Я Вам любви не обещаю

Глава 17

Вера накрылась с головой одеялом и разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку. Холодное «вам» болезненным уколом впилось в сердце. Произошедшее между ней и графом в ее собственной постели ныне виделось ей омерзительным. Порченная она отныне. Отдала самое ценное, что имела, думала привязать его к себе, решившись на самый отчаянный для любой девицы шаг, но видимо, своей неискушенностью в делах подобного рода, только лишь оттолкнула его.

Чем она нынче лучше княгини Уваровой? Ольга Михайловна ничего не значила для Бахметьева, и он рад был избавиться от надоевшей пошлой связи, и её, Веру, скором времени ждет та же участь. Только у княгини супруг законный имеется, а для mademoiselle Воробьевой отныне все кончено.

Чем более она думала о том, что совершила, тем сильнее ненавидела Бахметьева за то, что он с ней сделал и себя за то, что поддалась искушению. В будуаре послышались шаги. Видимо, то горничная, проводив его сиятельство, вернулась на свое узкое ложе. Вера затихла, не желая выдать владевшее ей отчаяние. Дарья тихо постучала в двери:

- Вера Николавна, спите?

- Нет, - вздохнула Вера. – Входи.

- Я вам ванну приготовила, - отвела глаза девушка.

- Благодарю, - завернувшись в одеяло, Вера прошла в уборную.

Отбросив его в сторону, девушка ступила в ванну. «Можно смыть грязь с тела, но с души-то не смоешь», - вздохнула она, погружаясь в воду. И все же теплая душистая вода подействовала на нее умиротворяюще. Отступили страх и отчаяние, оставив только горечь и запоздалое раскаяние.

Отныне для нее не было секрета в том, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями спальни. Наверное, будь Бахметьев ее супругом, она бы не чувствовала себя столь униженной, ведь что греха таить, интимная близость была не лишена приятных моментов, но это и более всего угнетало. Не должна была она испытать наслаждения от того, что совершила. Ведь это грех так отдаваться мужчине.

Вода остыла, а Вера все продолжала сидеть в ванне.

- Вера Николавна, - услышала она обеспокоенный голос горничной за дверью.

- Со мной все хорошо, - отозвалась Верочка. – Уже выхожу.

Что теперь-то придаваться унынию, коли все свершилось. Разве не за этим Бахметьев привез ее в Петербург? Разве не знала, на что идет, давая графу свое согласие?

Вернувшись в спальню, Вера обратила внимание, что Дарья перестелила постель и, оставив для нее на столе зажжённую лампу и стакан теплого молока, удалилась. Девушку растрогала такая забота, и она вновь шмыгнула носом, пообещав себе, что завтра непременно отправится в лавку, купит что-нибудь, дабы отблагодарить горничную.

Прикрутив фитиль, Вера забралась в постель и постаралась отрешиться от мыслей о Бахметьеве, о завтрашнем дне, решив для себя, что не стоит горевать о том, чего уже не вернуть и не поправить.

***


Бахметьев, выйдя из парадного, остановился на набережной, прислонившись спиной к фонарному столбу. К ночи похолодало, и пронизывающий ветер норовил забраться под плащ, заставляя ежиться. Подняв голову, Георгий Алексеевич нашел глазами окно, где сквозь неплотно задернутые шторы пробивался неяркий свет керосиновой лампы. «Не спит», - вздохнул Бахметьев. Порывшись в кармане плаща, граф извлек из него портсигар. Ветер несколько раз гасил пламя спички, но все же ему удалось прикурить сигарету. «Дурак! - обругал себя Бахметьев, затянувшись горьким дымом. – Сбежал, как нашкодивший мальчишка. Стоило ли так спешить? В кои то веки похоть совсем затмила разум. Все должно было быть иначе», - сигарета истлела и обожгла пальцы. Отбросив окурок, - Георгий Алексеевич дождался, когда свет в окне погаснет и только после того зашагал по мостовой в сторону Литейного.

Шаги гулким эхом отдавались в ночном городе. Все замерло. Обыкновенно в эти часы на улице можно было встретить припозднившихся гуляк из числа студентов или военных, нет-нет проезжала пролетка, но нынче было тихо. Идти было совсем недалече. Ветер свистел в ушах, подгоняя в спину и вынуждая ускорить шаг.

Перейдя мост через Фонтанку, Георгий Алексеевич с Невского свернул на Литейный. До дома оставалось не более версты. От природы Бахметьев обладал чутким слухом. Ему показалось, что кто-то следует за ним попятам. Остановившись, он огляделся. Вдоль неосвещенной стены доходного дома мелькнула чья-то тень. Граф мгновенно подобрался, как всегда в минуты опасности ощущая необыкновенный душевный подъем. Медленно повернувшись, Бахметьев зашагал далее, ожидая нападения.

