Я дарю тебе крылья...

Каменные джунгли освещали миллиарды искусственных огней. В ночном городе, под красочной мишурой скрывались пороки тысячи людей. Самое прекрасное снизу не увидеть, здания скрывали ночное небо и дальние звезды. Однако, если забраться на крышу самого высокого здания, то оно будет только помогать стать ближе к тому, что так недосягаемо для обычного человека.
Он приходил сюда уже больше трех месяцев. Невидящим взглядом наблюдал за тем, что происходит там, где-то внизу, смотрел на людей, машины, дома, как на один огромный муравейник. А потом поднимал глаза цвета холодной стали наверх, к звездам, долго думая о чем-то своем. О том, о чем никому никогда не сможет рассказать.
Каждую ночь его сжигало одно и тоже желание. Он подходил практически к самому краю многоэтажного здания, без какого-либо страха смотрел вниз, прекрасно понимая, что будет, если сделать шаг. Но что-то его каждый раз останавливало. Между человеком и пропастью стояла невидимая стена. Был ли это элементарный страх умереть, или что-то большее – он пытался понять уже три месяца. Однако, все равно приходил на эту крышу каждую ночь, встречал тут рассвет, и уходил только когда понимал, что ему пора начинать обычный серый день.
Но однажды он пришел не ночью, а днем. В городе стоял густой запах раскаленного асфальта, пыли, по воздуху, как хлопья снега, разлетался тополиный пух. Это был ужасно длинный выходной, жизнь ему казалась еще хуже, чем обычно, мысли были ни о чем, он просто шел туда, куда ходил, когда было очень плохо.
Однако в этот день на крыше он был не один. Заметил он это не сразу, только звук упавшего предмета отвлек его от собственных мыслей. Чуть поднапрягшись, но не вытаскивая рук из карманов брюк, он подошел к трубе, за которой кто-то начал суетиться. Это была девушка, с длинными, чуть волнистыми, темными волосами, маленького роста, с тонкими изящными руками. Она торопливо собирала упавшие карандаши из пенала. На полу лежал раскрытый блокнот с грубыми зарисовками города с этой высоты.
– Что ты делаешь? – Спросил молодой человек, ругая себя за глупый испуг и волнение, которое он испытал. Впрочем, это стало давно его основными чувствами.
Девушка ойкнула от неожиданности, выронив черный карандаш из тонких пальчиков. Подняла карие, глубокие глаза на него. Быть приветливым и улыбаться он даже не собирался, только вопросительно приподнял бровь.
– Здравствуй. – Улыбнулась девочка. – Как видишь, собираю карандаши. – И она демонстративно повертела канцелярскими предметами перед парнем. – А ты что тут делаешь?
Слово «тут» она особо выделила. Впрочем, понятно почему. Если причина, по которой она сама сюда приходила, была ясна, то с ним самим было тяжело. Ему в принципе по жизни тяжело.
– Наблюдаю. – Нехотя буркнул он, и развернулся, собираясь уходить. Идея прийти на крышу днем была очень глупой, больше он таких ошибок совершать не будет.
Девушка вопросительно приподняла брови, смотря вслед незнакомцу. Какой странный все-таки человек… или глубоко несчастный?
– Пока… – Прошептала вслед, склонив голову к плечу и сжимая пальцами карандаши. Переключила все свое внимание на блокнот и только начатый рисунок большого города.

***

Ночью на крыше точно никого быть не может. Так он думал, пока поднимался на крышу. Город уже давно накрыло темнотой, он заискрил яркими красками. Такой вид был куда привычнее.
Но как только дверь открылась, он ступил на крышу, то увидел туже самую девушку с тем же блокнотом в руках. Она стояла и внимательно вглядывалась в ночной город, делала какие-то зарисовки, попеременно светила на рисунок фонариком от телефона.
Дверь громко захлопнулась, поэтому теперь девушка смотрела на него. Она вопросительно наклонила голову к плечу и улыбнулась.
– Опять понаблюдать пришел? – Спросила дружелюбно.
– А ты все рисуешь. – Констатировал тот, понимая, что не хочет терять еще и ночь из-за этой глупой девочки. Если хочет рисовать – пусть рисует хоть до смерти.
Он только встает на свое привычное место, почти у самого края, демонстрируя, что никуда уходить сейчас не собирается. Девушка смерила его изучающим взглядом и улыбнулась, оценив его негативный настрой против нее.
– Мне нужно готовить курсовую, а я все еще не знаю, планировкой какого здания хочу заняться. С этой крыши видно очень много домов. – Пояснила она, сама не зная зачем.
– Архитектура? – Спросил молодой человек, складывая руки за спиной.
– Да. Третий курс университета искусств. – Отвечает та, без тени хвастовства.
– Похвально. – короткий комментарий.
– А ты учишься, или уже закончил?
– Закончил колледж два года назад.
– Какая специальность?
– Программирование.
– Нравится?
Этот простой вопрос застал его врасплох. Он нахмурился, пытаясь вспомнить нравится ли ему работа, нравилась ли учеба. Но не вспомнив и не поняв ничего, только пожал плечами. Девушка только нахмурилась, но разговор продолжать не стала, словно поняла, что дала немалую пищу для размышлений, и погрузилась в рисование.
Под гул машин, звук карандаша по бумаге, он же погрузился в свои мысли. Они прогрессировали и пожирали его сознание, дышать становилось все тяжелее…
– Только не думай прыгать. – Меланхолично сказала девушка, не отрываясь от рисунка, словно в шутку.
Он вздрогнул. Повернул голову к девушке, внимательно смотря на нее. Она подняла глаза с блокнота, повертела карандаш в руках, посмотрела в его глаза и мягко улыбнулась.
– Посмотрим. – «Отшутился» тот, переводя взгляд на ночной город.

