Я вернусь...

Настоящим мужчинам посвящается.

1.
…-А я, когда вернусь, в отпуск поеду. К маме,- мечтательно сказал матрос Исмаилов, подтаскивая ящик с инструментами, - уф-ф-ф, жарко.
Он вытер пот со лба и дёрнул ворот робы.
-Везёт тебе, Фарид, - подал из своего угла голос Сергей Акунёв, - застанешь бархатный сезон. А я хочу машину купить. Наконец, накопил.
-В Мурманск за ней рванёшь? – поинтересовался мичман Копылов, пытаясь сдвинуть неподдающийся вентиль.
-Так, а куда ж ещё, Санёк? – утвердительно кивнул ему Акунёв. - Дай я, - потянулся он к вентилю, увидев, что у друга в кровь стёрлись ладони.
Вцепившись в вентиль, Акунёв дёрнул со всей силы, но деталь стояла намертво, как впаянная.
-Я премию матери отошлю с братом, - вытирая руки, мечтал Александр, - брат у меня Лёха, хороший, но, шалопай порой, конечно.
-А я вот…, - продолжал борьбу с вентилем Сергей, - я вот…,- от напряжения у него на шее вздулись вены.
Наконец, вентиль, поддался и сдвинулся. Акунёв быстро закрутил его и, расслабившись, договорил:
- Я, когда вернусь, собираюсь Натахе предложение сделать.
Из нагрудного кармана он вытащил колечко, показав другу.
-А-тста-а-ви-и-ить разговорчики, - подал голос командир отделения Павел Каретников, стоявший в проёме люка.
Все мгновенно повскакивали, отдавая честь.
-Вольно, ребята, - смягчился командир, - но об отпусках и невестах помечтаем потом, - он взглянул на часы, - Одиннадцать-тридцать. Через полчаса прибываем в заданный квадрат учений для…
Договорить он не успел. Подлодку сотряс такой мощный удар, что все кувырком разлетелись по кубрику.
-Это что за …мать? Все живы? – потирая рассеченный висок, капитан-лейтенант Каретников пытался встать, цепляясь за детали перегородки – субмарина дала сильный крен.
Свет в отсеке замигал. Где-то истошно завопила сигнализация. По коридору бежали матросы, откуда-то донеслось: «Пожар… задраить люки!» Защёлкали затворы замков.
Капитан-лейтенант поднялся, отряхиваясь, но тут раздался ещё более внушительный взрыв. И Каретникова отшвырнуло в сторону. Павел ударился о тот самый злополучный вентиль и потерял сознание.
Свет погас. Раздался противный скрежет ломающегося металла, завоняло жжёной проводкой. Подлодка завибрировала и, умирая, стала погружаться в ад.

…-Ну, Томка, ещё раз с днюхой тебя! – девчонки повскакивали, чокаясь.
-Глядите, облака какие красивые! – вдруг указала одна из них за окно.
И вся стайка высыпала на балкон любоваться закатом.
Солнце ненадолго упало за потемневшие сопки, и вода в заливе из стальной превратилась в чёрную.
-Пойдёмте внутрь. Холодно, - поёжилась, укутываясь в кофту, Тамара.
Но тут её взгляд упал на площадь. Там собиралась толпа.
-Что за сходка? – спросила Тома, и сердце её почему-то заныло.
-Вроде мой Володька там, - сказала, вглядываясь в толпу, одна из подруг.
Потом она улыбнулась и, повернувшим к остальным, доложила:
-Там весь запасной экипаж «Смелого». Видимо, твой Каретников, Тамара, вернулся раньше. Подарком на твоё тридцатилетие.
Все выдохнули и расцвели. В наступившей тишине с площади долетело: «Сейвал» не вышел на связь».

…Наташа сидела в баре и смотрела, как в стакане вокруг ложки закручиваются чаинки.
-Да правильно ты всё делаешь, - похлопала её по руке подвыпившая Иванова, - в задницу этого Акунёва. Чего тут ловить?
Катя Иванова подняла голову, и, окинув полупустой зал мутным взглядом, уткнулась в угол, где сидела компания моряков. Увидев их, она стукнула рюмкой об стол и зло сказала:
– Мужиков здесь нет вообще. Одни, блин, военные.
Потом она повернулась к подруге и повторила:
-Ты всё правильно делаешь… Снежинск – жопа мира. Поедем в Мурманск, снимем квартиру на двоих, как договорились. А там, глядишь, и в Москву подадимся. Чего нам то, таким красивым, здесь делать? Давай выпьем, за новую жизнь.
-Кать, я же сказала - не буду, - Наташка мотнула головой, - в положении нельзя.
-Так ты ж аборт сделаешь, - Катя махнула официантке, показав на пустую рюмку и подняла два пальца.
В это время моряки все, как один, поднялись из своего угла, и, покидав на стол деньги, спешно выскочили за дверь.
-О, побежали, - проводила их неодобрительным взглядом Иванова, - «ну, а девушки? А девушки потом…» - продекламировала она, добавив, - а это потом никогда не наступит.
Катя нагнулась к подруге и, обдавая парами водки, зашептала:
-Только Серёге не болтани. А тот этот кусок дебила ещё уговорит тебя здесь остаться. Я тебя, лохушку романтичную, знаю. Станешь у нас Наташа Акунёва. Тьфу. Будешь тут куковать, как другие, до еврейской пасхи.
Официантка принесла две полных рюмки, и, поставив перед Катей, отошла, сделав телевизор, висящий над барной стойкой, погромче.
-«Российская атомная подводная лодка «Сейвал» затонула в Белом море, - вещала бесцветным голосом дикторша, - ведутся спасательные работы…»
Наташин мир наполнился этими словами, пошатнулся и рухнул вместе с ней на пол.

…Телевизор смотрели и Лёшка с Виталиком. Ну, как смотрели? Они сидели в комнате Лёши и допивали самогон. Алексей жаловался другу на жизнь, а пыльный телек тихо тарахтел в углу.
-Вот за что я тя люблю, брателло, - ударив кулаком по столу, покачиваясь, перебил печальный монолог Лёши Виталик, - за то что ты, Копылов, отличный мужик. На-дёж-ный!
Алексей одобрительно кивнул:
-Спасибо, друган. Только ты меня понимаешь…
Шмыгнув носом, он встал, подошёл к старой лакированной стенке, взял фотографию молодого мужчины в чёрном кителе, и шваркнул её со всей дури за диван.
-За что ты так братана? – поинтересовался Виталик.
-Не брат он мне больше. Сука… Звонил три дня назад. Мать накапала ему на меня… Так он мне: «Лёшка, ты меня не позорь». Мэри Поппинс долбанная…
Раскрасневшийся парень повернулся к другу:
-Я, б..ть, позорю его. Прикинь?
Дверь отворилась и комнату вошла женщина.
-Господи, срач-то какой, - устало сказала она, - сынок, просила же тебя здесь не курить.
-Ещё одна…Достала уже, - махнул на неё Лёша, - задрали своими нравоучениями.
Виталик икнул и добавил:
-Клавдия Васильна, зря вы так. Лёха у вас – золотой человек.
-Золотой-золотой, пока спит зубами к стенке, - недовольно пробурчала Клавдия, подбирая разбросанные вещи, - Алексей, опять пропиваешь зарплату? А жить то на что будем? На моё?
-Тебе для меня куска хлеба жалко?! – взорвался Алексей, - для Сашечки своего не пожалела бы! Я для тебя так, кусок говна, сын у тебя один – Сашка…
-Не заводись, - потянул его за рукав Виталик, - пойдём лучше, сходим ещё за одной.
Леша бросил злой взгляд на мать, плюнул на пол и, выходя из комнаты, со всей дури треснул дверью.
Парни оделись и ушли, а Клавдия бесполезно помахала руками, разгоняя сизый дым, и двинулась к окну. Дёрнула грязную форточку, за которой открылся безрадостный двор посёлка Бугры: двухэтажные бараки, хлипкий заборчик и куча песка посреди луж, именуемая здесь песочницей.
Она видела, как сын с Виталиком присоединились к компании парней у подъезда и оттуда донёсся смех, перемешанный с матами. Но тут из жужжащих теленовостей, её ухо случайно выловило: «атомоход «Сейвал»…
Клавдия напряглась, подошла к телевизору и сделала погромче.
Через минуту Лёшка, только отхлебнувший из полторашки, заботливо протянутого друзьями пива, услышал истошно кричащую мать:
-Лёша, сынок, срочно беги сюда!!!

