Я, лось, ёж, пёс и другие

Я, лось, ёж, пёс и другие

Я, лось, мышь, пёс и другие

— Пц! Пц!
Звук был такой, как будто кого-то подзывали. Я оглянулся. Рядом никого не было. Правда, неподалёку ходила женщина из нашей деревни, с которой мы только что поздоровались и перекинулись парой слов. Она тоже собирала грибы. Но сейчас она находилась ко мне спиной и явно не могла сказать «пц».
— Пц!
В кустах стоял лось. Здоровый рогатый лось. И это он меня подзывал. Тут я хладнокровно подумал, что если бы это был слон, то он бы подманивал меня пальцем. Потому что у слонов на конце хобота есть такой отросток, который так и называется палец. Этим бы пальцем слон меня и подманивал. Но у лося вместо слоновьего хобота была только верхняя губа. Этой губой вместе с языком он делал «пц».
Я подошёл. Увидев, что я подошёл, лось завращал глазами. А потом начал кивать всей головой сразу. Лось кивал в направлении женщины из нашей деревни.
— Смотри, — сказал он, — она собирает мухоморы.
Глупости! Со мной такие фокусы не проходят. Я-то отлично знал, что женщина собирает не мухоморы, а зонтики. Потому что сам их беру. В моей корзинке уже лежали несколько штук. Просто я брал не все подряд, а отбирал только самые ровные и раскрывшиеся, чтобы они легли на сковородку, как блин.
— Не,— сказал я лосю и покачал пальцем. — Не-не-не. Ты ошибся. Эти грибы не мухоморы. Немного похожи, но это съедобные грибы. Их можно есть. Смотри.
С этими словами я достал из корзины один зонтик, откусил от него небольшой кусок и начал жевать. Впрочем, не сильно, а только передними зубами. Вкус был слегка металлический, как у всех сырых шампиньонов. Лось побледнел.
Я впервые видел такого лося. Вроде бы лесной житель, а совсем не разбирается в грибах.
— Смотри, — опять сказал я и начал доставать и показывать ему другие грибы.
Лось ничего не узнавал. Похоже, он слышал только про мухоморы.
— Знаешь, друг, а ты странный, — задумался я. — В таких случаях спрашивают, ты что, с другой планеты свалился?
Он промолчал. Но это был нечестный вопрос. Я-то ведь хорошо знал, ни одно из животных, живущих на нашей планете, вообще не имеет представления, что оно живёт на какой-то планете. Однако я ошибался. Лось действительно мог свалиться. Он был совсем не в курсе, как мы тут живём. Хотя я не исключаю, что если бы даже он заранее подготовился, что-нибудь почитал, поучил, всё равно мог забыть. Так ведь он и забыл! Ну совсем ничего не помнил. Кроме мухоморов.
Я впервые видел лося, который потерял память.

Из принципа гуманизма и чувства сострадания я предложил ему пойти со мной. Просто чтобы лось не потерялся в лесу. Сначала он долго отнекивался. Тогда я сказал:
— А что ты будешь есть?
— Я не знаю.
Тогда я ему показал, что он будет есть. Я подвёл его к молодой осине и похлопал её по стволу.
— Смотри, какая. Красивая, да? Стройная?
— Да.
— Смотри, что ты будешь делать. Ты закатаешь верхнюю губу, обнажишь передние зубы и будешь вот прямо со ствола обдирать эту мягкую нежную зелёную кору. Обдирать и есть. Обдирать и есть. Думаешь, дереву понравится?
После этого он согласился пойти со мной в деревню.

Удивительное дело. Когда лоси ходят по лесу со своими большими рогами, они ничего там не задевают. Но стоит им выйти из леса, пересечь поле и зайти в огород, а потом пройти через сад к самому дому, как рога будто сами собой украшаются сломанными ветками с яблоками и грушами. Как венком. Именно с таким венком на рогах лось стоял перед моим кухонным окном, пока я открывал створки. А когда я открыл, он попробовал заглянуть в помещение. Но не вышло. Рога не пролезли. Повторно он не пытался, чтобы не разбить стёкла.
— Убери подбородок с подоконника. Кому сказано? Не клади подбородок на подоконник! — услышал я голос. — И почему у тебя такая нечёсаная борода? У тебя нет расчёски? И зачем ты соришь тут листьями? И зачем притащил столько яблок? Они ещё кислые. Тьфу! Я же говорил, кислые.
Голос принадлежал Мишелю. Лось, конечно, был с ним незнаком, но я очень даже.

Мишель не был кошкой. Он не был даже котом. Однако был рыжим. Когда он впервые попал в мышеловку, я этому очень удивился, потому что никогда не видел рыжих мышей. И я его отпустил. Но через некоторое время он вновь объявился в доме, хотя и повёл себя очень странно. Во-первых, он прогнал всех других мышей, серых, а, во-вторых, стал искать контакта со мной. И это у него получилось. Однажды я забыл на столе телефон, и он набрал на нём вот такой текст:

«Милостивый сударь!
Должен сразу сказать, что хотя я и мышь, но я мыш (запомните: без мягкого знака)! И еще я полевка (правильно: полевк). Смею донести до Вашего сведения, что я чувствую себя хорошо, хотя вы повредили мне ребра и грудь. С тех пор в сырую погоду в груди у меня что-то ноет. Надеюсь, у Вашего организма таких проблем нет. В любом случае, я искренне рассчитываю на то, что в дальнейшем наши отношения будут развиваться гораздо успешнее. Уверен, Вы в этом тоже заинтересованы. А посему, идя Вам навстречу, имею небольшую просьбу. Не соизволите ли Вы, сударь, отправляясь спать, приставлять к столу стул, а на этот стул класть пакетик с влажными гигиенически салфетками? Тогда перед тем, как забраться на стол, я буду тщательно (!) вытирать лапы, а уж если что-нибудь и съем на столе, то сначала протру свою мордочку и усы.
С уважением Ваш мыш-полевк Мишель».