***

Она приходила на крышу каждый вечер, задерживалась допоздна, рисуя все, что видела. Казалось, они обошли всю крышу, рассмотрели каждое здание. Порой ему приходилось держать телефон и светить фонарем, чтобы ей было удобнее рисовать. Порой она уходила на некоторое время, а потом возвращалась с чем-нибудь вкусным. Ее искренняя радость от обычной шоколадки каким-то образом начала передаваться ему. Он, казалось, наконец, начал чувствовать вкус еды. Рассматривая ее набор с карандашами и то, как она умело закрашивает рисунок, он начал (неужели?) видеть цвета. Оказывается, город яркий, а не каменно-серый, как он думал все это время.
– Как тебя зовут? – Спросила она однажды, сидя на джинсовой курточке и смотря на его силуэт. Он смотрел куда-то вдаль задумчивым взглядом.
– Это неважно. – Последовал короткий ответ.
– Для меня важно.
– Странная ты. – Усмехается беззлобно.
– Это ты странный, раз считаешь, что твое имя неважно.
Однако больше она его об этом не спрашивала.

***

Они снова встретились вечером, еще до заката. В это время суток ей рисовать приятнее всего: не так темно, не так холодно, красиво. Закаты с этой крыши были прекрасны. Небо озарялось желтым, или фиолетовыми цветами, облака словно окрашиваются в оттенки солнечного света. Иногда, чтобы отдохнуть от мыслей о предстоящей курсовой, она начинала рисовать пейзаж.
Но в этот вечер она рисовала не небо. Это был ее неожиданный знакомый. Она рисовала не спеша, старательно выводя каждую линию. За его спиной были нарисованы два больших ангельских крыла. Тонкий грифель карандаша еле касался плотной бумаги, из его кончила рождалось то, что позволит ему взлететь.
– Что ты рисуешь? – Спросил он, повернувшись к ней лицом и смотря на нее с высоты своего роста.
– Да так. Что-то, что объяснить мне будет тяжело.
Он молча ушел со своего любимого места, присел рядом, заглядывая в блокнот. Лицо его моментально изменилось. Он даже не понимал, что чувствует: злость, обиду, зависть человеку на рисунке или что-то ещё. Волна негодования поднялась и захлестнула с головой.
– Что это? – Спросил он ледяным голосом. Сталь теперь была не только в его глазах.
– Я художник, я так вижу. – Буркнула она в ответ, понимая, что ему не нравится. Но рисунок нравился ей, поэтому просто так оставлять, или даже выбрасывать его, она не собиралась.
– У тебя что-то со зрением.
– А у тебя – с головой.
– Вот именно! Я не ангел, а человек, который… – Он оборвал фразу на половине, не хотя говорить об этом вслух. Все это время он думал о том, чтобы прыгнуть, но только думал. Рассказать кому-нибудь было чем-то непосильным. Да и не важно это для остальных.
Она прекрасно знала, о чем он умолчал, но не заставляла его продолжить. Каждый имеет право на секреты.
И снова ледяной голос:
– Оставь эту глупость. Как бы люди не хотели, они все равно не летают.

***

На следующий день началась непогода. Серые тучи заволокли все небо, дождь лил практически всю неделю, всю неделю он не ходил на крышу. Это была одна из самых долгих и мучительных недель в его жизни, но не смотря на плохое состояние, он ждал окончания непогоды, чтобы снова прийти на крышу. Зачем теперь он туда ходит, раз уже больше двух недель не смотрит вниз, стоя практически у самого края, он не знал. Это было необходимостью, жизненной необходимостью.
Но теперь вход на крышу был закрыт. На железной двери висела надпись «Вход запрещен». Почему вдруг власти решили закрыть вход – не понятно. От злости он ударил металлическую преграду, отбив себе костяшки до покраснения и, возможно, синяков… Шанс увидеть девушку, рисующую ночной город, приблизился к нулю.
Ладонь легла на холодную поверхность, он прислонился к двери и лбом, судорожно думая, что делать дальше. Открыв глаза, заметил листок, наполовину скрытый под щелью. Он знал хозяина этих плотных листов белоснежного цвета, поэтому сразу же поднял его. Это был тот самый рисунок, где он был ангелом.
На обратной стороне девичьим аккуратным почерком была выведена одна только фраза: «Я дарю тебе крылья»...