2.
…Каретников пришёл в себя, от того, что его тащат куда-то вверх. Китель намок, ноги застыли, одна рука висела плетью.
-Кто здесь? Что происходит? – забросал Каретников вопросами темноту.
-Товарищ капитан-лейтенант, так мы того, - подал голос Саша Копылов, - кажись на дне.
Акунёв включил фонарик и подсветил грязные лица Сашки, Исмаилова и ещё одного матроса. У него была рассечена бровь, и из-за отёка одного глаза почти не было видно.
-Ты, кажется, Беликов? Турбинист из седьмого отсека? – спросил его капитан-лейтенант.
- Ага, – кивнул парень, - Беликов Денис.
Акунёв потушил фонарик. И Беликов продолжал в темноте:
-Товарищ капитан-лейтенант, разрешите доложить? Остались относительно целыми шестой, седьмой, восьмой и девятый отсеки. Остальной корабль, предположительно, выгорел. Там наверняка срезало ударной волной переборки… Мы собираем оставшихся. Думаем, что делать.
Каретников, прислонился к искорёженной детали и сквозь дикую боль и кровавые круги перед глазами попытался собрать в кучу мысли.
Так. Комсостав, скорее всего, погиб. Четыре отсека целы. Сколько тут может быть людей? Человек тридцать. Павел застонал. Было сто двадцать человек! Сука. Сто двадцать… Отборный состав. Лучшая команда на всём Северном флоте. Ни одного случайного человека… Паша, возьми себя в руки. Не раскисай. Давай рассуждать логически. Мы ещё живы, и это говорит о том, что каким-то чудом уцелел реакторный отсек и двадцать две крылатые ракеты. В шахтах вдоль бортов. Но кто сказал, что они не сдетонируют теперь?
-Что с нами будет? – подал голос Фарид, - товарищ капитан-лейтенант, что…
-Акунёв, какая здесь глубина? – перебил его Каретников.
-Примерно сто с небольшим, - ответил Сергей.
-Так, - решительно сказал командир, - мы должны были выходить на связь каждые шестьдесят минут. А потом норвежские сейсмологи наверняка уже засекли колебания. Они следят за нашими учениями, лучше своих. Так что командование флота, в любом случае, уже знает о ЧП. И скоро к нам вышлют спасателей. Что делать нам? Надо посчитать, сколько живых. И перебираться в девятый отсек. Там есть аварийный люк и комплекты спасательного оборудования. Они рассчитаны на подъём с двухсот метров. Так неужели мы со ста не сдюжим?
-Сдюжим! – заулыбался в темноте Исмаилов.
-А как же! - подхватил Копылов.
И они, цепляясь за выступы, стали подниматься в кормовой отсек.
-Двадцать четыре человека, - доложил Акунёв Каретникову через час, когда все собрались в кубрике девятого отсека и пересчитали живых.
У многих были ранения. Но самое серьёзное - у мичмана Артёма Коткова из восьмого отсека. У него была крупная рана на боку из которой безостановочно сочилась кровь. Кто-то снял с себя бельё, и им, как могли, перетянули рану. Но мичман впадал в забытьё, стонал и, приходя в себя, бредил.
Остальные нашли спасательные комплекты, и, надевая их, перебрасывались советами.
-А если шлюз не работает? - спросил кто-то.
-Тогда придётся затопить отсеки, - ответил Каретников.
-Вы только, когда выберетесь, про кессонку помните, - вдруг сказал пришедший в себя Котков.
-Как ты, Артём? – спросил его Копылов.
Но мичман больше голоса не подавал. И подползшему к нему Сашке Копылову осталось только закрыть Коткову глаза.
-Нас двадцать три, - сказал Саша в темноту. И все замолчали.
Тишину прервал мичман Бочкин. Он исследовал аварийный люк и пришёл к неутешительным выводам:
-Из-за удара люк деформировало, зажало замок.
-И что это значит? – спросил кто-то.
-Что мы не сможем его открыть.
По спине Каретникова пробежал холодок.
-А на сколько тут хватит воздуха? – спросил Копылов.
-Трудно сказать, - медленно начал Павел, - думаю, что на пару суток точно. А там... Нам нужно выдолбить этот чёртов замок.
-Но это невозможно, - начал Исмаилов, - толщина люка… плюс обшивка…это получается…
-Хватит, - перебил его Каретников, - мы должны выдолбить его. Ребят, по двое. Ищем, что попадётся под руку, и работаем. Без остановок.
И они начали долбить. Сергей Акунёв нашёл обломок крупной детали и орудовал им. Рядом лупасил по люку какой-то хреновиной Сашка. Шли часы. Ребята сменяли друг друга, но бороться не переставали. Правда, и замок не особо поддавался.
В один из перерывов, часов через десять, Павел Каретников нашёл у себя в кармане карандаш. На обрывке журнала он стал коротко описывать события левой рукой, потому что правая уже совсем не работала.
-Зачем это? – спросил его Акунёв, которого капитан-лейтенант попросил себе подсветить затухающим фонариком.
-Для тех, кто нас найдёт, - тихо сказал Павел. - Если…
Они переглянулись. Каретников упрямо стиснул губы и продолжил писать, пока фонарь не потух.
Вдруг тот, кто дежурил у люка, закричал: «Стоп! Всем молчать!»
Застыли. И в полной тишине, они услышали глухие удары в перегородку субмарины.
-Азбука Морзе, - прошептал Копылов, - Исмаилов, ты вроде знаешь?
-Спасательная команда «Алтай»… На море шторм…Нас попытаются вскрыть. Спрашивают, как мы? – перевёл перестук Исмаилов.
-Ответь им, Фарид, что, мол, в живых двадцать три человека. Держимся, - сказал Каретников.
Исмаилову кто-то сунул в руки гаечный ключ, и он стал выстукивать по люку ответ.