Я сразу понял, что это писал не я. Потому что я всегда пишу с буквой «ё», у меня такая привычка. Также я никогда бы не употребил это странное «мыш-полевк», но только «мышь-полёвка». Законы русского языка не различают мышей на мужской и женский род. Хотя слово «мыш» вполне употребительно.
Появление Мишеля я объяснял тем, что в некоторые неурожайные годы полевые мыши покидают поля и перебираются в жилые дома. Но с рыжими я пока дела не имел. Хотя нет. Когда-то одна наглая мышь утащила у меня зёрна кукурузы, на которую я ловил карасей. А ещё однажды меня укусил бурундук. Но всё это к Мишелю не относилось. Он был слишком горд и воспитан, чтобы кого-нибудь кусать. Как какой-нибудь английский дворецкий. Или мажордом. И ещё он был очень аккуратным, а поэтому не терпел, чтобы какая-нибудь еда падала со стола на пол. Однажды на него шлёпнулся здоровенный бутерброд с колбасой, после чего он написал мне второе письмо.
Второе письмо оказалось ещё длиннее, ещё обстоятельное, со ссылками из интернета, но скорее касалось правил, которые Мишель желал установить в доме. Первым он изложил правило пяти (зачёркнуто) трёх секунд, после которых с пола ничего поднимать нельзя. Вторым правилом шёл запрет держать все двери летом открытыми. Из-за чего в дом без спроса заходят чужие коты и собаки.
Вот таким был Мишель. С виду важный, но в душе весьма трогательное и ранимое существо. Он совершенно не выносил неучтивого к себе обращения. Когда я, бывало, на него немного сердился и типа топал ногой, он тут же падал на бок и прикидывался мёртвым. То есть сильно-сильно больным. Тогда я был должен везти его к ветеринару. Но тут он, конечно, перегибал палку. Я просто брал веник и заметал больного на совок. А потом выносил в коридор и там оставлял. После этого он смотрел на меня таким взглядом, что мне становилось стыдно.

Между тем быстро наступил вечер. Я приготовил ужин. Зонтики — очень вкусная еда, если нагреть на сковороде масло, а затем класть на них грибы целиком, шляпкой вниз, посолив с обеих сторон. Готовятся они очень быстро. Один раз перевернул, и уже можно этот блин перекладывать на тарелку. Есть его следует горячим, отрезая небольшими кусочками и смакуя. По вкусу и запаху зонтик напоминает курицу. С этим даже Мишель был согласен. Правда, он сам не ел, а с волнением ходил по подоконнику. Увидев соседского пса Полая, прибежавшего на запах курицы, он воскликнул:
— Ага! Вот ещё один едок несъедобного. У нас тут едят зонты, а у вас, говорят, по-прежнему грызут обувь?
Полай сделал вид, что он даже не знает такого слова «обувь». Он страстно вилял хвостом и отчаянно задирал голову, глядя на окно кухни. Впрочем, иногда всё же отвлекался и сердито облаивал моего нового друга, лося, который предусмотрительно отошёл в сторону. Впрочем, кто-кто, а Полай имел право обижаться на лосей. Скоро расскажу.
Я перегнулся через подоконник и угостил собаку кусочком гриба. Первый кусочек Полай пожевал, но от второго резко отказался и даже перестал вилять хвостом. Лосю кусочек зонтика я тоже предлагал, но он ещё дальше отошёл от окна, тем более что по улице ехала машина и остановилась, чтобы посмотреть на странного лося, у которого на голове венок из яблок и груш. Тарелка с бутербродами, затем поднесённая лосю, удивила машину не меньше.

Так у нас появился лось. Мишель и Полай, собака и мышь, поначалу не очень принимали лесное животное, но потом, как говорится, обнюхались. Даже стали друзьями. Эту троицу я называл «бандой рыжих». Рыжим ведь был не только Мишель, рыжим был и пёс, так и лось оказался рыжеватым! Когда я помыл его из автомобильного шланга и протёр щёткой, шерсть на нём оказалась вполне светлая. А так он был, конечно, шатен.
Имя лось выбирал себе сам. Я подсказывал, и он остановился на имени Алексей. Согласен, очень хорошее имя. С греческого переводится как «защитник». Хотя ему больше подошло бы Александр, то есть «защитник людей», но с другой стороны не совсем красиво и благородно защищать на планете одних лишь людей. Защищать нужно всех.
Лось Алексей носил своё имя с гордостью. И его нисколько не волновало, что некоторые вредные грызуны за глаза называли его то Лёшей, то Лёшиком. Самый мелкий и вредный из них, мыш-Мишель, этим злоупотреблял.

После ужина мы обычно садились на веранде и смотрели на вечерний закат. Лично для меня любой закат связан с морем, и хотя в закате главное зрелище — это небо, наш местный лес не возражал, если я называл его «морем леса».
Удовольствие смотреть на закат разделяли, конечно, не все. Если честно, один только я. Мишель часто не выдерживал покоя. Он вскакивал на перила, начинал по ним нервно бегать и причитать: ах, как ему плохо, ах, как ему плохо. Опять у него болят рёбра и не дают ему дышать полной грудью. Это потому, что он видел лежащего на полу пса. Полай, он тоже любил лежать на полу в позе сильно-сильно больного.

Немного о грустном. Мышь и собака, конечно, не были близнецы-братья, но братья по несчастью они были точно. Мишеля я прищемил мышеловкой, а Полай попал под машину.
Дело было так. Полай родился в хозяйстве охотника-собаковода. Тот занимался гончими собаками и время от времени притравливал молодых псов, заставляя их бегать за лосями. Полай тоже бегал. Однажды один из лосей скакал вдоль дороги, а потом резко её перебежал. И прямо перед машиной. Полай бросился за ним и… не успел.
К счастью, машина была не самая большая и не самая тяжёлая. Полая в тот день спасли, потом вылечили, но и покупать его как породистую собаку уже никто не хотел. А потом его взял один наш сосед. Взял и взял. Но сам он редко появлялся в деревне, и Полай просто гулял на воле. Даже никому не мешал. Бывало, невпопад лаял, но стоило крикнуть: «Полай!» — как он тут же переставал. И ещё делал вид, ты, мол, извини, но я по заказу не лаю.
Надо ли говорить, что появление в деревне лося Алексея стало для Полая большим потрясением? Он долго принюхивался к этому животному. Всё хотел понять, уж не тот ли это лось, из-за которого он попал под машину? Но узнать ничего не узнал. Только выяснил, что лоси не люди и для собак все они пахнут одинаково.
Узнав про эту историю, Алексей и сам переживал. Однажды он спросил у меня, а сколько собаке лет? Я ответил, примерно пять-шесть, но точно не знаю. А потом вдруг заметил, что лось стал подкидывать голову вверх, словно пытается посмотреть на свои рога. Я делал вид, что ничего не замечаю. Просто ведь знал, что лоси узнают о своём возрасте исключительно по отросткам у себя на рогах. Скоро осень. Алексей рога сбросит и всё сможет подсчитать сам.

