Хранители Академии. След Чайки

Глава 1. Круги на воде

Безмерно много есть причин и поводов,

Чтоб ненавидеть и, пылая злобою,

Вскипая, пенясь, проклинать!..

Но, знаешь, если говорить по честности,

То ненависть ничто – в сравненье с нежностью,

И нежностью душа сильна.

Она долго стояла на крыше небоскреба.

Точно ожидая чего-то – чего-то бесконечно важного.

Посидеть на парапете, свесив ноги вниз, как она любила, – даже мысли не возникло. Она стояла и смотрела в одну точку, и не могла сдвинуться с места, будто в точке этой должен был возникнуть смысл её жизни, и стоило лишь на миг отвернуться, закрыть глаза – он рассыплется прахом, подхваченный ветром.

А потом в ней, в этой самой важной в жизни точке, появился маньяк.

– Лина! – он откуда-то знал её имя…

Голос маньяка заставил вздрогнуть и отшатнуться. И чёртов парапет надломился, и она полетела вниз. Тут же всё вспомнила, но ничего не могла поделать…

– Лина! Нет! – донеслось вдогонку, и девушка развернулась лицом вверх, чтобы встретиться взглядом с серыми глазами. – Остановись! Замри!

Она послушно зависла в воздухе, забыв даже удивиться.

А через миг её плеч коснулись его руки.

Не увлекая вниз – лишь закружив безумной каруселью вокруг разгорающегося пожара внизу живота.

Впрочем, глаза, любимые глаза тоже пылали таким родным пламенем. В нём бушевало море страстей, со всей красотой и всеми монстрами, таящимися в неизведанных глубинах. А крепкие объятия обещали хранить от всего мира.

– Любимая?.. – в теплом голосе чудился вопрос. Не к Лине, как ей показалось. Он словно спрашивал себя самого. И сомнение это было понятным. Бесконечный, но такой краткий миг блаженного забвения минул, она вспомнила всё.

Вспомнила даже о том, причём здесь хомячки.

И о привороте, «зове чайки», внушившем ему любовь.

– Не спеши… – Лина едва заметно напряглась, отталкивая. Пока он – не человек, у него совсем нет выбора. Нужно ждать.

– Да… тороплю… прости… – он сам немного отстранился, пронзая дикой болью потери. Совершенно нелогичной потери – сама ведь отталкивала? Да и вот же он, совсем рядом, даже объятий не разомкнул – но между ними скользил холодный воздух, и прикосновения его резали и рвали в клочья. Не тело, но душу.

Кружение остановилось, они замерли в безликом мареве. Всё также глядя друг другу в глаза, но сияние в них остывало – ещё чуть-чуть и изморозь покроет радужку. По телу тоже ползли и ветвились ручейки холода.

{Зато вокруг разгоралось жестокое пламя, подступая с каждым биением сердца, – ещё немного и, обледеневшие, они рассыплются на миллион осколков}.

Её губы дрогнули первыми, а затем едва сдерживаемые слёзы вылились в озноб. Коротенькие волоски по всему телу поднялись, как иглы у испуганного ежа, хотелось свернуться клубком и спрятать нос, и никого не видеть, и бить молниями любого, кто решится потревожить.

– Ты совсем замерзла! – изумился Филипп и обнял крепче, заставляя захлебнуться ознобом – выдох получился рваным, судорожным, а лёд в душе растаял от пламени любимого и покатился слезами.

Горячие руки скользили по телу, обволакивая теплом, словно укутывая тёплым пледом.

– Прости… прости, я ничего не могу поделать… я люблю тебя, – шептали губы в волосы за ухом. – И я не хочу, чтобы это менялось… – жаркий шепот пьянил и кружил голову.

Только сейчас Лина заметила, что полностью обнажена, что и на Филиппе, её чудесном неманьяке, нет привычной серой хламиды, и её пальцы свободно оглаживают сильную спину. От этого она вспыхнула: сначала, мгновением раньше – загорелись щёки, а затем внизу живота взорвался жаркий клубок, отдаваясь искрами в глазах, разрядами на кончиках волос. Она пронзила дёрнувшегося мужчину тысячами маленьких молний, и зрачки его глаз расширились, оставив лишь узкий серый ободок.

– Люблю… – со стоном выдохнула она в его губы, отказываясь думать о чём-либо, чего-либо бояться.

– Люблю… – вторил Фил, проникая, сливаясь с ней, сжигая её и возрождая из пепла…

И слёзы счастья вились вокруг невесомым ожерельем, живым хрусталем, и мерцали далекие звёзды забытой вселенной…

***

Просыпаться не хотелось.

Как ускользающее покрывало, ловила Лина свой сон, куталась в него, плотно зажмурившись. Но виски холодили дорожки от слез.

Переплела и поджала ноги, обняла себя левой рукой, а правая – запястьем прижалась к переносице. Одна ладонь поползла вниз, оглаживая плечо, грудь, живот, вторая – скользнула вверх, путаясь пальцами в волосах, повторяя {его} прикосновения из наваждения. С беззвучным стоном она повернулась набок, сжимаясь в комок, всё ещё пульсирующий удовольствием и страхом проснуться.

Фиш умчался прочь уже давно…

Его терзания, не менее сладкие, чем её собственные, Лина слышала на грани сознания.

Общий сон. Это был общий сон…

Он был долгим, горячим, стыдным…

Желанным, безумным, нереальным…

Нереальным…

Закусив губу до боли, Лина заставила себя открыть глаза. И вздрогнула, зажмурившись на мгновение. Перед ней сидели лис и кошка, сидели так близко, что пламя Лисса переплеталось с разрядами, исходившими от Тан, больше не притворяющейся обычным зверьком – шерсть её была соткана из мерцающих нитей энергии, а глаза горели Лиссовым огнём. Хранители смотрели на Лину, не мигая, словно чего-то от неё ожидали.

– Что? – Лина потерла глаза и щёки, стирая остатки влаги.

Лисс посмотрел в небо, Тан покосилась в сторону. Проследив за её взглядом, Лина снова вздрогнула.

Мира не спала. Усевшись спиной к вразнобой сопящему лагерю, она что-то рисовала на холсте, довольствуясь мистическим освещением от полной луны. Лина поднялась, стараясь ступать бесшумно, чтобы не разбудить остальных, подошла к подруге и замерла за её плечом.