Я ничего не боюсь

Я ничего не боюсь

Мне очень много лет. Донельзя много. Я давно сбился с исчислительного подытоживания. Действующий паспорт растолковывает всем праздным интересующимся, что данному обветшалому индивидууму полных восемьдесят четыре года. Однако печатный шрифт излагает превратную цифирь. Каллиграфический блеф.
Мне гораздо больше. Безмерно. Несоизмеримо со временем.
Я вечен.

Местный блаженный-так меня кличут в нашем спальном районе. Хожу по исконной округе в длинном плаще с капюшоном, полностью закрывающем вековое лицо с фактурной бородой. Частенько ношу на плече деревянный, резной крест. Для чего перемещаю тяжелую священность? Лучше не спрашивайте. Не отвечу. Надобно. И всё. Весь сказ.

Дичатся ли люди? Да. Конечно. Они страшатся меня, чураются и спешно расступаясь, норовят быстрее отойти в сторону. Им тягостно и малоприятно видеть неживописную картину у себя в цветущем, благоустроенном дворе, рядом с детскими песочницами и ярко раскрашенными качелями.
Странного паломника не трогают и не привлекают.
Я безопасен.
Это кристальная, незамутненная подлинность.

Сегодня моим соседом по лестничной площадке станет бедовый юнец. Я знаю о нем ВСЁ. Абсолютно. Ведаю все его келейные действия, сокровенные помыслы, рассуждения вслух и потайные грезы.
Я могу даже пересказать его предысторию переселения:
-Бла бла бла, бла бла бла, бла бла бла... Я ничего не боюсь.

Примерно так, возбужденный наследник обозначил предкам свои планы на будущее, отношение к дальнейшему бытию и свои духовные воззвания. Гордость за откровенно высказанные желания и стремления, переполняла бесшабашную, упертую стать с вольнодумием.

Наиумнейшая тирада, рассчитанная на оглушительный успех, поглотилась его родными молча и не подверглась суровой цензуре. Удрученная мама пожала сникшими плечами и развернувшись, со слезами на глазах, ушла на кухню давиться остывшим чёрным кофе. А выдержанный отец, жестом "окей", распахнул отпрыску серый, постный ВЫХОД из сложившейся ситуации и приоткрыл светлый, лучезарный ВХОД в самостоятельное существование, в лазок которого взросшее дитятко резво сигануло.
-Ура!!! Свобода! Я ничего не боюсь!

Ну-ну! Как же!

Съемную квартиру он нашел ещё два дня назад. Аренда однушки в панельной пятиэтажке была смехотворно-копеечная. Она оказалась намного дешевле, чем полуразрушенная дача в черте города и дешевле, чем обшарпанная комната в заводской общаге на бездорожной окраине.
Ещё бы!

-Супер! Сходная цена. Почти даром. Не стоит отклонять подходящий вариант, надо срочно хватать.

Негоже ему отказываться. Потребно немедля брать. Ему вкореняют искажение, глумливо подъелдыкивают и мглистую плутню предлагают, а он рад-радёхонек. Не углядит, не преклонит ухо, не смекнет, легковерно вторит оборотную, нелицевую обманность. Вот дурачок!

-Правда, теперь придется добираться в университет и в супермаркет, где я подрабатываю охранником, немного дольше. Да ладно. Где наша раздольная независимость не пропадала. В подвале моего дома ночной клуб с клёвым названием "Подземный лес". И ещё колоритный, протокольный чудик под боком. Класс! Заживу! Я ничего не боюсь!

Шутейно ему. Потешно малому. Колоритный чудик-это моя старческая персона. Занятно.
Примерно в полдень завыли все домашние псинки нашего шестиподъездного жилища. Их ни много, ни мало: тринадцать разношерстных, сплоченных шкурок. Они жутко вьюжили на все голоса минут десять, как обычно. Особенно старательно выводил горловые трели новоприбывший блохастый кобелек, который приблудился совсем недавно. Мой питомец. Четвероногие почуяли запах приближающейся смерти, тонко унюхав её пагубную, зловонную тлетворность.
-О, черт! Жесть! Я ничего не боюсь.

Зазря говорено, соколик. Зазря. Посмотрим.
Ближе к вечеру приехал его отец, привез продуктовый гостинец на месяц. Овощные разносолы, ведро картошки, десять банок тушенки и двухлитровую бутыль с подсолнечным маслом.
-Б-а-а-атя!

А батяня у него сносный-веселый и участливый.

Итак, началось самое интересное. После поздней трапезы молодой человек решительно направился в клуб "Подземный лес".
-Ничего себе дровосеки с лесорубками! Не ожидал остро-крутого антуража у себя под килем. Факельнем!

Атмосфера там была и правда лесоповальная. К утреннему закрытию угарной чащобы всегда образовывался полный вихревал с чадным буреломом. Всеобщий сокрушенный валежник. Сплошные понурые чурбачки и падшие коряжины с блеклыми полешками.

Прошло шесть дней. Я отчетливо разумею, что неуемному пареньку здесь дюже нравится. Ему по вкусу все недозволенные утехи и жгучие забавы, без исключения.
Невежда! Вроде уже не мелкий отрок.

Он быстро решил, что посменный магазин (сутки через двое) и каждодневные занятия, друг с другом плохо ладили. Можно сказать, что они совсем не уживались и требовали незамедлительного развода с обособлением по разным углам. И студент устроился стражником в развлекательное заведение. А что? Два ночных бдения в декаду его вполне устраивали.

Только не учел одного-проклятый "Подземный лес" так просто ещё никого не отпускал. Густые заросли кромешной тьмы затягивали адским багрянцем, пьяняще окуривали, дурманили метаном здешних трясиновых болот, толкали в чудовищную, невозвратную пропасть.
Судя по всему, походы за учебными знаниями четвертого курса вот-вот должны были прекратиться.
Ну ты и орясина!

Я нашел половозрелова долдона на автомобильной парковке перед ясным, тихим рассветом. Согнувшись пополам, словно перочинный ножик, он страшно и мучительно выпрастывал на чистые кроссовки ядовитое содержимое из заморенных отравой внутренностей. Втащив к себе в квартиру полудохлое, немощное тело с белым лицом и посиневшими губами, размышлял-что мне с ним делать. С давних времен никому не оказываю помощи. Не желаю. Каждый сам должен решать, что ему важно в многослойной, витиеватой жизни. У всех свой путь с собственной, предначертанной кончиной.