Теперь о размерах. Поскольку он был всё-таки мышь, Мишель немного комплексовал из-за своего роста. Особенно, когда пёс Полай над ним нависал и пытался лизнуть. Но боялся слизнуть. А вот перед лосём Алексеем Мишель никаких комплексов не испытал. Наоборот. Он почувствовал себя выше. Потому что внезапно полюбил путешествовать. Верхом.
Начиналось путешествие так. Сначала лось Алексей подавал трап. То есть покорно клал голову на подоконник. Мишель взбегал по лосиной морде наверх и садился на её выпуклую макушку, от которой в обе стороны отходили рога. На макушке он восседал, как на троне. Да и ехал потом с таким достоинством, как будто это едет индийский раджа на слоне (вместо опахал были лосиные рога). Важность Мишеля-раджу переполняла. Слава его была не за горами. Уже решался вопрос, кто будет вести его блог в интернете. И всё было хорошо.
Но однажды природу накрыла большая гроза, и, когда они примчались назад, макушка лося блестела вся голая, как Лысая гора. Я испугался, что они его потеряли, к счастью, нет. Он сидел в ухе у своего друга. Алексей этим ухом потряс, и Мишель выпал.

Путешествовали они по деревне, по окрестным полям и по берегу реки. Но чем окончательно удивили меня — тем, что стали ходить в магазин.
Магазин у нас маленький, совсем сельский, в нём работает всего одна продавщица. Но она очень добрая. И она была в курсе, что наш лось обожает бананы, а собака и мышь не откажутся от человеческой еды, но что пёс должен сам нести свой мешок с кормом.
Возвращаясь, вся троица шла по улице ну такая счастливая и такая довольная, как бывает только что украшенная новогодняя ёлка. На рогах у Алексея висели пакеты, очень много пакетов, а ещё пакетики и бананы и ещё пятилитровые бутыли с питьевой водой. Это был уже мой личный заказ, потому что водопроводная вода у нас жёсткая и в чайнике образуется накипь. За покупки я расплачивался по телефону. Мишель говорил, сколько надо, и я переводил продавщице всю требуемую сумму.

Так мы и жили: я, лось, мышь, пёс, а потом у них стали обнаруживаться тайны. Очень сокровенные тайны. А ещё желания и мечты. Как я об этом узнал? Очень просто. У меня есть тайный агент.

Агент появился так. Однажды я возвращался с рыбалки почти уже ночью. И сильно уставший. Вдруг вижу, в саду на тропинке лежит футбольный мяч. Такой, какой был у меня в детстве. Его я сразу узнал. Потому что раньше мячи сшивались из кусков кожи, а внутрь засовывалась резиновая камера с пипкой. Через эту пипку камеру нужно было надувать ртом, но лучше накачивать насосом. Снаружи мяч зашнуровывался шнурком. Точно таким же, как наши ботинки. Сражения между мячами и ботинками проходили ожесточённо. Рвались и те и другие, но мяч почему-то всегда рвался так, что его шнурок болтался, как хвостик.
Не будь я в тот день перегружен общением с другими рыбаками, я мог бы подумать, что этот хвостик совсем не от мяча, а, например, от арбуза и вся эта круглая штука — арбуз. А по арбузу я бы никогда не ударил ногой. К счастью, по мячу тоже не ударил, а так, слегка, сделал пас. Но тут мяч зафыркал.
Удивившись, я взялся за шнурок и понёс мяч домой, а там положил на освещённое крыльцо. Оказалось, что это ёж. Это был ёж, поймавший лягушку и собравшийся её съесть, только вдруг увидевший в темноте какое-то чудовище и в страхе свернувшийся клубком. Наружу торчала только лягушачья нога. Именно та, которую я принял за шнурок. С ногой, кстати, всё закончилось хорошо. Ёж развернулся, и лягушка целиком ускакала во тьму. А ёж остался жить у меня под крыльцом.

Ежа звали Ешь. Так зовут всех ежей, для которых на крыльце оставляют сразу несколько блюдец и в каждом что-то лежит. При этом ежей хлебом не корми, а подай им побольше улиток да слизней, да червей. За улиток и слизней я не отвечал, но один раз в неделю мог побаловать ежа червяками.
Раз в неделю я должен был выходить в огород и полоть хотя бы одну из грядок. Я садился на маленький складной стульчик, брал в руки специальный совок для выковыривания из земли сорняков и выковыривал эти сорняки с корнем. Часто с червяками.
Так ёж Ешь моментально догадывался, что его вызывают на встречу. Все тайные агенты заранее присматривают себе такие места, где можно бесплатно поесть. Типа где-нибудь в уютном кафе на Елисейских полях или в маленьком мишленовском ресторанчике на морской набережной в Ницце. В некоторых фильмах разведчики и шпионы едят устриц и пьют мюскаде просто половину экранного времени.
Но мы были, разумеется, не шпионы. Мы были как бы друзья-футболисты. Но у нас были общие вкусы. Мы оба отдавали предпочтение тигровым компостным червякам — самым вкусным в мире червям и не только с точки зрения лишь меня. Каждого второго из них я спокойно отдавал ежу, но каждого первого клал себе в банку, припасая для рыбалки.

— Всё мечтаешь поймать килограммового окуня? — фыркнул ёж Ешь, когда я опять прибрал к себе особо крупного червя.
— А ты как будто ни о чём не мечтаешь, — буркнул я, впрочем, чувствуя себя несколько эгоистом.
— Я? Я мечтаю. Но я мечтаю о простом. О земном. О наземном, о приземлённом или вот сейчас о подземном. Этого червячка оставь мне, всё равно укороченный. А они…
— Кто они?
— Они у нас одни.
— Да.
— Они мечтают со смыслом. С тайной. Каждый со своей тайной.
— Откуда ты знаешь?
— Они сами меж собой говорили.
— Откуда ты знаешь, что говорили?
— Так я живу под крыльцом и всё слышу.
Так я узнал, что и Алексей, и Мишель, и Полай о чём-то втайне мечтают.

