Хрустальная валькирия.

Глава 1

Глава 1.

Июнь. Москва, Бар на Никольской. 

Краста(Катя). 

Эта история разворачивается в тот момент, когда одна невменяемая пьяная девица, выпила лишнюю порцию виски за длинной деревянной стойкой в баре на Никольской. Начинала девушка с мартини, а потом ударилась в старый, добрый односолодовый. До этого могла додуматься только такая оторва, как я. 

Старая потертая поверхность барной стойки блестела разводами от разлитого пива, после ушедшей компании мужиков. Бармен привычно протер тряпкой поверхность, заставив несколько тонких струек скользнуть дальше по столешнице и попасть в дерзкий, низкий вырез моей шелковой блузки. Рассматривая крупные капли на коже и едва соображая, я залпом выпила очередной стакан виски. А потом перевела замутненный алкоголем взгляд на пятна, проявляющиеся по подолу короткой джинсовой юбки. Скандалить не было особого желания, но и делать вид, что не заметила произошедшую неприятность, было бы верхом безразличия. Осталось скривить недовольное лицо, разозлиться еще сильнее, и свалить домой. Просто разрыдаться – это же не наш выход?
 
Что я и сделала. Раздула деланно и яростно ноздри, кинула бокал в бармена, не попала, пьяно разрыдалась и пошла домой, отмахнувшись от показной заботы пьяных подруг. 

Джинсовая юбка поднялась, едва не обнажая попку, и сбилась комками на талии, не выдержав несуразных дерганий, что воспринимались в пьяном угаре танцами в тесном помещении клуба «Ностальгия». Под мышками из- за июньской жары было мокро и липко. Даже дезодорант не спасал. Одна из приехавших подружек, Ксюшка, еще прижималась ко мне, пытаясь отвлечь от преждевременного ухода и уговаривала остаться:

- Посадим в такси, - орала погромче моя личная жилетка для плача, стараясь перекричать бьющую по ушам музыку в баре, – не выпендривайся. Еще найдешь себе приключения на пятую точку… Да и дождь начинается на улице.

В глазах пьяно расплывалось пространство из-за выпитого алкоголя. Сверху все впечатления от отдыха замазывались пьяными гудениями, воспринимаемыми как самое прекрасное пение песни «Шальная императрица». Объективное внимание отказало напрочь, все это добивала и без того уставший разум, не спадающая, полуночная жара. Ничего не спасало от бурного июньского веселья.

- Не-а, - я отбрыкивалась как могла, вяло отталкивая Ксюху, и упрямо шла сквозь толпу танцующих к свободному выходу. – Сама доеду.

- Валька спросит о тебе, Катюх, – подруга настойчиво пыталась достучаться до разума, но эти слова только сильнее раззадоривали. - И что мне ей сказать? Что ты просто ушла?

Я отбрыкнулась от нее смазанными движениями, пьяно заорала, пытаясь перекричать грохочущую по вискам музыку. Зарядила незнакомому парню, горячими и потными ладонями, лапающего едва стоящее на ногах, тело. Почти упала в другие не менее потные и пылающие ладони другого мужика. И словно на автопилоте, уворачиваясь от сдерживающих рук, мелкими шажочками двигалась в сторону приоткрытой двери заведения, за которой уже барабанил упругими струями, не принесший прохладу, внезапно налетевший ливень.

На какой минуте споткнулась, не помню. Запнулась. Упала лицом вниз. На полпути полета услышала гром, который прозвучал совсем рядом. А затем, внезапно, в глаза воткнулись иголки тоненького лучика молнии. Свет померк на миг и резко вспыхнул так ярко, что я закричала от боли и ужаса на самых высоких нотах, какие только смогла воспроизвести. И стала падать в темноту. Сознание предпочло отключиться, рухнуть в некий сон, как в блаженную негу, которая была чертовски необходима организму.

<b>1.2</b>

Краста(Катя).

Второй день. Монастырь.

- Просыпайся, Краста, – тихий женский шепот ворвался в мой сон жутким и малоприятным будильником. – Твои именные сестры ждут тебя.

- Женщина, имейте совесть, – я мысленно отмахнулась от странно звучащего голоса. Пронзительно нежно и строго, напоминая песню, звучала каждая гласная в ее фразе, но еще замысловатее звучали шипящие и свистящие согласные в ее говоре. Она присвистывала как змея, и нашептывала, растягивая их с видимым удовольствием. – У меня похмелье, кваску бы… Или воды.

- Не молчи, моя с-сестричка, - упрашивала меня дама, - про-с-с-нис-сь. Тебя ждут с-с-с-олнце, ме-с-с-с-сяц, с-с-с-вет, и тьма. Твоя жиз-з-знь продолж-ж-ж-аетс-с-ся, прос-с-снись.

- Да задолбала! - подскочила я на... прохладном ложе. 

Простыня сбилась под спиной, оголяя меня по пояс, и, увидев окружающую обстановку, я замерла в ужасе.

Камень – алтарь, со мной лежащей на нем, стоял в пещере под невысоким потолком явно природного происхождения, но «доведенного» рукой человека до совершенства. Всё видимое пространство освещали тусклые свечи. Но даже они не скрывали чешуйчатый орнамент на стенах, включая искусную мозаику, посвященную змеям. То тут, то там колыхание света отбрасывало почти живые изображения, заставляло их плясать и двигаться, привлекая внимание и отвлекая от происходящего вокруг. Взгляд обратился к черноте выходов из этой пещеры. А их было несколько, и каждый жил своей отдельной жизнью. Но самым красочным оказался потолок помещения. Глаза поднимались все выше и выше, скользя по округлой, гладкой чешуе облицовки купола залы. 

Черные чешуйки плавно меняли свет к главному выходу из этого живописного места, он был более большого размера, чем другие. Его цвет переливался, менялся на красный, и туда, дальше к выходу, на более светлый желтый. А вокруг постамента стояли двенадцать одетых людей, закутанных в темно-синие плащи. И тянулся от них едва слышный звук, что плавно перетекал от одного человека к другому, создавая атмосферу тревожности и неприятия происходящего. 
Такая волна непонятного гула, то стихающая, то вновь накатывающая на сознание, заставляла теряться в догадках о происходящем совсем рядом. Краем разума я отметила его сходство с мантрой, но неожиданно более глубокой, с удивительной чистотой и силой звука.

Внезапно меня схватили за плечи и оттянули назад. Я дернулась, противясь свершаемому насилию. Почему мне так не хотелось ложиться на алтарь? Ужас объял всё моё сознание, и я закричала. Но тишина не нарушилась звуком. Мой рот был закрыт. Запечатан наглухо. А кричать с закрытым ртом – то еще удовольствие, к тому же, без звука.