что у каждой из нас оставался
шанс выжить вдали от наших мучителей. У меня, правда, совсем небольшой. Эйвери
предупредила, но я всё равно сказала «да». Я просто не могла отказать, глядя в
перепуганное, по-детски округлое лицо.
— Дитя Бельх отдаёт себя лону Леяш, — Дареш сладко улыбнулся и протянул мне…
личинку.
Символом Леяш была белая яблоня, а символом Бельх – земляной червь. Сила, за которую
огненный император отдал часть императорской ветки. На свадьбах, похоронах и
крещении обычно на блюдо выкладывали тёмную ягодную пастилу, нарезанную
соломкой, символизирующую червя. Но Дареш решил покуражиться. Я подумала о
бледной полупрозрачной от стресса и недоедания Эйвери и сладко улыбнулась в ответ.
— В нелёгкие дни, — сказал он негромко, но в зале наступила могильная тишь, — мы
желаем связать себя узами, что крепче человеческих чувств.
Если память Эйвери меня не подводила, мерзкая личинка была хоть и неприятна, но
безопасна. Я бестрепетно взяла обжаренную в масле мерзость и положила в рот, ласково
глядя в потрясённое лицо супруга. Конечно, Эйвери бы наверняка разрыдалась.
Сиюминутная месть оказалась сладка, но недостаточна, поэтому я наклонилась к блюду и
выбрала личинку потолще, с нежностью протянув её Дарешу.
О… Видели бы эту картину мои недобрые корпоративные боги, вытаскивающие меня из
самых безвыходных ситуаций… Умерли бы со смеху. Дареш совершенно заледенел,
только губы брезгливо дёрнулись, но, к его чести, символ рода он прожевал и не
поморщился. Только глаза полыхнули ненавистью.
Мне же пришлось проще. Я подцепила кусочек яблока и заела мерзкий привкус.
Храмовник с растерянной физиономией протянул нам чарки, и я взяла предназначенный
мне тяжёлый кубок, от которого пахло вином, железом и пеплом. Отпила, и горло
обожгло терпким алкоголем, почти не имеющим вкуса. Дареш, не отводя от меня
ненавидящего взгляда, отпил следом.
Я собиралась отставить кубок после первого же глотка, но подумала о брачной ночи,
которой не было возможности избежать, и выпила до дна.
Зал выдохнул слаженным единым вдохом. С трудом подняв отяжелевшую от вина голову,
я вдруг поняла, что всё это время за нами следили сотни глаз, анализируя каждый жест,
каждое слово, каждый шаг.
Снова грянула музыка, вейры потянулись к центру залы, и я встала следом:
— Не откажете ли мне в первом танце? — спросила прямо.
На нас оглянулись несколько вейров, и Дареш медленно поднялся, чем-то напоминая
сдвинувшуюся гору. А я думала, он разозлился на меня за личинку, но нет. Разозлился он
сейчас.
Судя по коротком жадному взгляду в толпу, пригласить он собирался свою ненаглядную
Лети. Та пялилась на нас глазами загнанного оленя у самой стены. Таков уж её удел –
полировать красивой спиной стены на чужой свадьбе, потому что никто другой её не
пригласит. Лилиана Вильс всего лишь драдера, единственная допущенная на торжество в
качестве гостя, а не прислуги.
Уделом высокорожденных вейров была политика, экономика и военное дело, никто из них
не стал бы пачкать руки о низменное торговое ремесло. Для ведения дел они нанимали
драдеров, которые охотно оказывали специализированные услуги. Среди последних было
полно ювелиров, юристов, артефакторов и торговцев всех мастей. И им перепала капля
драконьей крови, хотя дар драдера обычно был невелик.
Но уж, конечно, никто не пустит драдера в общество высокорожденных. Лети терпят ради
Дареша. Ради Дареша ей подносят напитки и тарелку дорогих сластей, позволяют
любоваться на танцы, но ни один из них не перемолвится с ней ни словом. Даже если мне
не удастся обмануть судьбу, то и после смерти я останусь единственной женой Дареша,
которую одобрили боги.
Дареш хотел обозначить серьезное положение Лелианы первым танцем с ней. Тогда бы
никто не смел над ней насмехаться, поостерёгся бы ссориться с пятым генералом. Но я не
без удовольствия поломала им игру.