Во время первого разговора с ежом я ничего толком не узнал, нас прервал телефонный звонок, а потом ёж пошёл собирать слизней. Но на следующий день я специально отправился полоть грядки пораньше. Ёж тут же прибежал.
— Ну, и какие там у них тайны? — сразу начал я. Не потому что чересчур любопытен, а потому что человек и за всё отвечаю.
— Полай… — начал Ёж, а потом долго ел червяка, чавкая на всю вселенную.
— Что Полай?
— Полай не может рычать. Это у него сразу после того, как он попал в аварию.
— И?
— Но он хочет. Он хочет кого-нибудь найти, кто бы научил его выговаривать букву «р». Он давно мечтает рычать с буквой «р». Но для этого ему нужен логопед.
— Логопед? — удивился я. — Человеческий логопед?
— Уж хотя бы. Собачьего не нашли. Мишель восемь дней искал в интернете, кто бы взялся за эту работу и взял бы небольшие деньги.
— Мишель? Восемь дней?
Ёж утвердительно почавкал.
Мишель это может. Мишель с интернетом давно на дружеской ноге (лапе). Одно время я строго запрещал ему такую самостоятельность, на то есть причины, но теперь он, похоже, опять взялся за своё. И сразу стало понятно, почему когда я утром ищу телефон, он каждый раз лежит на другом месте.
Интересно, но я ведь не знал, что Полай у нас не рычит. Почему-то не замечал.
— И что, он так сильно переживает? — задумался я.
— Сильно-сильно, — ответил ёж.
— Ну это, знаешь, проблема. Не всякий логопед ему может помочь. Люди и собаки физиологически очень разные. У нас по-разному устроены ротовая полость и гортань.
— Это точно. Мишель тоже об этом говорил. А ещё говорил, что у попугаев всё тоже по-разному, но они прекрасно выговаривают звук «р».
— Может, Полаю проглотить попугая? — навскидку предложил я. Мой агент рассмеялся. То есть зафыркал так, как будто в нос попала сухая травинка и щекочет.
Короче, я обещал подумать. Если для Полая собачье рычание без «р» действительно большая проблема, тут надо серьёзно подумать.

С этого дня я стал больше приглядываться к Полаю. И заметил, что с Мишелем у них в самом деле понимание. Обычно они общались на ступеньках крыльца. Пёс, правда, больше слушал, а Мишель, стоя на ступеньку повыше, больше выступал. Как сцене. Он размахивал передними лапами, театрально вскрикивал и хватался опять-таки лапами за голову. Он был в ударе. Чувствовалось, что оба хорошо в теме.

— Так-так, а какая мечта у Мишеля? — я пытал своего агента, когда мы встретились вновь.
— Ну какая мечта, какая мечта, — недовольно пробурчал ёж. В тот день он был отчего-то не в духе. — А такая. Отчего, как ты думаешь, он так любит кататься по окрестным полям? Да ещё на верхом на лосе, да ещё восседая на нём, будто царь?
— Отчего?
— Не отчего, а почему.
— Почему?
— Потому что чего-то хочет.
— А чего?
— Жениться.
Признаться, я очень устойчиво сижу на маленьких стульчиках, но тут упал.
— Нет, — сказал я, когда снова устойчиво сел.
— Да, — сказал ёж. — Это его мечта. За этим и ездит по полям. Высматривает себе невесту-полёвку.
— Не может быть!
— Может. Всё может быть. Он ведь живёт один, так? Хотя мышь, а один?
— Ну.
— Ну. А это никуда не годится. Неправильно это. Мышей должно быть много.
— Ну уж… — и тут я осёкся. По спине пробежал лёгкий холодок. Но я взял себя в руки и попробовал как-то обойти тему.
— А вот вас ежей много?
— Где? В деревне? В деревне нас восемьдесят пять, да ещё семеро ушли в другую деревню.
— Ты шутишь?
— Когда я шучу, я не ем.
Я подал ему червяка пожирнее. Прочавкавшись, ёж продолжил:
— Затем он и ездит по полям. Чтобы сразу всем показаться. Чтобы сразу все видели, насколько он великий и великолепный жених. Чтобы все полёвки немедленно захотели выйти за него замуж.
— И что?
— Ничего.
— Нет, и как?
— Никак. Для полёвок он слишком лось, и никто не видит в нём мышь. Простую живую страдающую типа мышь. Мышá.
— Почему же тогда он не спустится вниз? Почему не сойдёт на землю?
— По идее бы должен. Только это уменьшит обзор. Охват аудитории тоже. А ему же подавай перспективу, свободу выбора, горизонты. Чего только ни нахватаешься от людей!
— А как насчёт нормальной самооценки?
— Сам-то он себя ценит, да. Пусть не царь зверей, но мышиный уж точно. Только глупость всё это. Мыш не мыш, но ты мышь. И царствовать можешь только у себя дома. Прошу прощения, у тебя в доме. Извини.
— Так никого и не нашёл?
— Вроде одну симпатичную полёвочку подыскал. Такие сведения есть, — продолжал мой агент. — Она живёт с краю поля, возле молодого дубка, совсем рядом. Также поступает информация, что у них уже, возможно, любовь.
— Даже так? — я невольно напрягся и мгновенно подумал, что надо срочно посмотреть в интернете, сколько у одной пары может появиться детей. Ёж Ешь подсчитал и без интернета.
— От пятидесяти двух до семидесяти одного, — деловито произнёс он, чавкая очередным червяком, он во всём любил точность. — Это в год. И это если родителей будут хорошо кормить.
Я молчал. Я долго молчал. Сначала был слишком потрясён. Потом пытался всё заново осмыслить. Но домыслился только до парадокса. Если у мышá уже есть невеста, значит, у него больше нет мечты. А если мечта ещё есть, значит, информацию о полёвке ещё нужно проверять.

В тот вечер я несколько раз пытался посмотреть Мишелю прямо в глаза. Мой взгляд говорил: «Ты правда собираешься привести в дом жену?» Ответным взглядом Мишель утверждал, что невинен. Но он-то ведь думал, что я ещё ничего не знаю! А я-то ведь уже знал его тайну! Но выдать своего агента не мог. Короче, я сдержался. Хотя если бы высказал ему прямо в лоб всё-всё-всё, глаза бы у него вылезли, как у рака.

Тайную мечту лося Алексея пришлось доставать из ежа по кускам. Тот всё время был страшно занят. Сначала всё было действительно страшно. Потому что у одной девочки, которая жила от нас через дом, в огороде появилась медведка. Визг услышали все. И на помощь бросили тоже все. Я имею в виду ежей. Победа им далась нелегко, потому что некоторые молодые ежи сами испугались медведки. От страха они сворачивались в клубки, на которые осмелевшие люди нечаянно наступали.
Обратно ёж Ешь вернулся чрезвычайно взволнованный. Он сразу забрался на крыльцо и начал постукивать лапой по блюдцу — совсем как кошка. Его распирал рассказ о страданиях, перенесённых им во время огородных боёв.

