И распахнутся крылья в вышине,
Неся меня все вдаль и вдаль, к мечте...
В полном виде книга есть на "Призрачных мирах"
Пригорок косо сбегал к воде, омываясь внизу неспешно текущей широкой речкой, а на поверхности еще плавали кусочки льда.
Я стояла на коленях и полоскала в неласковой водице белье, а пальцы сводило от холода. С досады шлепнула ладонью по гладкому зеркалу, когда еще один дядькин носок вырвался из непослушных пальцев и подхватился могучим течением. Попадет ведь и что за день сегодня такой!
Прополоскав последнюю рубашку, скрутила ее насилу, отжала кое-как и погрузила поверх остальной одежи в плетеную корзину. Взвалила на спину и пошагала вверх по склону, к дому дяди Агната.
Пока с трудом волокла на себе неподъемную ношу, рядом голос веселый раздался:
— Мирка!
Сердце в груди застучало, в пляс пустившись от радости. Это был мой Лик.
Парень, одетый в нарядную вышитую рубаху, подскочил ко мне и, пользуясь тем, что руки заняты, взъерошил длинную косу.
— Мирушка, у меня сегодня отец возвращается. Буду с ним о свадьбе говорить.
Остановилась резко, скинув со спины тяжеленную корзину, и прижала ладони к загоревшимся щекам.
Лик отвел руки мои в стороны, коснулся губ нежным поцелуем.
— Пойду я, — прошептал. — Дождись вечера, встретимся на нашем месте, у березы.
Я лишь улыбнулась счастливо, поглядев вослед убежавшему парню. Потом обернулась корзину поднять, а белье все по земле рассыпалось. С тяжким вздохом сложила обратно и поплелась снова к реке.
Весь день сердце пело в груди, и насилу я вечера дождалась. Матушка прикрикивала, потому как все из рук валилось. Когда вовсе отчаялась толка от меня добиться, неумехой обозвала и отправила в лес собирать красную ягоду любину.
Эта ягодка удивительная росла на полянках, спея под пушистым снегом, а когда снег сходил, яркие бусины первыми показывались на черной земле. Говорили, что ее сами маги посадили, а после живучее растение разрослось повсюду. Вот соберу полное лукошко, пересыплем в короб, зальем медом и уберем в прохладный погреб, настаиваться и превращаться в хмельной напиток, который так любил мой дядька.
Я вышла на опушку, всю усыпанную любиной, и принялась низко склоняться к земле, неспешно собирая яркую поспелую ягодку. Все мысли были только о Лике. И настолько я ничего вокруг не замечала, что чуть не наступила на острое лезвие большого меча, лежащего в траве.
В испуге едва не выронила почти полное лукошко. Меч здесь откуда? Поставив свою ношу на землю, оглядела полянку, и показалось, что на самом краю, в кустах, что-то темнеет.
Подняв для верности тяжеленный меч, не ведаю, правда, зачем (край его все равно от земли оторвать не могла), побрела к кустам, прочерчивая острым кончиком полосу на земле.
Едва ближе подошла, как, вскрикнув, выронила оружие и зажала руками рот. В кустах мужчина лежал, крупный, с длинными каштановыми волосами, какие воины носят, и весь в крови от полученных ран. Кровь уж запеклась, а мужчина, кажется, и вовсе не дышал.
Осторожно ближе подошла, присела на колени, протягивая к груди руку, чтобы пощупать, бьется ли сердце. Оно билось, только очень тихо. Воин был еще жив.
Не раздумывая доле, со всех ног кинулась к дядькиному дому, кликнуть помощи.
Воина мы в клети[1] разместили. Дядька не пожелал устроить его на полатях в избе. Еще отдаст небесам душу, разбирай после бревенчатый угол, выноси ногами вперед, чтобы душа путь назад не сыскала. Мне, как нашедшей, наказ дали о раненом заботиться.
Я если что и умела, так это болезных выхаживать. Родительница моя славилась на деревне как знахарка хорошая, а ей знания от бабки достались. К нам в дом часто всех, кто в лечении нуждался, приводили. Варить травяные зелья, как у матушки, у меня не выходило, зато с уходом я прекрасно справлялась.
Уж после того как мужчину уложили на крытую покрывалом скамью, я сняла с него высокие сапоги и стала потихоньку одежу стягивать. Порой приходилось ножом ткань вспарывать, а кое-где водой размачивать, так крепко присохла. Когда стянула наконец все до последней ниточки, едва не ахнула. Тело раны покрывали, на укусы похожие, а от них запах исходил тошнотворный. Благо я привычная, не мутило от вони, больше края рваные напугали. Растерялась на миг, хорошо хоть матушка со свежим отваром в сарай заглянула.
— Мирушка, ты вещами его займись, в порядок приведи, глядишь, еще понадобятся. Я пока целебным зельем оботру. Раны промыть хорошенько следует, чтобы всю заразу убить.
Я уступила матушке место и, подняв порванные штаны да рубаху, упихнула их в грязный плащ и потащила к реке. Уже на самом берегу, пока одежу выворачивала, чтобы сперва выстирать, а после заштопать, сыскала в кармане письмо.
В нашей деревне никто читать не умел, никто кроме меня. Учить-то было некому, а для меня нашелся учитель, и случилось это так: