Хроники неправильного времени. Роман Джорджа Оруэлла "1984"

Хроники неправильного времени. Роман Джорджа Оруэлла "1984"

Когда писатель рисует мир, в котором хотел бы жить (или хотел поселить других), он пишет утопию. Когда он хочет напугать, предупредить или предостеречь, то берется за антиутопию. Утопия – это место, которого нет. Получается, что антиутопия – место, которое вроде бы есть. Именно так: анти-утопия, мир, который где-то существует, как скрытое туманом ущелье – оно или не проявило себя, либо намеренно спрятано от посторонних глаз, либо о его существовании автор только подозревает и потому предупреждает: ставит маяк, чей свет должен пробиться сквозь туман иллюзий и предостеречь: осторожно, люди, здесь скалы, смерть, муки. Автор набивает вдоль провала железные перила и пишет от руки на бумаге объявление: не ходите туда, там опасно. Идущие редко обращают внимание на эти знаки, не задают ни себе, ни другим вопросов: зачем их здесь поставили, эти хлипкие ограждения? Перелезают, ломают, падают. И потом, наполнив ущелье своими телами, а зачастую и телами попавшихся под руку случайных прохожих, которых толпа увлекла за собой, клянутся год за годом в любви к этой общей могиле.

Джордж Оруэлл (настоящее имя Эрик Артур Блэр) по своим взглядам на жизнь и убеждениям был социалистом, с детства возненавидевший любое расслоение по материальному принципу, на своей шкуре оценивший, что значит быть умным и бедным в частной английской школе того времени. Возможно, он многое преувеличил, рассказывая о школе св. Криспиана, где учился, в своем эссе «Славно, славно мы резвились», но одно несомненно: школа позволила сделать ряд важных открытий в самом юном возрасте: есть звери, пардон, люди, которые равнее других, и тебя будут наказывать просто потому, что человек, имеющий власть, счел тебя греховным по своей природе.

В молодости сначала колониальный служащий в Бирме, потом пролетарий, в античном, первоначальном смысле слова, то есть человек, у которого за душой ни гроша, и все достояние которого – статус свободного гражданина. То попрошайка, то мойщик посуды в Париже, изредка автор статей, пока наконец под псевдонимом Джордж Оруэлл не появилась его книга «Фунты лиха в Париже и Лондоне». Книга, не слишком заметная и совсем не доходная, которая не могла составить писателю мировую славу, но все же некоторую славу принесла.

Но только что обретший имя и голос Джордж Оруэлл по-прежнему все еще Эрик Артур Блэр, обладающий острым зрением, умеющим разглядеть мельчайшие делали, но зачастую не способный понять и обобщить увиденное. Жизнь его круто меняется после поездки в охваченную Гражданской войной Испанию. Очарованный мечтой об идеальной обществе, он вместе с женой Эйлин О’Шонесси вскоре после свадьбы в 1937 году отправляется на континент, чтобы поддержать республиканцев в их борьбе против фашистских мятежников. В те дни вся прогрессивная (читай, левая) пишущая братия считала своим долгом побывать на фронтах Гражданской войны. Поначалу Эрик Блэр планировал только фиксировать события как беспристрастный свидетель, отсылая в Британию свои репортажи. Но остаться сторонним наблюдателем писатель не сумел: всегда и всюду остро чувствующий несправедливость он вступил в ополчение ПОУМ[1], чтобы сражаться на стороне республиканцев.

Есть люди, яростно отстаивающие во всех условиях правду своего клана, есть такие, кто никогда и нигде не признает неправоту дела, в котором участвовал. Есть фанатики, оправдывающие любые зверства, потому что они свершены его родным племенем или его политической партией. Но есть те, чей острый глаз замечает ложь и неправду повсюду, кто готов сражаться с этой неправдой в одиночку, даже если лгут недавние друзья, а единомышленники становятся врагами.

Поначалу Испания окрылила Блэра: революционный подъем создавал иллюзию, что воплощаются мечты о равенстве, еще немного, и человечество навеки будет освобождено от угнетения и несправедливости. Разумеется, писатель замечал недостатки, неподготовленность республиканской армии, ее плохую организацию, но это – непреднамеренные ошибки, и их легко было простить, а в будущем исправить. Очарование мифа начало рассеиваться в день, когда Оруэлл стал свидетелем уличных боев в Барселоне в мае 37-го года. Сам он был занят охраной штаба ПОУМ и был скорее наблюдателем, нежели участником. Эта схватка сторонников Республики друг с другом вызвала чувство горечи и недоумение, породила вопросы, на которые ответов в тот момент не нашлось. Республиканец Оруэлл вернулся на фронт, где был тяжело ранен. Он стоял на часах, когда снайперская пуля попала ему в шею. От смерти его спас товарищ: услышав одинокий выстрел, он кинулся к караульному, успел перевязать рану и остановить кровь.

Выйдя из госпиталя, Оруэлл с изумлением обнаружил, что за время лечения превратился во врага Республикой только потому, что партия ПОУМ оказалась под запретом. Теперь не только ее члены подлежали аресту, но и бойцы милиции, в том числе иностранные, что прибыли в Испанию сражаться с войсками фашистских мятежников под эгидой ПОУМ. Знакомый исторический сериал: одна революционная группировка объявила себя истинной, а всех остальных назначила врагами. Но это для нас избитый сюжет, а для Эрика Блэра он оказался внове. В гостинице, где проживала жена писателя, устроили обыск, конфисковали дневники писателя (они до сих пор так и не найдены). Неизвестно, что сталось бы с Оруэллом, если бы он был арестован, но Эйлин успела предупредить мужа. Он уничтожил документы и фотографии, что свидетельствовали о его службе в милиции ПОУМ, а сам перешел на нелегальное положение – ночевал на улице или в разрушенных церквях. Наверное, именно тогда Джордж Оруэлл понял, какое это благо – уважение к закону, которое он даже не замечал, живя в не всегда доброй старой Англии, и воспринимая это как нечто естественное.

«Противозаконного вообще ничего не существовало, поскольку не существовало больше самих законов», – пишет он в романе 1984. Как это замечательно – чувствовать себя в безопасности, если ты не нарушаешь закон. «Здесь нельзя уповать на английское правило: пока человек соблюдает закон, ему ничто не угрожает»[2]. Это одно из принципиальных отличий тоталитарной системы от демократической. Проскрипционные списки, в которые вносят людей, подлежащих уничтожению, – визитная карточка тоталитарного режима, который убивает за мыслепреступления, а не судит за нарушения закона.