А назавтра пошли дожди. Вода залила огород. Грядки утонули, зайти туда было невозможно, да и мой секретный агент на время охладел к местам общественного питания. Ему хватало дождевых червяков, которые сами выползали к нему из земли. И когда мы наконец встретились, он всё ещё оставался ими переполнен. И ещё информацией, которую собрал в поле.
— Вот ты знаешь, а зачем во время дождя червяки вылезают наружу? — сразу начал он.
— Ну, зачем? — сказал я, вообще рассчитывая на серьёзный и обстоятельный разговор.
— Почему. Потому что поверху они гораздо быстрее перебираются на новое место, чем если бы тупо рыли ходы под землёй, — объяснил ёж.
— Молодцы, — сказал я.
— Я тоже молодец, — сказал ёж.
— Ты тоже молодец.

О тайне лося Алексея я мог бы догадаться и сам. Ведь сам часто видел, как он поднимает вверх голову, а потом замирает. Будто что-то чувствует или хочет почувствовать
Ёж Ешь примерно об этом и говорил. Он говорил, что так делают и другие лоси. И олени. И другие лесные копытные. Так что наш лось в этом плане не уникален.
— Не уникален? — удивился я. — Но он же говорит!
— Но он не говорит, почему он вскидывает рога, а затем долго-долго смотрит в одну и ту же точку, — ответил ёж Ешь. — Ты спросишь, почему?
— Почему? — спросил я.
— А надо говорить отчего.
— Отчего?
— Отчего, — буркнул ёж. — А вот отчего опять ничего? Ты не можешь выкапывать сорняки из-под глубже?
Чтобы он перестал думать о червях, я ему даже пригрозил. Пригрозил, что перестану подкармливать его опарышем для рыбалки, что было высшее лакомство в его жизни. И всё же он не был бы секретным агентом, если бы не рассказал ещё про лосиные копыта, которые так мощно и глубоко сотрясают почвенный слой, что заставляют выполза…
О червях всё.

Лось Алексей оказался стопроцентным инопланетянином. И его заветной мечтой было просто вернуться на родную планету. Всё так просто.
Но и не просто. Потому что лось Алексей оказался особенным. Он потерялся даже для своих инопланетян. А потом позабыл, что и потерялся. В нём остался один инстинкт. А инстинкт — это такая интересная штука, которая от нас не зависит. Ты не хочешь чего-то делать, а она заставляет. Или хочешь, а она не даёт.
Это сложная тема. Люди её в школе проходят, а животным никто до сих пор и не объяснил. Это не мои слова. Это слова Мишеля. Это он говорил лосю Алексею про его лосиный инстинкт. Дескать, раз Алексей инопланетянин и мечтает вернуться на родную планету, то вот именно инстинкт тут и рулит. Это он заставляет Алексея стоять и смотреть в одну точку над горизонтом. В ту небесную точку, где его братьями-инопланетянами был когда-то повешен их собственный спутник. И вообще, лосиные рога вовсе не рога, а отличная спутниковая тарелка, локатор, который сам ищет в небе нужную точку для установления связи.

Признаться, поначалу я сильно расстроился. Меня расстроило то, что у лося Алексея не нашлось собственной мечты. И что эту ему придумал Мишель. Но потом я стал думать. И тогда обратил внимание на одну деталь. Действительно, каждый вечер, когда мы сидим на веранде и смотрим на закат, Алексей отходит по траве в сторону, поворачивает к закату этим… ну в смысле спиной и затем долго смотрит в одну-единственную точку. Но на юге! В самом деле, эта точка на юге. Наш лось как будто понимает, что геостационарные спутники могут висеть только над экватором. И что если инопланетяне там повесили свой, то и он висит где-то там.

Конечно, мне было бы проще позвать Мишеля и Алексея, посадить их за один стол (это фигурально) и заставить всё выложить начистоту. Правда, это бы значило, что я опять что-то знаю. Что я выведал их личную тайну. Так что это не вариант. Каждый человек имеет право на тайну. И животные тоже.

Но поговорить с Алексеем мне хотелось всё больше и больше. И ведь это понятно. Мы земляне. Мы живём дома, нам хорошо, а у него тоска и душевная травма.
Чтобы вывести его на неспешный разговор я придумал специальную тактику. Тактику увода. Требовалось увести его от друзей. Тут я вспомнил, что над рекой, над тем местом, где я рыбачу, наклонилось засохшее дерево и его бы надо спилить, а для этого мне нужна помощь, и я вечером подошёл к Алексею.
— Дерево? — переспросил он. — А само не упадёт?
— В том-то и дело, что упадёт. Только упадёт в воду, — я обрадовался установленному контакту. — Для рыбы это неплохо, появится лишняя коряга, там будут стоять окуни и щуки, но мне сейчас важно, чтобы оно рухнуло не в воду, а вытянулось вдоль берега. Я буду пилить, а ты будешь тянуть.
— А как я буду тянуть?
— У меня есть автомобильный фал. Он мягкий и длинный. Я зацеплю его как можно выше за ствол, а другой конец накину на твои рога.
— Я согласен.

Мы задумывали пойти рано утром. Я хотел, чтобы нас не заметили. Но едва мы отошли от деревни, как сзади послышался лай. По полю по весь опор, высунув язык, нёсся наш Полай, а на спине у него, вцепившись в жёсткую короткую шерсть, болтался Мишель.

