Хуже татарина

Хуже татарина

— Четвертый десяток на промысле, второй пароход добиваю, а такую «беду» вижу впервые, — пробурчал капитан.

Если Иван что-то сказал — значит, что-то случилось. Если сказал больше трех слов — это уже не что-то. На мостике мы были вдвоем, и я счел невежливым промолчать:

— Какую беду?

Севрюков стоял, опершись на массивный блок управления, и мрачно взирал на промысловую палубу. Был он в очках с затемненными стеклами, пижаме и мягких тапочках. Я примостился рядышком, глянул и офигел: рыбный мешок, поднимаясь по слипу, сам по себе подпрыгивал. На морской выпуклый взгляд, улов был намного больше обычного.

— Наверно, акула, — выдвинул я гипотезу, — а может, и две…

— Слетай посмотри, — попросил Иван. — Сельдяная акула вальяжна, покладиста. С какого бы хрена ей так подпрыгивать?

Я выскочил на крыло и лихо слетел по трапу. Над порталом нависла белая ночь. Осколки припайного льда стремились на юг, толкая друг дружку подтаявшими боками. Истошно орали глупыши, клуши и чайки. Матросы уже «подсушили» мешок, взяли его на удавку. Тралмейстер «раздергал» последний узел, и рыба хлынула в ящик.

Знатная треска на Шпицбергене — крупная, мощная! «Камуфляж» на спине выцветший, бледный, как у дембеля за сто дней до приказа. А пузо — белее снега. Эк она пританцовывает! Я запрыгнул на железный приступок, приподнялся на цыпочках, сунул нос в «закрома» и чуть не столкнулся с огромной усатой рожей, огромной, как дембельский чемодан.

Грузовая лебедка громко сказала «Вау!», и вниз полетел тяжелый гачек со стропом:

— Чвяк!!!

— Атас, мужики! — крикнул Валера Сапа, управлявший той самой лебедкой, и пулей слетел с «пьедестала».

— Ма-мо! — раздельно выдохнул кто-то.

— Вэ-э! — свирепо взревела рожа, выплевывая трещину. — Вэ-э-э!!!

Тяжелый железный ящик заходил ходуном, рыба в нем забурлила, и на гребне «волны» всколыхнулось упругое тело. Это был матерый морской лев.

Обгоняя друг друга, мы хлынули в разные стороны.

— Вэ-э-э!!!

Ловко орудуя ластами, зверь изящно прогнулся и спрыгнул на палубу. Настил отозвался долгим нутряным гулом.

— Пошел вон, педераст! — крикнул Валера Сапа, запуская в него старым алюминиевым противнем.

Незваный гость обиделся окончательно и буром попер на толпу. Несмотря на внешнюю неуклюжесть, была в нем заряженность на скандал, решимость разобраться со всеми по суровым законам Арктики: прав тот, кто больше по габаритам. А чтобы себя подбодрить, лев ругался, как пьяный матрос, которого сняли с бабы. Слава Богу, у него не хватило ума подняться на мостик и потребовать объяснений у Севрюкова.

— Оставьте его в покое! — сказал капитан по «громкой». — Перебесится — сам уплывет…

Иван заблуждался. В мире дикой природы редко встречаются лохи. Осознав себя хозяином территории, оккупант оборзел. Для начала он наведался в ящик, плотно позавтракал, а потом разлегся на палубе и уснул.

Жрал он сравнительно мало. Но часто. А если и спал, то держал ухо востро. Попытки включить транспортерную ленту или просто выйти на палубу решительно пресекались. Фабрика встала.

— Иван Алексеевич! Дай же ж ты мне пистолет! Я его, гада, убью! — кровожадно вращая зрачками, рычал Сашка Прилуцкий, наш бессменный рыбмастер. — «Шишнадцать» часов рыба без обработки! Еще чуть-чуть — и хоть за борт смывай!

Нам всем почему-то казалось, что в сейфе у капитана обязательно хранится оружие, хоть каждый из нас не раз «нырял» туда за похмелкой.

Если судно не ставит трал, тому может быть только две причины: либо порвался в клочья — либо забился «под жвак». О своей «головной боли» Севрюков распространяться не стал — боялся насмешек. Но тем самым нагнал еще больше туману. Слухи о том, что Иван опять хорошо хапнул, переросли в уверенность. В наш квадрат хлынули конкуренты. И, как оказалось, не только они.

— «Четырнадцать сорок четвертый», я — «Флотинспекция-семь»! Трап с левого борта, готовьтесь принять катер с комиссией на борту!

Больше всего на свете Иван не любил проверяющих всех мастей. В любом другом настроении, может быть, он и сдержался. Но сейчас допустил сразу три серьезных ошибки: во-первых — отозвался не сразу, во-вторых — не пытался скрыть своего раздражения, а в третьих.… А в третьих — так прямо и ляпнул, что «этого делать не стоит».

Высокие гости ступили на борт в районе второго трюма. Им повезло. Представитель дикой природы эту местность не контролировал. Зверюга был здоровым прагматиком и держался поближе к жратве.

Тот, кто пытался учить сантехника, как правильно меняют прокладки, примерно догадывается, что было дальше. Старший инспектор крепко завелся. В каждом его движении сквозила неприкрытая жажда показать наглецам Кузькину мать.

— Так, это у нас кто? — толстый прокуренный палец ткнулся в живот Прилуцкого.

— Это у нас технолог, — честно признался Сашка.

— Очень приятно! Инспектор Божко! Скажите-ка мне, товарищ технолог, что следует делать, если в улове случайно окажется такая, допустим, особь, как белокорый палтус?

Вопрос был с глубоким дном. Белокорый палтус — редкая рыба, занесенная в Красную книгу. Промышленный вылов ее категорически запрещен. Правила рыболовства сурово гласили: если поймал хотя бы хвоста — выбрасывай за борт. Дохлая особь, живая — без разницы — за борт и все! Но буквально в канун нашего рейса в правила внесли изменения. Безвозвратно уснувшую рыбину можно было пускать в обработку.