Хозяйка молодильных яблок

Глава 1. Шелковые ниточки

За порогом спальни темнота, ноги к полу приросли, руки того и гляди в косяк дверной вцепятся. Все равно Милава идет, хоть голова и опущена. Стыдно ей, ой, как стыдно, завтра еще стыднее будет, но то завтра, сегодня уговор исполнить нужно. Не ради себя, ради друга верного, что всегда рядом был, ради памяти матушкиной. Тот, кого рядом видеть хотела до конца дней своих, теперь в ее сторону и не глянет. Что ж, такова судьба, видать.

За руку сильно дернули, прошипели на ухо:

— Что застыла? Иди давай, или знаешь чем дело кончится?

Холодные зеленые глаза так и прожигали насквозь. Пальцы, словно хищные когти в руки вцепились, следы оставили. Что ж — пошла.

Тот, кто милее многих был, ее на пороге увидел, в глазах удивление мелькнуло. Не ждал. Милава воздуха в грудь набрала и глядя прямо в его ясные очи сказала с чем пожаловала. Потускнели очи, возле рта складка легла.

— Что ж, раз решила, то перечить не смею. Не моя на то воля. Идем.

Встал и пошел, не оглядываясь, а она за ним, как на плаху. Да и то сказать — лучше уж шею под топор, чем в позоре жить.

А как было хорошо сказы матушкины слушать, про девицу-красу и добра молодца, все-то у них в конце сладилось, и Жар-птица на крыльях счастье принесла. Только вот у Милавы сказка недобрая вышла.

****

Село Прибытково, княжество Семидольское

768 год от начала правления рода Доброславичей

— И живет в том саду вырийском чудесная птица, перо огнем горит, над челом хохолок висит, а голос у ней печаль прогоняет, радость призывает…

Руки матери порхали над полотном, тонкая игла ныряла туда-сюда, тянула за собой шелковую нить.

Милава смотрела завороженно, как рождается узор, расправляет крылья чудесная птица, запрокидывает голову и песня разносится над чудесным садом.

— Матушка, — девочка прижалась к плечу матери, но осторожно, чтобы не толкнуть под руку нечаянно, — а сад тот вырийский такой же красивый как наш?

Губы матери тронула улыбка.

— Наш сад хорош, спору нет, но в том саду растут яблоки не простые — молодильные.

Девочка хихикнула.

— Ой, не могу! Молодильные! Это ж съешь и помолодеешь? А если много съешь, совсем маленьким станешь? — Она сложила руки лодочкой, показывая, насколько маленьким можно стать, объевшись тех яблок.

— Не только молодость даруют, но и болезни излечивают. Потому-то ищут их, ищут, да найти не могут. Только чистым душам сад тот показывается. Жар-птица тот сад пуще глаза оберегает. Если с дурными помыслами кто приходит, сжигает до тла, и следа не остается. А на пепле этом сад волшебный еще пуще расцветает.

Милава задумалась. Вот как птица понимает кто с чем пришел? Да и где взяться такому человеку, что ничего плохо за всю жизнь не сделал? Вон она, даром, что десять раз всего весну встречала, но за ней плохого целый кузовок. Только сегодня утром съела половину туеска с вареньем, хоть матушка и не разрешала. Но оно же такое вкусное! Нет, ее точно в вырийский сад не пустят.

Она увидела, как мать прижала руку к груди, лицо ее посерело. Опять у нее приступ хвори, уже который месяц не проходит. Кашель разодрал женщине горло, красивое лицо исказилось.

— Водички принесу, матушка, — Милава сорвалась с места.

Он не видела, как мать утерла рот концом передника и с ужасом посмотрела на кровавое пятно. Слеза скатилась и капнула на вышитое полотно, как раз на голову жар-птицы, отчего показалось, что и птица плачет вместе с ней.

— На кого ж я тебя оставлю, милая моя? — шепнула она. — Ох, пава ты моя, пава! Была бы ты настоящая, полетела бы в сад, да принесла мне одно яблочко, больше-то не надо. Лишь бы Милаву вырастить, да за хорошего человека замуж отдать, чтоб жила она в достатке и счастье.

Она быстро уколола палец.

— Вот смотри, какая неловкая, передник испачкала, — мать приняла от дочери ковшик с водой.

— Дай, подую, — Милава взяла руку матери: кожа тонкая, все жилочки видны. — У кошки боли, у собачки боли, у паука боли, а у матушки заживи.

— Ишь, ты! — щеки матери порозовели. — И правда, кровь затворила. Умница ты моя! Может, тебе к ведунье нашей в ученицы пойти?

— Нет, я тебе в саду помогать буду. Чтоб он еще краше стал и больше.

Мать погладила ее по голове. Бедное дитя. Не знает, что сад ей одной растить придется. Поманила дочку к себе, наклонилась.

— Слушай, Милавушка, кровиночка моя. Слушай и не перебивай.

Улыбка сползла с лица девочки, она шмыгнула носом.

— Как умру я и положат меня на краду погребальную, ты сильно не горюй, не печалься. Все мы дети божьи, все под рукой пряхи Макоши ходим, как ниточку нашу спряли, так и живем. Батюшка прах мой на жальницу отнесет, но ты горсточку прибереги, да под яблоней, что мы с отцом в год твоего рождения посадили, меж корней закопай. Вот и будешь ко мне-яблоньке приходить, про свое житье-бытье рассказывать, а я листиками буду шуршать, песни да сказки тебе сказывать. Запомнила ли?

Милава кивнула, но губы уже дрожали, в глазах слезы скопились, мать обняла ее и засмеялась.

— Что ты, что ты, доченька ты моя, яблочко наливное! Это ж я тебе на всякий случай сказываю. Не скоро еще расстанемся, не завтра.

Милава приободрилась, вскоре она снова сидела подле матери и маленькими пальчиками втыкала иглу в белый лен. Хотелось ей, как матушке, уметь шить-вышивать всем на зависть и сад растить с яблоками, что краше в княжестве нет, людям на радость.

Через несколько седмиц* матушка позвала дочку.

— Смотри! — она накинула на плечи большой плат и повернулась в разные стороны.

— Красиво как! — Милава ахнула, в ладошки захлопала. — Птица-то, как живая!

Переливались на вышивке перья сказочной Жаро-птицы. Раскинула она крылья от одного угла платка до другого. Маленькая головка с венчиком горделиво повернута, глаз же сверкает, так и кажется, что за тобой смотрит. Матушка сняла плат и на плечи Милавы накинула.