Хроники особого отдела

Пролог

Голос Левитана, немного изменённый ветром, отчётливо доносился от Центрального здания вокзала:
«В течение 18-го октября северо-западнее города Иелгава (Митава) наши войска вели наступательные бои, в ходе которых форсировали реку Лиелупе и овладели населёнными пунктами Пикстниеки, Темери, Браньтюцием Кайгуциэмс, Вал-Гунтэсциэмс, Гайлиши, Межамуйжа, Вегайни и железнодорожными станциями Темери, Ливберзе, Будас.
В Северной Трансильвании наши войска, действуя совместно с румынскими войсками, овладели городом и железнодорожным узлом Валеа-Луй-Михай, городом и железнодорожной станцией Симлеул-Сильванией, а также с боями заняли более 50 других населённых пунктов».

В какой-то момент голос сбился, заглушенный гудками подходившего состава и прочим шумом огромного транспортного узла. Но потом опять взлетел птицей и продолжил:
«В Северной Трансильвании наши войска совместно с румынскими войсками с боями продвигались вперёд. Занят населённый пункт Думбравица, расположенный в восьми километрах к юго-востоку от города Байа-Маре.

За день боёв на различных участках фронта взято в плен свыше полутора тысяч немецких и венгерских солдат и офицеров».
 

Ранним осенним утром на запасных путях, зябко притаптывая грязь ногами, стояли, разговаривая, начальник службы внешней разведки Павел Михайлович Фитин и его первый заместитель генерал Рашид Ибрагимович Худояров. Одетые в полувоенные френчи без знаков различия и окружённые кольцом охраны, люди вызывали страх у работников вокзала, и те ускоряли шаг, спешили избежать встречи.
Но шум столицы и ее огромного вокзала не умолкал. Вокруг текла обычная жизнь. Где-то в невидимых депо гудели паровозы, ухали в кузнях, исправляя искореженный металл, прессы; рёв машин резво подхватывало и воспроизводило эхо, отражаясь от высоких зданий большого города.

Начинался новый день.

— Несмотря на огромное число подтверждающих наши самые невероятные догадки фактов, мне все равно непонятно, — угрюмо хмыкнув, проговорил Фитин. — Если Ян считал, что все эти личности имеют право на существование и присылал нам донесение за донесением, а мы их расценивали как провокационные, то надо было его отозвать и отдать под трибунал?

— Ему даже не присылали помощи и вообще не сообщали, как реагировали здесь на его сообщения... Контрразведка занята в основном агентами, а тут...
- Рашид Ибрагимович пожевал губами и продолжил.
— Может быть, Лаврентий Павлович и прав, дав распоряжение именно нам организовать новый отдел. Лишь бы не поздно.

— Я тоже не понимаю, почему они игнорировали всю его информацию столько времени. Какая тут могла быть «высокая политика» и «открытое вредительство», если фактически он один сумел в течение трёх лет сохранить равновесие. Может быть, Утехин решил, что это «абстрактные сведения», но только от Яна мы начали получать более или менее конкретную информацию по операции «Энормоз».

— Я все подготовил для создания нового отдела, готов дать любое финансовое обеспечение. В течение недели знакомился с документами. Понимаю, факты, и... не верю. В любом случае это не политическая авантюра. Лишь бы выжил...

Фитин посмотрел на идущий вдали эшелон и, разлепив губы, сказал:

— Пойдём.

Затем обернулся к остальным встречающим и скомандовал:

— Транспорт подогнать. Готовьтесь...

Состав, подбежав к перрону, гасил скорость, отчаянно шипя и издавая рвущие барабанные перепонки визжащие звуки, но, несмотря на ярое сопротивление колёс, смог остановить свой
бег и, скрипя, подкатил к ожидавшим его людям.

Дверь литерного вагона с красным крестом, указывающим номер эвакуационного госпиталя, открылась, и из него спрыгнули на перрон сначала молоденький лейтенант, судорожно поправляющий ватник, а затем и худая высокая женщина. Она посмотрела на встречающих и, вытянувшись, доложила:

— Начальник эвакогоспиталя майор Черткова!

— Ольга Николаевна? — Рашид Ибрагимович шагнул навстречу и протянул руку.

— Так точно, — она замялась, не видя знаков различия.

Генерал отмахнулся и, глядя поверх ее головы куда-то в темное нутро тамбура, продолжил:

— Довезли?

Военврач потупилась и как-то неуверенно, с невыразимым испугом и каким-то детским изумлением тихо произнесла:

— Кажется... Но он должен был погибнуть, понимаете... Там от грудной клетки ничего... а сейчас вроде и дышит лучше… Уснул всего час назад.

В этот момент в дверях показался совсем молодой человек,  высокий, широкоплечий, в широких для него галифе и кажущейся невероятно белой рубашке, из-под которой явственно проступали плотные ряды бинтов. Из-за этого раненый казался закутанным в подобие кокона.

Посмотрев по сторонам и судорожно глотнув стылого осеннего воздуха, он с трудом начал спускаться и едва не упал.
Павел Николаевич подскочил, и раненый мешком осел на его протянутые руки.

— Не вскрывать ни при каких обстоятельствах, поняли? Ни при каких! — прохрипел он.— Не приближаться! Поместить в свинцовую камеру, а ещё лучше в обитую серебром...

Глаза закатились, человек обмяк на руках начальника внешней разведки, потеряв сознание. Через  толстый кокон бинтов расползалось багровое пятно открывшегося кровотечения.

В этот момент из последнего вагона — цистерны, с тщательно запаянной крышкой, дополнительно прицепленной к составу, раздался дребезжащий удар, похожий на звук колокола, а когда он стих, люди явственно услышали жуткий шипящий смех...