Дерево мы всё-таки уронили. И уронили очень аккуратно, на берег. Правда, Мишеля пришлось ловить в воздухе и засовывать в карман, где я больше всего боялся его нечаянно придавить.
А потом мы ещё погуляли по берегу. То место, где я ловлю, находится под обрывом, под ним приличная глубина, так что купаться никто не захотел. Зато всем понравилась природа, цветы и листья кувшинок, и отремонтированная бобровая хатка, находящаяся под другим берегом.
Сам бобёр к нам не вылез. Днём он обычно не появляется, зато на вечерней зорьке обязательно и тогда первым делом подплывает к моим поплавкам. Такое у него правило. Ритуал. Подплывает к поплавкам совсем близко и почти замирает, только чуть заметно шевеля лапами. Морда его постоянно приподнята вверх, так что непонятно, видит он поплавки или нет, или больше смотрит на меня. Просто смотрит и ждёт. Я, конечно, не артист. Я аккуратно привстаю, а потом делаю очень плавные медленные пластичные движения, как в балете, и беззвучно изображаю губами «кыш-кыш». Иногда ему нравится моё выступление, и тогда он спокойно отплывает. Но бывает, не нравится, и тогда он оглушительно шлёпает хвостом по воде и ныряет под воду. Вероятно, искать нормального развлечения там.
Об этом я им всем рассказал, состроив на лице конструкт улыбки с обидой.
— А ты не мог ему объяснить ему, что так делать нельзя? — спросил у меня Мишель, выбравшись из кармана на плечо.
— Пробовал. Он со мной не разговаривает.
— Надо дать ему имя, тогда он будет разговаривать. Не зря говорится, как бобра назовёшь, так он и поплывёт.
— Добробобр, — неожиданно подсказал лось. — Как вам Добробобр?
— Мне больше нравится Капутклёв, — сказал я.
— Станет Добробобр, перестанет быть Капутклёв, — заключил Мишель.
— Я подумаю.

Из других животных на реке жил барсук. Я его знал только по фамилии — Брагин. Воочию видеть никогда не приходилось. Барсук жил в норе, вырытой в обрыве и спрятанной в кустах. Когда я разматывал удочки, я иногда подходил к норе и кричал внутрь: « Брагин, ты тут?» Он никогда не отвечал, но я знал, что он там. Просто любой разговор ему важно было начинать первым. Прямо из норы. Прямо из земли. Как сама мать-сыра-земля (не знаю, где ставить и где не ставить чёрточки). Я бы о нём и тоже рассказал, но тут нас отвлекла выдра.
Это была большая и красивая выдра. С мордой, как у тюленя, да и сама похожая на грациозного тюленя. Или на пантеру. На чёрную водяную пантеру. Мишель, например, увидел в ней именно пантеру. Он настаивал.
Она появилась снизу по течению. Её выдавала цепочка пузырьков, будто под водой плывёт аквалангист. В какой-то момент она вынырнула, потом снова унырнула. Потом снова вынырнула, посмотрела на нас и опять унырнула. И опять пропала вдали цепочкой пузырьков.
Полай немного полаял, мы просто стояли. Говорят, что все выдры чрезвычайно общительны. Промолчу. Может, всё-таки пантера? Пантера-аквалангист?

Обратно мы возвращались весёлой дружной компанией. Мы шли вдоль опушки леса. Мишель, как обычно, восседал на макушке лося Алексея, Полай бежал рядом. Никто не оборачивался на какого-то лиса, который бежал вслед за нами в небольшом отдалении.
И тут я обратил внимание на рюкзак, показавшийся мне чересчур тощим. Фала в нём не было. Скорее всего, тот за что-нибудь зацепился и выскользнул, когда мы пробирались кустами. Я обернулся и тотчас увидел лиса, что упорно бежал за нами и тащил… как будто змею.
Заметив, что мы остановились, лис тоже остановился. Потом он выпустил фал из зубов и резко отбежал немного назад. Полай обрадовался случаю полаять, но в атаку не бросился. Возможно, змеиный вид фала его слегка останавливал.
— Кто это там? — поинтересовался Мишель, привстав на макушке лося Алексея.
— Это лис, — сказал я. — Может, и лиса, но когда я его увидел, то назвал Соломенное Чучелко.
— Чучелко?
— Мне так показалось. Знаете, он был какой-то серый, раздёрганный, будто сноп. Забытый посреди поля соломенный сноп. А была ранняя весна. Мне показалось, что он чем-то болен. Я попробовал подойти, но он убежал. С тех пор всё и бегает.
— А теперь он, мне кажется, решил с нами подружиться, — задумчиво произнёс Мишель.
— Не знаю. Он всегда убегает, — ответил я и пошёл забирать фал.
Полай бросился вперёд. Он первым домчался до фала, понюхал его, убедился, что не змея, затем дружески погавкал на лиса и вильнул ему хвостом. Лис прижал уши.
Смотав на руке несчастный фал, я тоже посмотрел на лиса. Тот чуть выше приподнялся на лапах, но уши по-прежнему прижаты.
Я знаю, что лисы лают. Но этот, скорее, взвизгнул, чем пролаял. Развернулся и быстро скрылся в лесу.

По дороге они всё спрашивали про лиса, и я рассказал о нём ещё одну историю. Дело тоже было весной, но гораздо позднее, в мае. В райском мае. Только в мае бывают такие тёплые вечера, которые, переходя в ночь, становятся ещё как будто теплее. В такие ночи массово вылетают майские жуки.
Делают они это так. Как только выбираются из земли, сразу ищут травинку, былинку или веточку, на которую они могут залезть. И залезают по этой веточке на самую вершину. Там они сидят, будто греются в тёплом воздухе, и вдруг резко поднимают свои большие жёсткие надкрылья, а потом принимаются расправлять и сами крылья, сначала похожие на мятые мокрые тряпочки. Постепенно эти тряпочки подсыхают, твердеют и начинают вибрировать. И вдруг весь жук начинает гудеть. Это похоже на разогревания мотора. А ведь он не один! Вокруг много таких моторов. Гудение стоит такое, хоть закрывай уши.
Разогревшись, жуки один за другим начинают взлетать. В воздух они поднимаются сперва медленно, с низким натужным звуком, как большие тяжёлые вертолёты, и летят ещё низко, но потом быстро набирают скорость, высоту и уносятся в сторону ближайшей берёзовой рощи.
Обычно этого никто не видит. Но тут появился лис. Он вовремя понял, какое удобное и вкусное лакомство эти жуки. И стал их есть, словно ягоды. Большие сочные, хрустящие и жужжащие ягоды. Он ходил от кустика к кустику, от травинки к травинке, хрумкал, хрумкал и всё время кивал головой, как будто каждый раз говорил «спасибо, спасибо». Но жуков вокруг становилось всё больше. И лис уже начал бегать. Он бегал туда-сюда, хватал жуков тут и там, кого-то подкарауливал на травинке, за кем-то уносился в погоню да ещё подпрыгивал, чтобы поймать пролетающего жука в воздухе. Скоро стало казаться, что лис просто сошёл с ума.
Та часть поля, на которой он собирал жуков, уже несколько лет не пахалась, оставалась под пáром, и местами на ней выросли не такие уж маленькие кусты и деревца. В какой-то момент лис настолько забегался, что сначала врезался в деревце, а в потом как-то неудачно взлетел и упал в куст, и остался висеть на его ветвях, словно тряпка. Нормальная такая тряпка, с хвостом. Выбраться из куста он уже не мог, силы его покинули, он тяжело дышал, он объелся. Глаза его были полуприкрыты.
Не буду уточнять, как я там оказался и почему в моих руках оказался тепловизионный бинокль, но я давился от смеха. Я до сих пор смеюсь, вспоминая.

Всё это я рассказывал друзьям по дороге домой. Правда, они почему-то не очень смеялись. Видимо, всё ещё думали о том, о живом соломенном чучелке, которое с одной стороны героически тащило за нами «змею», но с другой — отказалось знакомиться.
Я попробовал пошутить:
— Ну теперь-то вы поняли, почему лисы рыжие? Это из-за майских жуков. Они же все из хитина.
Шутка однако не зашла. Они даже не спросили, что такое хитин. Правда, я и сам не знал толком. Думал, что он в волосах всех рыжих.
Так мы шли и молчали. Даже всегда весёлый Полай опустил хвост и голову. Поднял он голову только раз, чтобы вдруг спросить:
— А что если после зимы он опять станет, как соломенное чучелко?
Я сказал, что не станет. Что он выздоровел на много лет вперёд. Но Полай всё равно вздохнул. Всё-таки собаки и лисы довольно близкие существа.

Между тем поговорить с лосём Алексеем мне всё никак не удавалось. Не подворачивалось подходящего случая. Внезапно он подвернулся, но так, что лучше бы этого не делал.
Я застрял. Ехал по одной интересной дороге, и вдруг машина застряла. Сказать честно, я даже заподозрил, что она это сделала сама. Уж так сильно и бешено всё рвалась и рвалась вперёд и вперёд. А теперь вот сидела, что называется, на брюхе и стыдливо вращала бесполезными колёсами.
Идти за помощью было приличное количество километров, но я уже понял, что это судьба. Решил, что позову Алексея на помощь, заодно мы и выясним, инопланетянин он или нет, или же простой земной лось, просто потерявший память.
Алексей сразу согласился. Он даже спросил, а не взять ли нам дополнительные верёвки. Одну, очень прочную, альпинистскую я взял.

Мы уже прошли через сад, прошли через огород, когда снова послышался крик. Это вновь кричала та самая девочка, живущая через дом, которую ежи столь недавно спасли от медведки. Но сейчас она раскричалась так, что буквально кровь сворачивалась в жилах. Так пишут в книгах. И не зря. Мы бросились туда молнией. Так тоже пишут в книгах, и тоже не зря.
Девочка стояла застывшей от ужаса. В руке она держала свеклу. Держала за ботву, но как будто держала за волосы… да, отрубленную голову. С той капала кровь.
Нам тоже такое показалось, хотя мы с первого взгляда поняли, что это свекла. Но погрызена снизу. Сгрызена на треть. Прямо вот только что. Потому что с неё ещё капал красный свекольный сок. Девочка потом рассказала, что увидела, как свекла на грядке шевелится, и хотела с ней поиграть.
В деревне объявили тревогу. Потому что в окрестностях объявился хомяк.

Те хомяки, которые живут у людей, никакие не хомяки. Мягкие игрушки. Только мини. Настоящий хомяк — это зверь. Учёные почему-то его называют очень безобидно — то лесным, то обыкновенным. Огромное заблуждение! Потому что обыкновенного в нём ничего нет. Хотя да, на первый взгляд он не страшный. Шкурка у него рыжая, на груди… Ха-ха-ха! Грудка никакая не белая. Она чёрная. У него на груди будто чёрный передник. Мясника. Настоящий маньяк!
Вот такой хомяк и погрыз свеклу, сильно напугав девочку. Да и многих он тогда напугал. Я давно перестал читать готические романы, но теперь и не начну снова. Хотя в деревне все говорили, что не надо бояться выдуманных ужасов, надо срочно бояться за огороды. Их нужно обследовать. Мы тоже обследовали. Свой. И успешно. Полай почти сразу обнаружил дыру.
Эта дыра никак не была похожа на работу крота. Кроты, когда роют ходы, то выкидывают всю землю наверх, оставляя на поверхности кротовины. Потом человеку нужно ходить и разравнивать эти холмики ногой. А тут обнаружилась голая дыра, просто дырка в земле и больше ничего. Прибежала соседка и велела лить в дыру воду. Мы стали лить воду. Каждый миг ожидалось, что сейчас из земли выскочит разъярённый хомяк и разорвёт нас на части. Но не выскочил и не разорвал.
Вместо него приехал местный трактор. Он притащил на тросе мою машину, про которую я уже забыл. Что я мог сказать трактористу? Спасибо.

Вечером мы как всегда собрались на веранде. Мишель был взволнован. Он спросил:
— Вам не кажется, что в мире началось нашествие рыжих? Сначала был лис, а теперь вот хомяк.
Никто этот разговор не поддержал, но я почем-то подумал про бобра и посмотрел на лося Алексея. Тот тоже смотрел на меня. Между нами на миг установилась телепатическая связь. «Именно, — передал я ему, — ещё бобр. Кстати, он тоже любит осиновую кору. У вас одинаковые вкусы».

