Я, Анна-Валентина (шестьдесят дней из истории Льяваса)

Я, Анна-Валентина (Шестьдесят дней из истории Льяваса)

Я, Анна-Валентина

(Шестьдесят дней из истории Льяваса)

- Подойди ко мне, сын мой, подойди… Да не смотри ты на меня волком! Знаю, что у тебя на уме: все сердишься, что я столько лет за тобой не глядел; думаешь, бросил я тебя ради развлечений придворных… Да-да, вижу, по глазам вижу, что так и думаешь! Голова вон у тебя уже побелела, а ты все сердишься на отца-то... Ну да я ведь тебя для того и позвал, чтоб рассказать, как я при дворе-то очутился. Недолго мне, верно, осталось, вот и решил душу тебе открыть.

Давно это было, очень давно; из всех, кто тогда были, уже почти никого и в живых-то нет. Один я остался, сижу вот, что сыч старый, никак помереть не могу. Старый я совсем стал, волосы у меня белые уже все, а ведь когда-то темнее крыла воронова были, и сам я тогда красавцем был. Да ты не ухмыляйся – правду тебе говорю! - Бывало, пройду между дам придворных, а они, птички, так мне вслед смотрят. Жених хоть куда был: богат, овдовел недавно, не мальчик уже, но и не старик вроде, - в самом расцвете – ну как не утешить такого! Любую замуж позови тогда – согласилась бы. Ну да я не из таких был, чтоб на любую кидаться: все продумал, взвесил, и поехал чинно свататься к кузине своей. Ее отец моему братом был, вот и думаю: именья рядом стоят, лес один, - из ихних владений в наши тянется, - так почему б это все да и не объединить! Не красавица была, - это я тебе честно говорю, - да кто ж на лицо смотрит, когда тридцать сотен десятин удобной земли дают, - во всем Льявасе не было невесты богаче! В общем, отпраздновали мы помолвку, свадьбу на через полгода назначили. С тех пор отец ее на меня прямо как на благодетеля смотреть стал; на «вы» называет, - ну да я-то знаю, чего он лебезить начал: из-за того все, что я королю нашему тогдашнему другом большим был: вместе на охоту ездили, вместе за столом ели-пили, вместе внуков думали растить, да, видать, не было такого на роду написано. Судьба-то она ведь – что женщина: как хочет, так тобой и вертит, а тебя и не спрашивает. Вот и на меня ее глазок упал…

А было все это так: сижу я как-то утром, – как раз Пасхальный день был, – только разговеться собрался, как вдруг слуга заходит: «Письмо, - говорит, - из столицы. Говорят, срочно». Нахмурился я, – не люблю, когда от еды отрывают, да еще и в такой праздник, – взял письмо: думаю, от короля, на охоту звать, - ан нет, от министра первого. Сломал я печать, развернул листок, да тут у меня вся охота кушать и пропала. «Король наш благословенный скончался скоропостижно от придавления конем на охоте». А снизу приписка: «Явиться ко двору безо всякого промедления!» Я так и сел! Читаю и глазам своим не верю. Придавление конем! Насмерть! Разве может такое быть?! Ну да делать нечего: письмо есть, значит, может. Собрался я быстро, – безо всякого, так сказать, промедления, – матери наказал тебя беречь да и помчался в столицу, как ошпаренный.

Скачу во весь опор, и мысли в голове у меня тоже скачут. Это ж надо - под коня упасть! Ухитрился король наш, ничего не скажешь… Ну да что хуже всего – не оставил наследника для трона. Детей ведь ни души: что ни родит королева, так и умирает ребеночек. Рожала она так, рожала, а потом, видать, стыдно стало, что не может здорового родить, да и сама померла, - так и не осталось деток у них. Оно, может, и не так плохо было бы, - вон сколько людей без детей живут, - если б только не закон один, что в государстве нашем принят: мол, буде король помрет, наследника не оставив, то нужно правителя нового от соседей наших, из Граганца, звать. Льявас и Граганц - они ведь когда-то одной землей были, и король тоже один на них был. А потом, как родилось у него два сына, поделил он между ними владения свои напополам, да и договор этот про наследников придумал, чтоб, дескать, корона из семьи не уходила. Ну да это ведь когда было! - Это тогда короли дружно жили, а теперь все иначе: монарх покойный наш соседа своего на дух не переносил, - из-за клочка земли загрызть его готов был. Да, видать, и зависть еще была: у того ведь детей – что свиней в опоросе, – неприятно это королю нашему было. А уж нам теперь как неприятно: запросто ведь может одного из своих сынков к нам послать. И что тогда будет? Начнет тут хозяйничать, страну разорит! Того и гляди, все царство по миру пустит, да и нас вместе с ним. Нет, нельзя такого бесчинства допустить, - думать надо, как страну спасать.

Вот, видать, они там при дворе о том и задумались, да в первую очередь меня вызвать решили. Ясное дело – я ведь с королем покойным в дружбе всегда был, про все дела его знал, в законах да во всяких бумажках разбирался, - вот они сразу за мной и послали. И правильно, должен тебе сказать, сделали! Там ведь при дворе толкового-то никого и не было; чего стоил этот один, – то ли дядей троюродным по матери королю покойному приходился, то ли пес его разберет кем! - он ведь вроде как трон наследовать мог, если б не закон этот проклятый. Как по мне, пустой человек был, форс один и ничего больше, ну да все равно лучше, чем чужака на трон пускать: хоть свой, а там, глядишь, умные люди найдутся ему подсоветовать – как-то уж справится…

В общем, примчался я в столицу – две ночи на дворах постоялых перебился, коней три штуки загнал, а на третий к обеду и прибыл. Прямо к замку подъехал, поводья конюху бросил, в комнаты спешу - а там меня там уже ждут! Министры да графы, да бароны всякие, – суетятся, кудахчут, руками машут, – смех один на них смотреть. Я их успокоил, сказал так: сначала отдохну, потом дела делать буду; дайте мне, мол, комнату, чтоб было, где подумать, слугу посмышленее, да поесть хорошо с дороги. Они притихли сразу, успокоились, пообещали все дать, да и разбежались тут же кто куда. А ко мне через десять минут лакей входит: в комнату пройти просит. Мерзкий такой хлыщ, - глазки маленькие, улыбочка сиропная такая, как у всех при дворе; отвел меня вежливо, все показал: хорошая комната, большая, – люблю, когда есть где глазу упасть. Кивнул я ему: дескать, доволен всем, и про слугу напомнил. А он змеем так улыбнулся сладенько, и говорит: «Может, служанку желаете? Как раз новенькая приехала – земляничка, не служанка!». Сказал, а сам продолжает улыбаться. Нахмурился я строго так, хотел было ответить, чтоб он надолго запомнил, а потом подумал, да и рукой махнул. «Служанку, так служанку, - только побыстрее!» – говорю.