Нина
– Вы думаете, это забавно? – слова отца прозвучали лезвием, скользнувшим по натянутой струне, – Мы с матерью вас этому учили? Вырастили жестокими выродками без малейших моральных принципов?
Я, пригвожденная к полу этими словами, не смела поднять глаз. Рядом стоял мой брат Никита. Его дерзость, та самая, что вывела нас за порог элитной гимназии, сейчас казалась жалкой и быстро угасала под ледяным взглядом отца. Но он продолжал упорно молчать.
– Это всё твоё воспитание, точнее, его отсутствие! – исчерпав поток ругательств отец обернулся к матери, найдя, наконец на кого можно возложить тяжкое бремя вины. "Отлично", – подумала я, – "козёл отпущения найден".
– Андрей, ну как ты можешь такое говорить?! Да я… да я всю себя… детям, дому, – голос матери дрогнул, и на смену ему пришла надрывная мольба. "Ну вот, начинается", – промелькнуло в моей голове. Причитать она могла часами, превращаясь из уверенной бизнес-леди в жалкую клушу. О, как же я не хотела быть такой!
– Перестань, – отец поморщился. – Стало быть, мы оба хороши. – он посмотрел на нас. – Но теперь все будет по-другому. Перейдете в обычную общеобразовательную школу. И забудьте о свободном времени: школа, дом, уроки. Никаких больше развлечений.
– Это несправедливо! – вырвалось у меня.
– Раньше надо было думать! – рыкнул отец, и звук его голоса заставил меня вздрогнуть. – Мне ваши проделки уже поперек горла. Ладно сорванные уроки, ладно ваши шуточки над одноклассниками, но это! Это переходит все границы, – выплюнул он эти слова с таким отвращением, словно на вкус они были как гнилой плод.
– Мы не думали, что все так обернется, – всхлипнула я, чувствуя, как горькие слезы стекают по щекам. Никита закатил глаза. "Снова будет дразнить слабачкой", – подумала я, но почему-то в этот момент мне было всё равно. Пускай. Пускай себе дразнит. Наверное, лучше быть слабачкой, чем теми чудовищами, которых видели в нас родители.
Отец ещё долго орал, а мама плакала. У меня же слёзы закончились быстро. Потому что отец начал бить тяжёлой артиллерией: припомнил мне неудачи к театральном кружке, а Никите – его травму, из-за которой он был пожизненно освобождён от физкультуры. Это было подло, это было гнусно. Гнев, как раскаленный уголь, вспыхнул в моей груди, но я молчала, понимая, что мои слова сейчас — просто робкие крики на ветру. И они не достигнут цели.
Два дня мы просидели дома. Отец отрезал нас от внешнего мира: интернет был отключен, телефоны и ключи лежали в его недосягаемом кармане. Мать пропадала в своём яхт-клубе, оставив нас, словно особо опасных преступников, в заточении. Говорить с Никитой у меня не было ни малейшего желания. Хоть мы и двойняшки, сейчас нас, казалось, разделила невидимая пропасть. Всё, что мы делали – смотрели друг на друга с немым укором и разбредались по разным комнатам.
Через два дня отец сказал нам собираться. На знакомство с новой школой. Он сам лично вызвался отвезти нас, что было совершенно не в его правилах: машину он не любил водить, предпочитая пользоваться услугами водителя. Видимо, мы крепко выбили его из колеи.
Дома в этом районе словно сбежали из горячечного сна: хаотичное нагромождение серых и цветных многоэтажек, возвышающихся на разном уровне, словно горы из бетонных блоков, и вырвиглазные павильоны, оклеенные дешевой, кричащей рекламой. От такого визуального шума начинала немилосердно болеть голова. Я молчала, Никита тоже притих, и в его глазах теперь попеременно плясали ужас и смятение.
— Паап, ну это же настоящая клоака, — жалобно протянул он. Отец никак не отреагировал, погруженный в свои мысли, но череду последующих жалоб брата заглушил звук радио, выкрученный почти до предела. Братец, осознав свое поражение, сложил руки на груди, демонстративно отвернувшись от окна, как капризный ребенок.
Я продолжала молчать, но внутри меня тоже рос ужас от созерцания места, где притаилась наша новая альма-матер. А вдруг здесь водятся маньяки? Эта теплотрасса, змеящаяся вдоль дороги, тянувшаяся уже несколько километров, вполне могла сойти за место преступления из криминальной хроники девяностых.
— Приехали, — коротко и сухо сообщил отец, заглушая двигатель. — Шагом марш из машины.
Спорить не хотелось. Мы послушно вышли из «мерса», чувствуя себя провинившимися дошкольниками.
Школа — старое кирпичное здание с поблекшими стенами, возвышалась на окраине района, неприметная и грустная. По периметру она была обнесена низеньким витым забором. Осенний ветер, пронизывающий насквозь, шелестел опавшими листьями, словно перебирал страницы старой, потрепанной книги. Никита хмыкнул, а у меня по позвоночнику пробежали ледяные мурашки. Это место мне отчаянно не нравилось.
— Ждите здесь, — отец указал на лавку, мокрую от дождя, — я отнесу ваши документы, характеристики и вернусь. Сбежите — пеняйте на себя.
— Можно подумать, мы малолетние преступники, — огрызнулась я, когда отец отошёл.
— В нём говорит родительское бессилие, — флегматично заметил Никита. И это были первые слова, которые мы сказали друг другу за эти два дня. Но я видела, что Никита уже смирился со своей участью и строит новые каверзы. Брат никогда не унывал. Наверное, за это я его и любила.
Отец вернулся быстро. В руках у него были какие-то папки и два пластиковых пропуска.
— Значит так, дорогие дети, — в голосе отца зазвенела сталь. — Это — последнее место, куда я вас пристраиваю. Учиться будете в разных классах, чтобы поменьше времени на глупости оставалось. Накосячите – добро пожаловать в ПТУ, рабочие профессии сейчас очень востребованы. Пойдете потом на алюминиевый завод к дяде Олегу работать. Ты, кажется, мечтала стать актрисой? — он повернулся ко мне, но смотрел сквозь, словно меня и вовсе не было. — Там есть отличный кружок самодеятельности, — добавил он саркастически.
— Папа… — попыталась возмутиться я, но отец грубо оборвал меня на полуслове.
— Молчать! — рявкнул он, и я послушно замолчала, словно пристыженный щенок. Чаша отцовского терпения явно была переполнена, а я не была идиоткой, чтобы совать руку в берлогу к разъяренному медведю. Дальше он продолжил спокойнее, но в его голосе все еще сквозила ледяная ярость. — Подъем у вас теперь в пять тридцать утра, так как до школы ехать около двух часов, с учетом пробок. Придется повысить оклад водителю, и это дополнительные расходы, которые я несу из-за вас. На гаджетах я установлю родительский контроль, отныне интернет только для учебы. Впрочем, моя библиотека в вашем полном распоряжении, — хмыкнул он, словно предлагал нам королевский подарок.Впрочем, для Никиты это так и было: он тот ещё книжный червь. А я читать ненавидела.