Я его поцелую

Я его поцелую

     Солнце медленно и даже как-то лениво садилось за горизонт. Скатывалось прямо в лес за тихие мутные воды Волги, расцвечивая небосклон и плотные кучевые облака каким-то нереально коралловым цветом. Отчего небо казалось покрыто жуткими и в тоже время завораживающими всполохами розового, алого, оранжевого цветов, будто горело в огне. А лес запестрел буйством оттенков от темно-зеленого, до практически черного. После все они прятались в фиолетовых тенях наползающих сумерек. Казалось, это ленивое течение времени уже ничего не изменит в моей жизни. И, уже основательно накрутив себя с утра, я уверовал в это, но все-таки после пяти лет совместной работы в издательстве, после пяти лет ежедневного метания от «хочу», до «на кой я сдался тебе такой, тридцатипятилетний мужик с приличным багажом заморочек и личностных комплексов — старый неудачник» решился пригласить тебя в ресторан, надеясь, что новые эмоции, впечатления, все же станут шансом на новый уровень в нашем общении, шансом на отношения, которые я так жаждал.

      Так уж повелось с самого детства, что я был нелюдим. Маленький, болезненно худой, стеснительный, всегда и во всех играх моих дворовых приятелей я не принимал участия, стоял в стороне, прижав к груди машинку или куклу, одежки для которой, так уж повелось, шил я сам. Меня больше отталкивали и шпыняли, тем самым отбив всю охоту связываться с ними. Хотя порой и хотелось также поиграть в «прятки-салочки», попрыгать в «классики» и через резиночку, поиграть в «ручеек». Но выходило все с точностью до наоборот. Я медленно бегал, не умел прыгать так высоко, как они. Впрочем, и с этим смирился. 

      — Мама, а мы будем праздновать мой день рождения? — я скакал козликом вокруг материнских ног, заглядывая в ее улыбающееся лицо.

      — Да, конечно! — мать надела чистую наволочку на мою подушку и погладила меня по голове, нежно перебирая пушистые прядки волос тонкими пальцами.

      — Тогда можно я приглашу друзей?

      Дни рождения детей в нашей семье праздновали только в семейном кругу, не приглашая никого со стороны. Но мне хотелось видеть в этот день тех, кого я, юный первоклассник, считал своими друзьями. И я пригласил тех, с кем более или менее наладил дружеские отношения в школе, поскольку с дворовой ребятней отношения были не очень… День этого значимого для меня праздника пришелся на субботу, но шел дождь. Впрочем что такое дождь? Он никогда не был для меня чем-то страшным. В этот день, как в песне, то дождь льет с неба, то сыплет снег. Можно было привыкнуть за семь лет.

      Я все утро сидел как на иголках, помогал в силу способностей маме на кухне, потом больше мешался под ногами, чем помогал отцу украшать вкартиру.

      В конце-концов уставший, но морально удовлетворенный уселся на стульчике в прихожей и стал ждать. До назначенного срока оставалось полчаса, и я нетерпеливо ерзал на своем "насесте", болтая ногами и тихонько напевая в предвкушении праздника. Моего праздника!

      Так прошел час, потом еще два, и я понял, что никто не придет. Пришлось смириться с тем, что у меня нет друзей.

      Родители конечно переживали, в тот день пригласили всех родственников, за некоторыми отец поехал самолично. Но все было не то. В моей душе не было праздника. Мечты разбились о призму дождя, не выдержали даже этого небольшого испытания… 

        Я постепенно выплывал из воспоминаний, ранее болезненных, сейчас не приносящих никакого дискомфорта, либо я настолько привык к этой боли, что перестал ощущать ее.

       Впоследствии меня это не беспокоило вовсе. Я привык быть один. И к тому, кто я есть, к осознанию себя, приходил тоже сам. Сначала, конечно, не хотел верить, пытался сопротивляться, уже учась в университете, даже встречался с девушками. Но секс с ними не дарил ожидаемых эмоций, был пресный, словно недозрелый плод. А потом в редакцию, где я работал главным редактором уже восемь лет, пришёл ты. И жизнь сразу сделала крутой вираж. Все эти разовые встречи, свидания потеряли всякий смысл. Привычным стало «дружить с рукой», ублажать себя, удерживая в памяти твой образ. Можешь сказать: «Это пошло…». Пусть так. Впрочем, я не особо этим заморачивался, пока вокруг тебя не стала крутиться девчонка из отдела маркетинга. А твой сегодняшний день рождения стал прекрасным поводом «взять быка за рога».

      Я решился… 

      И вот сейчас, попросту решив перед столь значимым событием, как поход в ресторан, привести себя в порядок, ехал домой, лениво, и как-то расфокусировав взгляд, прилип к окну автобуса, двигающегося одним из семи маршрутов в нашем маленьком провинциальном городке. Ничем не примечательном, старом, застроенном потрепанными погодой и временем купеческими особняками с полуторавековой историей, высотой максимум в три этажа. Но я любил эту патриархальную старину, с лепниной на фронтонах, с греческими колоннами с фасада зданий, с их арочными и стрельчатыми окнами, свидетельствовавшими о смешении стилей. Автобус бодро подпрыгивал на давно не ремонтированной дороге, стараясь вытрясти из головы все мысли, когда на остановке у храма вошла молодая женщина с малышом лет пяти. Я бы на нее, как обычно, внимания не обратил, но мальчик, живой и активный, — маленький непоседа в яркой пестрой курточке, — спешно заняв свободное место, принялся доставать из рюкзачка игрушки, среди которых были и Кен с Барби. Это показалось тем удивительно, что ребенок, из вороха машинок и солдатиков, оставил именно их. Малыш играл куклами пару остановок, затем достал из кармана куртки телефон, при этом бесконечно задавал матери какие-то вопросы, и она терпеливо отвечала. После, вдруг вытянув шею, припал к окну, увидев двух парней — темнокожих студентов единственного в городе тылового военного ВУЗа, медленно бредущих по улице, держась за руки. И вдруг, повернувшись к матери, спросил: