Хозяйка Священной Колыбели

Глава 1

Глава первая

457 ход от Четвертого Исхода, первый вехим[1] снежника[2]

Королевство Амриарн, столица

– Да когда же ты разродишься, дрянь?!

– Вы...– в слабом гневе выдохнула роженица, но закончить мысль не смогла, изо рта вырвался невольный крик, и она сжала простыни.

– Тужься! – напутствовали ее. – Тужься, тварь! Две вехи[3] потеряно...

Сновали слуги, повитуха отдавала указания, никто, казалось, не обращал внимания на фигуру у изголовья роженицы. Словно видеть и слышать ее могла только она и больше никто.

Роды шли тяжело и начались раньше назначенного срока. Страх витал в комнате, слуги боялись того, что разродиться у роженицы не выйдет, что может погибнуть и ребенок, и она сама, а виноватыми сделают их. Его светлость слишком скор на расправу, пощады никому не будет. Да и возлюбленная у него сама милосердием не отличается.

Это сейвеху[4] она слаба и нуждается в их помощи и поддержке, а потом припомнит все: и усталый взгляд, и нерасторопность от утомления, и не даст никак оправдаться.

Да и мало ли что еще припомнит, ей никогда не нужен был повод, чтоб наказать тех, кто был в ее власти... Хорошо королевским слугам, их в спальню не пустили, прислуживать не заставили, вместе с королевским лекарем в гостевых покоях ожидают завершения родов.

Честь-то какая оказана! Сам королевский лекарь о здоровье и благополучном разрешении заботится...

Уверенный крик младенца принес облегчение роженице, ровно до последующих слов:

– Это девочка!

Роженица откинулась на подушки в изнеможении.

– Бесполезная дрянь, – прошипела склонившаяся над ней фигура. – Столько стараний ради девки. Моей помощи больше не жди.

– Нет! – крик, сорвавшийся с губ новоиспечённой матери, походил на вопль раненого зверя.

Повитуха вздрогнула и чуть не уронила ребенка, которого планировала показать. Но передумала, сообразив, что дочери здесь не рады.

Никто из них не заметил, как в открытую дверь, куда мгновением ранее ураганом ворвался взволнованный, измождённый беспокойством и ожиданием, брюнет, выскользнула фигура.

– Венда, милая!

– У Вас дочь, Ваша светлость!

***

Анастейза

– Устала, девочка?

Я вздрогнула и посмотрела на осунувшегося и как-то разом постаревшего Амадео, а по спине холодок прошелся.

Бывает ли так? Сквозь время, сквозь пространство, но на меня словно смотрели глаза Сергея Денисовича... И даже вопрос аргерцог задал с похожей интонацией.

Когда-то давно, еще в той прошлой жизни, ровно также у меня спросил свёкр после того, как выслушал мою историю отношений с его сыном и последующего мытарства.

Это было в ту самую первую встречу у них дома. Память жива, я даже наяву ощутила ароматы, которые витали в тот день в их квартире на Арбате.

Пока Раиса Анатольевна укладывала моего сына, а затем сторожила его сон (она тогда вцепилась в Сережку так, что оторвать ни у кого бы не вышло, и сын будто что-то чувствовал, не сопротивлялся, хотя к незнакомцам всегда настороженно относился), мы с Сергеем Денисовичем беседовали на кухне.

Мой монолог длиною в ночь... Исповедь...

И вроде мир уже другой, и человек передо мной не тот, и разговор пусть тоже длинный и сложный, но как же всё похоже!

– Выдохнуть бы тебе, расслабиться. Ты больше не одна.

Я не хотела плакать. Я вообще не сразу осознала, что по щекам текут слезы. Этой фразой, точно такой же, Его светлость меня добил.

Я плакала, прикрыв ладонями лицо, как тогда... Будто снова находилась в просторной и такой чужой кухне с высокими потолками, как будто оглянись я сейчас, и вновь бы увидела за окном уютный скверик, где стоит памятник легендарному советскому поэту Булату Окуджава.

И почему же чувства одиночества и беззащитности, нахлынули так беспощадно и крайне невовремя? Я всегда, всегда рядом со свёкром чувствовала себя маленькой девочкой. Сначала напуганной, растерянной, потом любимой, родной дочерью, которая в любой момент и с любой проблемой могла прийти к отцу, зная, что он защитит, направит, поможет...

И пусть внешность Амадео и Сергея Денисовича отличается (сходятся лишь некоторые черты, даже скорее мимика), но эти ситуации, когда мне мерещится то смех свёкра, то интонация его голоса, то вот действия и фразы... Они выматывают и ставят в тупик...

Ну же, Падловна, соберись! Не время, не место... Потом, обязательно потом поплачем о прошлом, в подушку, когда никто не увидит и не станет спрашивать от чего в сердце игла сидит и выть хочется так, что света белого не видно.

Я искренне любила свою прошлую семью, даже Раису Анатольевну уважала, которая буквально своими руками подтолкнула Витю к уходу на войну: не стоило ей, точно не стоило ей показывать ему липовую справку о моем замужестве. Да, я пряталась, скиталась... И за время расставания умудрилась сменить пять городов, да, не желала посвящать Витю в планы о беременности и рождении Сережки, но... Если бы он меня нашел, если бы сам все увидел, моя решимость бы треснула, осыпалась крошкой. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Он был моложе на десять лет, перед ним были открыты все дороги и двери, Витя имел такие возможности, о которых мне даже с учетом стабильной работы мечтать не приходилось... Я и Сережка стали бы ярмом на его шее. Именно так мне казалось. Сейчас я понимаю, что ошибалась.

Но не понимала сына и Раиса Анатольевна, которая попросила подругу сделать справку-выписку из Загса о моем замужестве.

Воспоминания нахлынули удушливой волной, заставляя содрогаться в реальности от слез. Все наслоилось, наложилось... И сейчас перед Амадео плакала душа чужого мира, плакала о своей прошлой жизни, прошлых ошибках...

Свекровь призналась в этом на смертном одре. Призналась в том, что решение уйти на войну Виктор принял вскоре после этого известия. Призналась даже в том, что скрывала свою ошибку от мужа, пока он сам не нашел ту бумажку... И зачем она ее хранила? Она винила меня за то, что Сергей Денисович вспылил, что кричал на нее, что обвинял ее в бабской тупости.