За спиной

За спиной

– Я смотрю не на тебя, – Хэйди смеётся, ей весело, ей всегда весело, но эта веселье особенное – в нём нет ничего, кроме связанной в плотный непрожёвываемый узел тоски, усталости, привычного одиночества…

Аманда вздрагивает. Она ещё не понимает, но это ничего – Хэйди весело, и она хочет, чтобы Аманде тоже стало весело.

– Я смотрю тебе за спину, – объясняет Хэйди и указывает пальцем на меня.

Я кривлюсь, выказываю всем своим давно мёртвым лицом недовольство: ну обалдела, нет?

Аманда, как и положено, резко оборачивается, успев придумав себе невесть что, но, конечно, ничего не видит – а что она увидит? Стену? Сеть мелких трещинок на ней? Это всё такая ерунда, ведь Аманда успела придумать уже что-то страшное, а ей показывают обидно-счастливое ничего.

Аманда не видит меня. Хэйди видит.

– Шутишь…– с облегчением выдыхает Аманда и даже слабо улыбается. Мне нравится её улыбка, может от этой улыбки я и остаюсь здесь? Не знаю. Аманда – это нечто потрясающее. Будь я ещё жив, я бы без всякого сомнения с ней бы познакомился. Но я мёртв и всё, что я могу – это следить за нею, красть минуты редкого восторга у самого себя.

Неправильно это. Мне давно надо идти – когда по ночам живые спят, я слышу тихий зов. Они зовут меня к себе, зовут в покой, вечный покой, в котором растворено вечное блаженство. Но мне кажется – меня дурят, и я не хочу бросать Аманду.

Она напоминает мне что-то хорошее. Рассвет приносит в её волосы настоящий золотой блеск и мне нравится раздёргивать шторы каждое утро, чтобы впустить солнце. Она забавно и мило ворочается, пытаясь спрятаться от солнца, но не может, конечно, и вынужденно просыпается, озадаченно находит взглядом шторы…

– Вроде закрывала? – удивляется она, но кто ей ответит? Она живёт со мной, а я если даже буду кричать, не буду услышан.

Ну как живёт…жила. Пока не притащилась её сестрица.

Надо же было навязаться этой Хэйди! Откуда вообще берутся эти несчастные кровные узы? Почему люди так трепещут перед ними? Не знаю, может, в жизни я тоже таким был, но сейчас эту Хэйди я искренне ненавижу. Во-первых, за то, что она мою любимую домоседку Аманду вечно таскает по каким-то магазинам, паркам, концертам, а я что? прячу её ключи, так у Хэйди вторые и она утаскивает Аманду прочь. Заклиниваю двери – Хэйди смеётся, дёргает её …побеждает.

И Аманда уходит. А я остаюсь. Я умер здесь, так говорит зов, и я честно собирался идти за ним, но Аманда въехала сюда почти сразу, не успела моя душа очнуться полностью. И я уже не мог оставить её.

Зов сердился, говорил, что мёртвые должны быть с мёртвыми. Твердил, что Аманда – это блажь, отпечаток того, что меня вело, пока я был жив и последняя попытка связаться с миром живых, мне уже неподходящим.

Но оказалось, что зов можно не замечать. Оказалось, что он, бестелесный, может только шуметь, говорить. выть, звать. Угрожать, и если привыкнуть к этому, то он не сможет помешать мне любоваться Амандой. А вот её противная сестрица Хэйди – легко.

Во-вторых, Хэйди меня видит. Сначала я решил, что у неё просто что-то со зрением, а потом, когда она насмешливо мне улыбнулась, понял – она знает про меня.

И ей было весело. А вот Аманде нет.

По обрывкам их разговоров я понял, что Хэйди была отправлена в город, под присмотр младшей сестры, чтобы определиться с будущим поступлением и прийти в чувство. А чувство ей было нужно – в прежней жизни у неё не очень складывалось, у неё не было ни друзей, ни подруг. И если с этим ещё можно было смириться, то вот с тем, что Хэйди стала почти полновесным объектом травли – нет. В первый же вечер, как эта смешливая, словно не от мира сего взявшаяся, ввалилась в квартиру к Аманде с огромным уродливым клетчатым чемоданом, как зазвучала своим нарочито весёлым, маскирующим истину смехом, так и прозвучало слово: «сумасшедшая».

– Я не сумасшедшая, – так она сказала, – никогда ею не была.

– Я и не говорю, что ты такая, – смущённо оправдывалась Аманда, а я ненавидел Хайди за то, что она заставила Аманду оправдываться. – Просто ты очень чувствительная, и люди, окружающие нас люди, могут воспринимать это…ну неправильно.

– У бабушки такое было, помнишь? – буркнула Хэйди.

– Ну…– Аманда совсем потерялась, погрустнела, – бабушка она…чувствительная. Ей нелегко пришлось. Деревня всё же, и тут такое. Нет, я не отрицаю её дар, может, она и впрямь…

Аманда совсем сбилась, зато Хэйди развеселилась:

– А пожрать в твоём доме водится?

Тогда они впервые ушли – Аманда, моя вечная поборница здорового питания, отрицающая поздние ужины, спохватилась, что её холодильник пуст, а надо накормить Хйэди и они быстренько ушли.

А я остался дурак дураком.

– Конечно же, шучу! – подтверждает Хэйди и смотрит на сестру преданно и честно. – Там паук просто.

Аманда вздрагивает. Про пауков ей понятно. На миг, конечно, ей почудилось, что сестра всё-таки сумасшедшая и не просто так её пытались перевести на лекарства, но нет – паук – это объяснимо.

– Какая гадость! – Аманда морщится. – Фу, фу!

– Ты их боишься? – удивляется Хэйди.

– Конечно! Они такие отвратительные, такие страшные…– Аманду, кажется, сейчас, затрясёт.