Нападавших было двое. Как бы Бахметьев ни готовился к тому, все же момент нападения был неожиданным. Сначала дорогу преградил высокий широкоплечий человек, вынырнув, будто чертик из табакерки с ближайшей подворотни. В руке нападавшего блеснуло лезвие ножа. Закрывшись рукой, Бахметьев ухватил своего противника за запястье, сжимая его руку, что есть силы в надежде заставить того выпустить оружие. Никто не издал ни звука. Слышалось только напряженное дыхание обоих. Вывернув руку нападавшего, граф услышал, как звякнул о мостовую нож, откатившись куда-то в сторону, и в тот же миг на его шее оказалась удавка. Кто-то второй пониже и явно гораздо слабее первого противника, повис на нем со спины, пытаясь затянуть петлю на шее. Фуражка смягчила удар по голове, кастет скользнул по щеке, оставляя глубокую царапину, в глазах потемнело.

- Караул! Грабят! - послышался чей-то истошный крик.

Хватка ослабела.

- Повезло вам, ваше сиятельство, - услышал он свистящий шепот над ухом.

Топот ног по мостовой возвестил о том, что его недруги, кто бы они ни были, поспешили покинуть место нападения, оставив свою жертву.

- Ваше благородие, - обратился к нему запыхавшийся городовой, - не пострадали?

- Нет, - выдохнул Бахметьев, снимая с шеи веревку.

Вслед за городовым к нему подошел тощий паренек, судя по форменной фуражке и тужурке, студент, который, очевидно, и поднял крик, привлекая внимание. Помогая графу подняться, городовой заботливо поддерживал его под обе руки.

- Сюда, пожалуйте, - скороговоркой произнес он, увлекая Бахметьева под свет фонаря.

Студент, последовал за ними, с любопытством рассматривая того, кому он вольно или невольно только что спас жизнь.

- Что ж вы службу так скверно несете? – в сердцах бросил Бахметьев, стирая кровь с поврежденной щеки.

- Так отдали бы кошелек и дело с концом, - обиженно заметил городовой. – Что ж вам жизнь недорога, что вы супротив двоих драться кинулись?

- Да кабы кошелек… - вздохнул Георгий Алексеевич, нащупав в кармане золотой портсигар и портмоне.

- Проводить вас, ваше благородие? – поинтересовался городовой.

- Было бы неплохо, - поворачиваясь лицом к студенту, отозвался Бахметьев. – Благодарю вас, юноша. Вы мне жизнь спасли.

- Не стоит благодарности, ваше благородие, - словно девица зарделся студент, - всякий на моем месте поступил бы точно также.

- Ежели я когда-нибудь смогу быть вам чем-нибудь полезен, вы можете найти меня по этому адресу, - достав из кармана портмоне и вытащив из него визитку, произнес Бахметьев, протягивая карточку студенту.

Городовой попытался взять графа под руку, но Бахметьев довольно резко отказался от помощи и предпочел передвигаться самостоятельно, несмотря на то, что голова его кружилась и походка была не совсем твердой.

Дома Георгий Алексеевич приказал подать бренди. Налив почти полный стакан, он немного плеснул на ладонь и приложил ее к разодранной щеке. Сдавленно чертыхнувшись, граф посмотрел в зеркало на свое отражение. Помимо ссадины на лице на шее красовался след от удавки. «Во истину в рубашке родился», - перекрестился Бахметьев. Кто его знает, чем бы все закончилось, коли не подгулявший допоздна студент.

Сначала Бахметьев тоже решил, что на него напали с целью ограбления, тем более что могли видеть, как он подкуривал сигарету, достав из кармана плаща дорогой портсигар. Однако, поразмыслив немного и вспомнив последние слова одного из бандитов, Георгий Алексеевич пришел к печальному выводу, что нападавшие желали отнюдь не поживиться за его счет, но убить. Видимо, они следовали за ним от самого парадного дома на Фонтанке, и как только он перешел мост и стал удаляться от набережной, решили напасть. Чего проще: задушить, а тело сбросить в реку.

Оставалось только вспомнить, кому он настолько насолил, что платой за прегрешения должна была стать его собственная жизнь. Присев в кресло со стаканом в руке, Бахметьев погрузился в мрачные раздумья. Единственная мысль, что приходила ему в голову – это связь с Ольгой. «Нет, - вздохнул граф, отпив из стакана глоток бренди, - Уваров никогда бы не стал сводить счеты подобным образом. Николай Васильевич вообще бы не стал сводить счеты, потому как к супруге своей всегда был равнодушен и ревнивцем никогда не слыл. Для князя самым важным было, чтобы внешние приличия были соблюдены, а уж тем более сейчас, когда сия пошлая связь осталась в прошлом, подобная месть и вовсе лишена какого бы то ни было смысла».

