Художник

Когда я с ним познакомилась, ему уже было за сорок.

Это был внешне невзрачный мужчинка, ростом где-то с меня, то есть чуть выше ста шестидесяти сантиметров, лысоват, с большим крупным носом и маленькими глазами, смотревшими остро и внимательно. Он протянул свою лопастую ладонь и мягко пожал мою:

- Рудольф, - представился и улыбнулся.

Его улыбка украсила несуразное лицо и глаза потеплели. Я сразу поняла, что понравилась ему, как женщина, то есть он тут же оценил мою внешность. Впрочем, как и всегда, когда встречалась с мужчинами. Не скажу, что была красавицей, но как сказал мне как-то знакомый болгарин, что «в тебе есть тот самый кусочек сахара, что вложил Бог в женщину, и которую всегда ищет мужчина». Откуда он это взял! Но со временем я поняла, что стоит мне улыбнуться, как многие мужчина попадали под мое обаяние. Здесь было то же самое.

Потом, по истечении многого времени, он сам мне об этом сказал, и о том, что не смог бы передать её через картину, когда я просила его написать свой портрет.

- Я не Леонардо да Винчи, а ты не монна Лиза, - смеялся он.

Но свою картину мне все же подарил. На день рождения.

Тогда мы пили самогон всю ночь. Читали стихи, пели песни, спорили о творчестве. Мы – это местные художники, поэт, литератор и журналисты-коллеги. Собрались у него на даче, в селе, где всегда отмечали мой день рождения. В ту самую осень было дождливо и холодно, так необычно для начала «золотого времени», как говорили художники, собираясь на пленер, чтобы запечатлеть красоту отцветающей природы.

Утром рано, когда я поднялась чтобы согреть нам еду и сварить кофе, вошел на веранду один из художников и вручил мне букетик осенних цветов, что сорвал по дороге от ручья, где умывался. Они почти не пахли, но в умелых руках художника сочетались цветом и размером – синее с темно-зеленым и охренно-красным. Я поблагодарила и поставила его в темный глиняный кувшинчик с отбитым горлышком. Придвинув к окну, оставила и тут же была отвлечена окриком:

- Ого! Ну-ка, ну-ка!

Ко мне приближался с прищуренным глазом Рудольф. Нет, он смотрел не на меня, он смотрел на букет. Отодвинув рукой в сторону мое тельце, он пристально всмотрелся в картинку: неказистый горшок, темноватые цветы на фоне мокрого от дождя окна. Тут же пододвинул приготовленный для работы холст и краски и принялся рисовать …пальцами! Не кисточкой!

Для меня это было откровением! Я даже остановилась рядом, открыв рот, и так и простояла за его спиной, пока он малевал, что видел. Тут же кое-кто также стоял или, посмеиваясь, поглядывая на нас застывших, отходил в сторону. За небольшой промежуток времени картина была готова, то есть основной ее компонент – кувшин и цветок на фоне дождя.

- Это тебе мой подарок, - повернулся он ко мне и мазнул меня в нос охристым пальцем. Потом я долго оттирала кончик и смеялась, впрочем, как и все остальные.

- Теперь ты у нас меченная, - улыбались они.

- Я могу забрать? – задала свой сакраментальный вопрос, зная, как непросто расстаются со своими произведениями художники.

- Потом, когда дорисую фон, - кивнул он.

Это «потом» я ждала почти год. Он не хотел отдавать её мне.

- Как-то запала в душу, - пьяненький признавался он мне, когда я требовала свой подарок. – Ладно, забирай! – как-то сказал и махнул рукой, досадуя.

Но я забрала, несмотря на его кислый вид.

- Подарил же! Чего уж!

Картину сразу повесила в гостиной и часто смотрела на неё и вспоминала тот самый день и мое удивление, что, оказывается, художники могут рисовать не только кистями, но и пальцами, как просветили меня его друзья.

Сейчас она висит у меня в кабинете и напоминает мне о нем, о моей молодости и о том прекрасном времени, когда все казалось простым и веселым. Когда, казался, мир добрым и прекрасным, как мы сами, не знающие еще трудных перемен в будущем.

Тот художник был довольно известным в свое время, и сошел «на нет» в период бурного движения «к капитализму».

- Кому нужен я и мои работы? – презрительно кривился он, когда его лишили мастерской и государственного содержания. – Если только друзьям.

Но он был неправ. Вскоре его работы были оценены и проданы в музеи мира. Не все. Некоторые остались в частных коллекциях. Правда, об этом ему уже не было суждено узнать.

Жаль, что нас чтут лишь после смерти…

А его «Осенние цветы» так и висят на стене моей комнаты. И когда мне особенно грустно, я смотрю на них и…улыбаюсь.