В конце концов, я решил, что жизнь слишком усложнилась и что нужно идти на рыбалку. Я уже говорил про барсука по фамилии Брагин, который жил в норе у реки. С ним человек всегда мог поговорить, когда чего-то не понимал. Правда, и потом ничего не понимал, но уже на крошечку от ничего меньше.
— Чего опять? — поинтересовался Брагин прямо из норы. — Чего опять-то пришёл?
И я рассказал. Я всё ему рассказал. И про Полая, которому нужен ветеринар-логопед, чтобы научить его выговаривать букву «р». И про Мишеля, который хочет жениться и превратить мой дом в инкубатор для других маленьких мишелей. И про лося Алексея, который вообще инопланетянин.
— С инопланетянами всегда сложно, — поцокал языком Брагин.
Не знаю, как это у барсуков получается. Очень сухой звук. Как будто пощёлкал когтем по своему переднему зубу.
— Это ж такой народ, — продолжил он. — Увидишь не распознаешь. Потому что раньше не видел. А вот если бы раньше видели, то бы и сейчас видели. Это как… Слышишь вертолёт?
Я слышал. Он всегда в это время пролетал по одному и тому же маршруту.
— Почему вертолёт похож на вертолёт? — спросил барсук.
— Почему?
— Потому что похож на стрекозу. А стрекоз мы видели много. А теперь ответь, почему самолёт похож на самолёт?
— Потому что похож на птицу, а ведь птиц мы видели тоже много?
Барсук, видимо, кивнул, но я этого не видел.
— Ты всё понял. И поэтому корабли похожи на уток, а подводные лодки похожи на рыб. Люди всегда придумывают лишь то, что природа уже выдумала до них. А чего она не придумала, того нет и поныне.
Мы какое-то время молчали. Я смотрел на свои поплавки и не торопил никакую рыбу с поклёвкой.
— Есть одно исключение, — наконец, сказал я. — Мы делаем ракеты, а животных-ракет никогда не было.
— Зато были растения, — немедленно ответил барсук. — К примеру, бешеный огурец. А ещё были дымовые трубы, через которые выходил дым. Переверни такую трубу и получишь ракету.
— Но ведь животные не топили печей!
— Зато люди. Они разве не относятся к животному миру?
Короче, вот так. Даже не поспоришь. Да я и не спорил. Я уже согласился, что если бы лось был инопланетянином, то я бы его не увидел. Ну и хорошо. Зато вижу.

После общения с барсуком я вдруг понял, что поговорить больше не с кем. В последнее время я не разговаривал только с машиной. Хотя мог бы спросить и послушать, что она сама думает. Например, на тему того, что ведь колесо-то могли изобрести только инопланетяне, потому что животный мир колеса не знал. Или про огонь, про искру зажигания, которую животные тоже не изобретали. Но машина железно хранила молчание. Я не приставал.

Осень приближалась. Опять пошли сильные дожди, и, когда они закончились, я решил проложить на участке дренаж. Несколько дней только этим и занимался. Да ещё объяснял рабочим, почему у меня живёт лось и как правильно с ним общаться. Рабочие приносили Алексею бананы и смиренно просили, чтобы он их не забодал. Глупости, не корова же.
Дренаж получился славный. В землю была зарыта длинная толстая гибкая гофрированная труба, которая начиналась прямо возле дома, проходила через огород и заканчивалась почти у самого поля.
Интересно, что когда появился дренаж, Мишель вдруг стал исчезать. Да и Полай проявлял интерес к трубе повышенный интерес. Он туда лаял и пытался расцарапать проход пошире.
Так на участке появилось метро. Пусть без электрички внутри, но задачу перемещения полёвок туда и сюда оно обеспечивало вполне. В любом случае, Мишель бегал к своей возлюбленной каждый день. Как я потом узнал, с ней он вёл себя скромно и уже не настаивал, что он царь. Иногда, правда, говорил, что он главный мажордом вон в том доме и показывал в направлении моего.
А потом и в качестве мажордома его стало калачом не заманишь. Его возлюбленная полёвка наотрез отказалась покидать родимое поле и переезжать жить в незнакомую деревню. Чему я был рад и посылал ей лучи благодарности.

А вот Полай загрустил. Он тяжело переживал разлуку с Мишелем. Он выл и лаял в трубу. Даже пробовал рычать. Наверное, на судьбу. Однако его собственная судьба была уже близко. Она явилась в виде семьи двух учителей китайского. Те купили в нашей деревне небольшой домик и решили выращивать на участке китайские грибы. Нет-нет. То есть да. Поначалу я тоже решил, что китайцы собираются выращивать на участке молоденьких динозавриков, потому что название грибов было «кордицепс». Впрочем, я в китайских грибах не силён. Больше специалист по зонтикам/мухоморам.
Вот к этим китайцам Полай и начал вдруг убегать. И всё чаще там оставаться. У меня нет фактов, есть только подозрение, что Мишель мог к этому приложить руку (лапу). Вполне мог как-нибудь подсказать, что если Полай начнёт рычать на китайском, то легко обойдётся и без буквы «р». Потому что в китайском звуки «р» и «л» совершенно не различаются. И мечта Полая сбылась! Он был так счастлив, что с восторгом рычал даже на хорошо знакомых людей. Только на китайском.

— Грустно, — однажды сказал я лосю Алексею, когда мы сидели на веранде одни и смотрели на затухающую зарю.
Ещё бы не грустно. На веранде-то сидел я один, а лось снова стоял на траве и смотрел от заката в противоположную сторону. Всё куда-то на юг. В какую-то точку над горизонтом, которую чувствовал только он.
В один из таких невесёлых вечеров нас вдруг навестила девочка, которая жила через дом. Сначала она посидела на перилах. Потом полежала на полу. Потом вдруг вздохнула:
— Мало рыжих. Мало, мало, — и ушла.

Теперь-то мы могли с Алексеем оставаться наедине сколько хочешь. Могли говорить и по душам, и начистоту, и с глазу на глаз – любым образом. Но почему-то не говорилось. Мы словно оба поняли, что словами много не выразишь. Не зря никто из животных, никто, кроме попугаев, не говорит много слов.

А потом лось исчез. Я вернулся, а его нет. Это я сразу понял, что его нет. С утра было какое-то ощущение, а потом что-то ёкнуло.
Конечно, я у всех спрашивал. Я показывал на небо. Но никто не видел пролетающего лося. Однако я помнил, когда он улетел. Когда ёкнуло, тогда и улетел.

Тем временем совсем приблизилась осень, и я уже не мог оставаться в деревне. Я собрал свои вещи, закрыл дом и сел в машину. И ещё какое-то время сидел. Мне казалось, что вот я уеду и всё навсегда закончится. И вся эта банда рыжих окажется лишь плодом воображения. Не согласен. Меньшее, на что я мог согласиться — на воспоминания.

Когда я выехал на большую дорогу, было уже темно. Шёл мелкий дождь. Дворники соскребали со стекла какую-то слизь. И вдруг моя машина со мною заговорила. Не вся, а какая-то её часть. Та, что выбралась из вещей, которые лежали на заднем сиденье.
— Мало молока. Мало, мало, — сказала часть.
Затем на пассажирском сиденье появился котёнок. Не нужно было смотреть, чтобы понять, что он рыжий. Он запрыгнул мне на рукав, по нему вскарабкался на плечо. Вцепился когтями в куртку, потёрся об моё ухо и снова повторил:
— Мало молока. Мало, мало.