За ёлкой

За ёлкой

В конце 50-х, осенью,  мои родители почему-то сорвались с места - мы тогда только начали обживаться в Казахстане, да, видать не совсем удачно, - и уехали на северный Урал, в Краснотурьинск.

Там  жили наши родственники, причем папин двоюродный брат был женат на маминой старшей сестре.  У них была просторная трехкомнатная квартира в двухэтажном каменном доме сталинской постройки, в которой они нас  временно и  приютили.   Помню, что их там самих было четверо (родители и две дочери, мои кузины), да нас столько же  – у меня был еще и младший брат. Но жили, что называется, хоть и  в тесноте,  да не в обиде.

Приближался новый, 1959-й год. Не знаю, откуда я знал про новогоднюю елку – в своей деревенской школе на ней еще не успел побывать, потому что только начал учиться в первом классе, а здесь, в Краснотурьинске, меня в школу почему-то не устроили, так что мне была уготована участь второгодника поневоле, - но вот знал, и все тут. Скорее всего, из запавших в детскую мечтательную душу  картинок  букваря.

Побывать на елке в городской школе, в отличие от моих сестренок, мне не светило. Но, может, хотя бы дома наши общие родители поставят красавицу-елку и украсят ее, как полагается, всякими блестящими и разноцветными игрушками?

- Нет, - говорили мне взрослые. – Зачем? Не до елки нам. Да и никогда не ставили ее.

Я не находил поддержки ни у своих  папы и мамы, приходивших с работы усталыми и раздраженными,  ни у родителей кузин, тоже замороченных своими взрослыми делами. И я загрустил. Уж очень хотелось мне похороводиться вокруг разукрашенной елки со своими сестренками.   А детская мечта, если кто помнит, она практически неотвязная.

Но где ее взять, эту елку, коль взрослые совершенно равнодушно отнеслись к моей идее-фикс и совершенно не горели желанием раздобыть лесную красавицу, а уж тем более взгромоздить ее посредине квартиры.

И тут я додумался, где  можно раздобыть елку, причем самому. Дом наших родственников стоял почти  на самой набережной водохранилища, образованного плотиной на небольшой реке Турья.  А  на той стороне замерзшей и заснеженной запруды, на расстоянии всего нескольких сот метров от нашего дома, на фоне белого снега четко зеленели островерхие ели. Точно такие, как на картинке в букваре, только без украшений.  Дело оставалось за малым. То есть за мной.

Пока сестренки были в школе, мне разрешали гулять во дворе самому, потому что  дома  всегда находился  кто-то из взрослых (они работали в разные смены), вот он-то и приглядывал за мной. И  я заранее нашел в кладовке ножовку и припрятал ее под  обувной  шкафчик. А в один из последних декабрьских дней,  уходя на очередную  прогулку по двору,  я прихватил инструмент с собой. Тогда дома «дежурил» дядя Карим, и к своим обязанностям он относился спустя рукава, считая, что парень я достаточно взрослый и сам смогу позаботиться о себе.

День этот был довольно стылый  – как-никак, северный Урал, - и снег отчаянно скрипел под моими валенками, а мороз сразу принялся покусывать нос и щеки. Но это меня не пугало – я уже успел познакомиться с морозами в Казахстане, на Иртыше.  И лишь поплотнее подвязал шарф, поглубже засунул руки в вязаные варежки, и, помахивая сверкающей на  солнце ножовкой,   бодро направился прямо к темнеющей  за белым полотном замерзшего водохранилища зубчатой кайме хвойного леса.

Это белое снежное полотнище под разными углами  пересекали несколько протоптанных тропинок, и по ним передвигались редкие фигурки людей – кто-то шел туда, к лесу, а кто-то уже и обратно, и можно было разглядеть, что они несут на своих плечах елки. Это меня вдохновило – значит, мой план вполне осуществимый!

Я спустился с набережной и, выбрав одну из кратчайших, на мой взгляд, тропинок, пошел на ту сторону водохранилища. Несмотря на морозный день, очень скоро мне стало даже жарко; весь заиндевелый от моего горячего дыхания  шарф уже сполз с носа и болтался где-то на шее, ноги стали гудеть от усталости – в валенках, да еще на размер больше,  на дальние расстояния передвигаться не так-то просто.  

Наконец,  я пересек водохранилище, поднялся, оскальзываясь, на невысокий берег. Лес с  зеленеющими  соснами и елями, был совсем рядом, метрах, может быть, в десяти-пятнадцати.  Россыпь одиночных следов и узенькие колеи протоптанных в снегу тропинок указывали на то, что он очень активно посещается горожанами.

Вот прямо на меня вышел большой такой дяденька в телогрейке и шапке с опущенными ушами, в мохнатых унтах. Он валко шел по тропинке мне навстречу, дымя свисающей из уголка рта папиросой. На плече у него лежала пушистая елка. 

Проходя мимо, он хмыкнул, критически осматривая меня:

- Ты чё, пацан, сам, что ли, пришел сюда?

- Сам! – независимо ответил я, стараясь не шмыгать предательски хлюпающим носом – простуду уже, похоже,  подхватил.

- Ну-ну, - выплюнув окурок в снег, сурово сказал дяденька. – Смотри, не околей тут. Сегодня почти тридцать мороза.

Он поправил елку на плече, и потопал себе  дальше. Но мне пока еще не было холодно. И я уже наметил себе елочку – немного выше меня ростом, вся такая стройная и с кокетливыми снежными пуфиками на узеньких покатых плечах, она застенчиво выглядывала из-за голого светло-желтого ствола большой сосны, ветки на которой начинались очень высоко.

Я сошел с тропинки и тут же по колено провалился в снег, испещренный редкими следами чьих-то лап и лапок, звериных и птичьих.  Идти было тяжело, но желанная елочка – вот она, совсем рядом, и я упрямо поплыл к ней по глубокому снегу. 

Валенки у меня были хоть и высокие, но широкие в голенищах, и я   чувствовал, что загребаю ими снег внутрь, и вот он уже начинает таять под  вязаными носками,   носки промокают, и подошвы мои начинают чувствовать холодную влагу. Но это ничего, главное, я уже дошел до выбранной мной пушистой красавицы!