Однако более у него не было ни одной мысли по этому поводу. Сколько бы он не перебирал в памяти своих знакомцев, по всему выходило, что врагов, готовых убить его, он нажить не успел. «Что ж, отныне стоит соблюдать осторожность и не бродить в одиночестве по ночным улицам Петербурга», - решил Георгий Алексеевич, укладываясь в постель. За всеми волнениями последних нескольких часов, мысли о Верочке отошли на второй план. Он обязательно загладит свою вину перед ней, но позже.

Утро выдалось отнюдь не добрым. Просматривая почту, Георгий Алексеевич с тяжелым вздохом вскрыл конверт с письмом от матери. Лидия Илларионовна в своем послании взывала к его совести и сыновьему долгу:

«Mon cher fils, (Мой дорогой сын) мне очень жаль, что мы расстались с Вами столь неподобающим образом. Возможно, я была не права, когда упорствовала в своих желаниях, но все мои деяния направлены на то, чтобы видеть Вас счастливым и довольным жизнью. Жорж, прошу Вас, не ставьте меня в неловкое положение. На следующей седмице я ожидаю с визитом семейство Епифановых. Надеюсь, вы сможете уделить несколько дней мне и моим гостям. Ваша любящая мать, графиня Бахметьева».

Взглянув на дату, граф нахмурился. Получается, что Епифановы вот-вот должны прибыть с визитом к его матери, ежели уже не находятся в Бахметьево.

«Ах, маменька, - усмехнулся Бахметьев, - вы все же не оставили сию мысль. Впрочем, учитывая обстоятельства прошлой ночи, поездка в имение нынче не самая плохая идея», - решил он, взяв в руки перо, дабы написать ответ матери.

Но оставалась еще Верочка. Уехать, не сказав ни слова после ночи, проведенной с нею, было бы верхом цинизма. «Послать ей цветы и записку? - задумался Георгий Алексеевич. – Нет. Это оскорбит ее. Надобно бы лично объясниться», - вздохнул он.

Бахметьев медлил с визитом. Он не знал, как вести себя с ней после, что сказать, да и в собственных чувствах он не мог толком разобраться. Он так долго добивался ее, пожертвовал расположением madeimoiselle Епифановой, лишь бы получить желаемое, а вот ныне не испытывал ни радости, ни удовлетворения от одержанной победы. Да и было ли это победой, коли на душе остался горький осадок? Нет-нет вовсе не разочарование владело им, но недовольство собой было причиной посетившей графа меланхолии. Ведь когда так стремился увлечь ее в омут грешного сладострастия, он вовсе не думал об ответственности, что после ляжет на его плечи. Имел ли он право пользоваться ее юностью и неопытностью, влечением, что она испытывала к нему и по своей наивности совершенно не умела скрыть? Он обещал бросить к ее ногам весь Петербург, но ей вовсе не нужны были ни деньги, ни драгоценности, - все то, что с радостью приняла бы от него другая. Но Верочка она ведь не такая, как те другие. А он, так легко согласившись в тот момент, не думал о том, что, по сути, ему нечего ей предложить.

С такими мрачными мыслями отправлялся Бахметьев на Фонтанку. Несмотря на то, что отправился он по известному ему адресу средь бела дня, Георгий Алексеевич решил воспользоваться услугами извозчика. Слишком памятна еще была ночная встреча. Вряд ли кому-то придет в голову упрекнуть его в трусости, коли он решит впредь быть более осторожным и осмотрительным.

Двери ему открыла Дарья. Девушка лишь мельком взглянула на него и поспешно отвела глаза. Но даже столь мимолетный взгляд показался Бахметьеву осуждающим. Ну что же, даже у горничной был повод осуждать его, ведь он повел себя не самым лучшим образом.

- Вера Николавна, дома будут? – поинтересовался граф, снимая фуражку.

- Барышня гулять изволили, - присела в книксене Дарья.

- Что же одна? – удивился Бахметьев.

- Нет. Вера Николавна Никитку с собой взяли.

«Может то и к лучшему», - вздохнул с облегчением Георгий Алексеевич.

- Я ей напишу, - шагнул он в переднюю.

Дарья отступила, пропуская его в квартиру, проводила в гостиную и поспешила в будуар хозяйки за письменными принадлежностями, оставив графа одного. Внимание Георгия Алексеевича привлек незаконченный пейзаж, который художница оставила на столе. Вглядываясь в картину, Бахметьев без труда определил, что за место рисовала Вера. Это был отдаленный уголок парка в Бахметьево, тот самый, что так хорошо был виден из окна флигеля, и который она уже пыталась изобразить карандашом.