Дареш протащил меня через весь зал и с наслаждением сомкнул лапищи на моей спине.
Потом, правда, опомнился, крепко взял мою руку и вполне пристойно повёл в свадебном
танце Узра, который дался мне с лёгкостью дыхания. Эйвери заучила его назубок в
надежде, что Дареш полюбит её, ну а я в своё время использовала танцы как один из
способов снять стресс.
— Ты перешла все границы, маленькая дрянь, — ласково шепнул муж на одном из па. —
Смотри, как бы не пришлось тебе пожалеть.
Я с наслаждением выгнулась у него в руках:
— Два раза не умирают, дорогой.
В ледяном золоте глаз плеснуло опасным безумием, и я невольно насторожилась. Из
скудных остатков памяти, доставшихся мне от Эйвери, я наскоро складывала печальную
клиническую картину её отношений с жестоким женихом. А теперь и мужем.
Жестокость, унижения, лишения. Три кита, на которых базировалась самоуверенность
Дареша. Особенные мучения Эйвери доставляло видеть, насколько нежен тот с Лелианой,
которую задаривает жемчугом и мехами, которой выискивает редкие артефакты, для
которой загоняет зверя на императорской охоте.
Лично я, в отличие от Эйвери, придерживалась прямо противоположной точки зрения.
Сорок лет на свете живу. Жестокий всегда жесток, вот чему научил меня опыт.
Лишившись девочки для битья в виде Эйвери, он очень быстро станет жесток и с Лети.
Мой взгляд невольно скользнул по танцующим парам, пока не отыскал бумажно-тонкую
фигурку моей соперницы, одиноко подпирающей стену. О… Если бы взгляды имели силу
и вес, меня бы уже пронзили тысяч клинков. Глупая Лети действительно меня ненавидела.
— Ты стала очень смелая… — задумчиво сказал муж, сдавив мне ручищей талию. — Это
нехорошо.
Он резко остановился прямо посреди танца, окинув взглядом залу, и резко произнёс:
— Мы желаем принять дары. Но перед этим моя жена готова сказать своё слово.
Уже без всяких экивоков он буквально проволок меня обратно к панке, откуда, к счастью,
убрали блюдо с личинками, силой усадив рядом. В груди у меня шевельнулось тяжёлое
беспокойство.
Интуиция, не раз спасавшая мне жизнь, буквально выла об опасности, но… Я совершенно
не понимала, какие слова я должна сказать?
Покопалась в памяти Эйвери, и та путанно предоставила мне на выбор картинки
полутёмного храма, белой вспышки, которую Дареш вынул из её груди и взял себе с
улыбкой победителя. Сырых стен монастыря, в которых прошли детство и юность
Эйвери. Комнатушки с грубо сколоченной, даже не отшлифованной толком мебелью,
полной пыли и затхлой сырости, которую ей предоставил Дареш. Скудные и редкие
приёмы пищи, не блиставшей ни разнообразием, ни пользой. Подозреваю, Эйвери
кормили с одного стола со слугами.
К нам снова подтянулся плотный круг гостей. От тесноты, запахов вина, благовоний,
цветочных духов с новой силой нахлынула дурнота, и я жадно вцепилась в новый кубок,
заботливо придвинутый кем-то из челяди.
Дареш с такой силой сжал мне руку, что я едва не выругалась по старой памяти.
— Моя вейра желает молвить великое слово, — удержать маску любящего супруга
Дарешу не удалось, и последнее слово он почти прошипел.
Впервые за вечер я дрогнула. Глаза у мужа налились мутной охрой, в глубине которой
метнулись вертикальные зрачки, на запястье проступила жёсткая чешуя. Впервые я видела
звериную суть мужчины так близко. Его… предвкушение.
— Вальтарта измучена войной, и моя супруга жаждет внести свой вклад во имя нашей
победы.
Наступила тишина, сравнимая с гробовой, только сердце в груди слабо трепыхнулось от
подступающего ужаса. Муж обвёл триумфальным взглядом толпу гостей под едва
слышное аханье и продолжил:
— Через трое суток она войдёт в лабиринт Арахны, дабы умилостивить своей жертвой
разгневанных богов.