…Шли вторые стуки, но подруги боялись оставить Тамару одну. А она так и сидела в праздничном платье на кухне, вцепившись в парадный китель мужа.
-Паша вернётся, - повторяла она, покачиваясь и глядя невидящим взором, - Паша вернётся.

…Наташку с кровотечением по срочной отвезли в больницу. Корпулентная врачиха, елозя холодным датчиком УЗИ по животу пациентки, которой вкатили лошадиную дозу успокоительного, но ту всё ещё мелко трясло, сказала:
-Что же, плод пока жив. Сохранять будем? Или уж сразу почистимся?
Наташке вдруг стало нестерпимо страшно, что если она решится сделать то, что сейчас назвали жутким словом «почиститься», то с этим ребёнком она похоронит и Сережку, и саму свою жизнь.
-Будем сохранять, - глядя в потолок, одними губами ответила Наташа.
И вдруг, завыв, схватилась за халат врача и, захлёбываясь от хлынувших потоком слёз, закричала:
-Доктор, миленькая, пожалуйста, прошу вас… сделайте так, чтобы он жил. Сделайте так!!!

…Виталик с Лёшей стояли в коридоре у приоткрытой двери.
-Мать, ты есть будешь? – несмело спросил Лёшка, заглянув в просвет, но Клавдия не обратила на него внимания.
Ползая на коленях перед иконами, она беспрестанно молилась, неистово кланяясь, с отчаянием целуя грязный пол.
«Отче наш, иже еси на небесех, - шептала Клавдия уже который час подряд, -да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Она глотала слёзы, боясь прерваться, вкладывая в молитву всю силу материнской любви и продолжала вить из слов канаты, удерживавшие, как пуповина, её Сашку на поверхности затопляемого отсека.
Ей представился задыхающийся Сашка в мертвой утробе субмарины. «Ты только живи, сынок, только живи…», - затрясла она головой, отгоняя страшное видение. И с новой силой заново принялась за молитву.
-Чего она там бормочет? – прислушался Виталик к звукам из комнаты.
Потом схватил с полки нелепую Клавкину шапку, над которой они частенько с Лёхой ржали, и, натянув её на себя, передразнил: «Отче наш. Ежа неси, но не беси…»
Он не заметил, как почернели Лёшкины глаза. Парень схватил Виталика за грудки, прижал к косяку и сказал:
-Падла ты конченная.
Встряхнул его и швырнул со всей силы на пол так, что тот перекувырнулся через себя, и, ввалившись в туалет, ударился головой об унитаз.
-Да как так то, - растерянно сказал Виталик, вытирая с разбитой губы кровь, - ты же сам говорил, что Сашка лох… что только дебилоиды служить идут…
-Да ты ногтя его не стоишь, - отчеканил Лёша. Потом вздохнул и добавил, - как и я…
Он пошёл к себе в комнату, нашёл за диваном разбитую фотографию, поставил её перед собой, долго смотрел на весёлое лицо брата, а потом, по-детски размазывая кулаками слёзы, неумело зашептал: «Отче наш, иже еси на небесах…».

3.
Шли четвёртые стуки.
-Что-то там у них не клеится, - сказал Исмаилов.
Он совсем ослаб, но всё еще упрямо колотил в замок люка. А сейчас сделал перерыв, прислушиваясь к работам за бортом. За эти четверо суток отсюда, изнутри, они успели пробиться только на дюйм. Всего лишь на один маленький дюйм. Крохотный, на фоне той толщи, которая отделала их от мира.
Радость от того, что помощь близко, за это время сменилась отчаянием: близко, да никак не приближается.
У многих в отсеке сил не осталось совсем. Шестеро были без сознания. От холода сводило конечности. За это время отсек трижды наполовину топило, но каждый раз, по каким-то непонятным им, мистическим причинам, вода отступала…
Они не знали, что там, за боротом, в таком же отчаянии снова и снова к ним погружаются водолазы. Не видели, как опытный спасатель капитан третьего ранга Андрей Реутов, водолаз во втором поколении, закрывшись в каюте, не мог заснуть. Он, сцепив зубы, вспоминал, какой увидел раскуроченную подлодку, гордость российского флота, там, во тьме воды.
Но после первых погружений все водолазы спали и ели исключительно, чтобы были силы. Хотя даже в коротких снах они бились в стены подлодки, где были их товарищи. Думать о другом они не могли. В моменты, когда отдыхали на поверхности, разрабатывали планы по спасению. Рисовали чертежи, придумывали схемы.
-Чёрт, - ругался Реутов, - ещё при отце моём было серьёзное оборудование для таких работ. А сейчас… эти хлипкие сварочные аппараты. В час по чайной ложке…
Рядом со спасательным судном, на отдельном катере, качало адмирала со свитой. Но здесь, в болтанке Белого, адмирал уважительно слушал лишь капитана «Алтая», понимая, что ни хрена не может сделать сам.
На пятые сутки опять заштормило. Да так, что суда стало сносить в сторону.
-Может, переждём? – спросил капитан Андрея Реутова, который со своей командой готовился к очередному погружению, - послезавтра должны подойти норвежцы. Говорят, у них на судне мощный гидравлический манипулятор.
-У нас времени сколько угодно, - ответил Андрей, - у них, боюсь, его уже нет.
Он кивнул на свинцовые волны, переливавшиеся из-за борта на палубу от усилившейся качки.
-Андрей, ты сильно рискуешь. Собой и командой, - покачал головой капитан.
-Беру риск на себя, – сказал Андрей, - а команда..., – он обернулся и посмотрел на четверых водолазов, надевавших обмундирование, - команда, как я.
-Ну что ж, но на сегодня последнее погружение, - командир отошёл в сторону, махнув рукой тем, кто в рубке, чтобы начали спуск спасательного колокола.
…Команда Реутова приготовила оборудование. С ребятами они договорились, что сегодня сделают пять подходов. Спустились под воду, и быстро нашли то место подлодки, в котором за это время пробили дыру, сильно приблизившись к нутру субмарины. Андрей трижды стукнул по обшивке – это было знаком для тех, кто внутри, надеть защитные маски на лица. Ему ответили, и это немного радовало.
Подходов сделали не пять, а десять. Заканчивалось время. Андрей в отчаянии понимал, что невозможно пробиться сквозь толщу оставшегося железа. Сверху был дана команда готовиться к подъёму.
«Ещё один раз», - подумал Андрей. Взял аппарат и втиснулся в узкий проход. Он начал на ощупь вгрызаться в металл - видеть мешали пузырьки воздуха от работающего аппарата, выбрасывавшиеся прямо в маску.
«Давай же, давай!» – с остервенением говорил аппарату Андрей.
Снаружи ему подали знак: «Сворачиваемся». Он нажал последний раз. Андрей не знал, что решил пройтись по тому самому месту, где изнутри бились подводники. Тот самый дюйм. Самая, казалось, малость. Появилась дыра, из которой всплыл огромный пузырь. Непохожий на пену от сварки.
…Через пятнадцать минут люк откинули, и оттуда показалась голова Исмаилова.
Как море ни волновалось, как ни раскачивало спасательные буксиры, как ни закидывал ветер холодной водой моряков, в этот вечер спасательные работы не прекратили, пока не вытащили последнего живого подводника.
С Павла первым сняли спасательный шлем. Реутов посмотрел в почти чёрное лицо капитан-лейтенанта Колесникова, командира турбинной группы дивизиона движения, и отдал ему честь. А потом, нагнулся и спросил:
-Ну, как вы?
-Жив, - прохрипел Колесников, - всех вытащили?
-Двадцать трёх.
-Всех, - чуть кивнул капитан-лейтенант и прикрыл глаза.

…Вскоре от места аварии отчалил катер. Он нёсся на всех парах, направляясь ко входу в залив. На нём истощённые, но несломленные, возвращались 23 подводника. Домой.