Вернулась горничная и выложила перед ним на стол лист бумаги и чернильницу с пером. Отодвинув пейзаж, Георгий Алексеевич присел за стол. Раздумывая над тем, что написать, он вспомнил их разговор накануне. «Никогда не лгите мне», - просила она его. «Но ведь не сказать всей правды – не значит солгать», - пожал плечами Бахметьев, обмакивая перо в чернила.

Перо в его руках легко заскользило по бумаге, выводя ровные четкие строки:

«Вера, mon ange, дела семьи вынуждают меня уехать на несколько дней в Бахметьево. Мне жаль, что приходится оставлять вас нынче, но я не в силах отказать матери в ее просьбе. Надеюсь, что мы скоро увидимся с вами. Жорж.»

Оставив записку на столе в гостиной, Георгий Алексеевич покинул квартиру на Фонтанке и сразу оттуда направился на службу, дабы известить начальство о своем отсутствии в течение седмицы. Успокоив, таким образом, свою совесть, граф уже к исходу дня въезжал в ворота родового имения.

Верочка вернулась к себе после полудня. Как и собиралась, она зашла в лавку и купила небольшой, приглянувшийся ей гребень из слоновой кости, рассудив, что в темных волосах Даши сия безделица будет смотреться на редкость хорошо. Благо денег на булавки Бахметьев оставил немало.

По пути домой она остановилась у Казанского собора. Девушка долго не решалась войти, испытывая некий трепет перед величием монументального строения, но пересилив свои страхи, все же ступила под своды храма. В трудные моменты жизни Вера часто искала утешения в молитве, и раньше это средство всегда действовало безотказно. Стоило остановиться перед образами и обратиться к Господу со своими горестями и страхами, на нее снисходило спокойствие, появлялась ясность мысли, и почти всегда находилось решение. Но сегодняшнее посещение собора не принесло ей желаемого успокоения и утешения. Мысли ее метались, словно осенние листья подхваченные порывом ветра. Как могла она о чем-то молить, коли сама встала на скользкий путь прелюбодеяния? Никто кроме нее самой не был повинен в том, что не было отныне покоя ее душе.

Размышляя о своей загубленной жизни, Вера дрожащей рукой осенила себя крестным знамением. «О чем просить? Разве только покаяться», - вздохнула она, так и не решившись зажечь свечу.

- Сударыня, могу я вам чем-то помочь? – обратился к ней, наблюдавший за ней священник.

- Нет, благодарю, - мелькнула на губах слабая улыбка.

Подобрав юбки, Вера торопливо зашагала к выходу, спиной ощущая внимательный взгляд. Не хватило духу покаяться, признаться во всем. Стало быть, придется и дальше самой тащить сию тяжелую ношу без всякой надежды избавиться от нее. Едва ли не бегом спустившись по ступеням храма, Верочка, не оглядываясь на сопровождавшего ее лакея, поспешила на набережную Фонтанки.

Оказавшись дома, она тотчас вручила Дарье подарок и улыбнулась тому, с какой искренней радостью и благодарностью горничная приняла сей скромный дар. Вволю налюбовавшись изящной вещицей, Дарья спохватилась:

- Его сиятельство заходили поутру, покамест вас не было, - неловко переминаясь с ноги на ногу, опустила глаза Даша.

- Георгий Алексеевич что-нибудь оставил для меня? – старательно изображая равнодушие, поинтересовалась Верочка.

- Письмо на столе в гостиной.

Стараясь ступать неспешно, Верочка прошла в комнату и взяла со стола коротенькую записку. Граф извещал о том, что будет несколько дней отсутствовать в столице. Ни слова о прошлой ночи, ни слова о чувствах, ни слова о любви. Впрочем, любви он ей как раз и не обещал. С тяжелым вздохом Вера опустилась на стул, смяв в кулачке записку. «Ну, уж коли он не любит меня, то и ему ни к чему знать о моих чувствах, - подперла щеку рукой Верочка. – Надобно дальше жить». И пусть она согрешила, но ее не постигла кара небесная, не поглотила геенна огненная, ничего вокруг не изменилось, за исключением того, что отныне ад существовал в ее собственной душе.

Стараясь отвлечь себя от грустных мыслей, она вспомнила о своем последнем разговоре с князем Уваровым. Что ж, место жительства у нее теперь имеется, стало быть, пришла пора попросить Николая Васильевича вернуть ее вещи, которые остались в поместье Уваровых. 



Отредактировано: 11.09.2016