Забыл

Забыл

–Все, абсолютно все показатели его здоровья в норме! Начиная от частоты сердечных сокращений и заканчивая состоянием слуха и зрения! – глаза доктора Миллера привычно сверкали болезненным фанатичным блеском. В каком-то исступлении он метал перед своим посетителем одну папку за другой, лист за листом и все как один испещрены цифрами, строчками, значками…

Посетитель, однако, не разделял восторгов доктора Миллера. Он едва ли проглядывал листочки и лишь мельком оглядывал папки – раскрывал и почти сразу же отодвигал в сторону. И если бы доктор Миллер не был бы занят своими мыслями, он бы, без сомнения, заметил, как расходится легенда посетителя с его поведением.

Но доктор Миллер принадлежал к цвету гениальности и был настоящим фанатиком, а это означало, что его такие мелочи нисколько не тревожат. Перед ним стояла загадка, с которой доктор Миллер не мог справиться, и за которую он благословлял и одновременно клял все силы науки.

–Его состояние ровно такое же, как и шестьдесят лет назад! – подвёл итог доктор Миллер. – Он не только не изменился внешне, но, как вы можете видеть, не меняется и в здоровье. Честно говоря, коллега, я в замешательстве! Да, чёрт возьми, я в полном замешательстве! Я начал работу над этим проектом семь лет назад, когда руководство этой тюрьмы дало знать о том, что у них…

Доктор Миллер замялся, подыскивая нужное слово. На ум ему шло слово «чудеса», но он был учёным и в чудеса ему верить не полагалось.

–Необъяснимое, – наконец справился он. – Мы собирали консилиумы, брали анализы, но в итоге, из-за некоторых неудобств в работе…

Он снова замялся. Его коллег оскорбляли постоянные проверки и обыски, а ещё – обстановка абсолютной секретности, в которой весьма недвусмысленно всем собравшимся семь лет назад светилам намекнули, что никакое открытие не выйдет в свободный мир.

Работать после этого было уже не так заманчиво. Многие отказались. Доктор Миллер к таким не принадлежал, и остался. Он очень хотел разгадать тайну, таившуюся в этих стенах.

В стенах тюрьмы, известной под названием «Ла-Тадомора». Название это неофициальное – официально этих стен нет. И людей, что здесь доживают – тоже. А здесь именно доживают. Кто-то когда-то решил, что смертная казнь – это негуманно и учредил это место. Отсюда нельзя выйти. Здесь можно только умереть. Сиди десять лет, двадцать, тридцать…до смерти. И твоё горе, если ты долгожитель.

Впрочем, мало долгожителей в вечной сырости и недоедании. Этих стен нет, значит, отчёт по их содержанию не такой уж и обязательный. Этих людей здесь тоже нет, а значит, необязательно давать заключённым все порции как положено. Кому они пожалуются на нехватку жиров, сахара, соли и хлеба?

И всё было нормально и не зазвучала бы даже случайно Ла-Тадомора, но заключенный с номером (а зачем мертвецам имена?) 24/601, осуждённый ещё в шестидесятых годах прошлого века не просто не постарел, но и сохранил своё здоровье в прежнем состоянии.

Видано ли? Слыхано ли? И пришлось руководству тюрьмы после долгих колебаний призвать на помощь учёных, чтобы выяснить, что да и как с этим 24/601, почему он не думает умирать?

–Я в замешательстве, коллега! – доктор Миллер горестно опустился на стул напротив своего посетителя. – Все анализы…вот, видите?

Посетитель кивнул, хотя ровным счётом ничего не видел осмысленного в этих закорючках и петлях, что усиленно пододвигал к нему доктор Миллер, не видел. Но оно и не было нужно посетителю. Он и без этих показателей здоровья уже понял, что нашёл того, кого искал.

–Вы провели огромную работу, – сказал посетитель искренне. – Много времени и сил потратили на этого…как вы сказали?

–Мне не говорят его имя. И не дают даже вывезти его в лабораторию! – глаза доктора Миллера полыхнули обидой, – всё с конвоем! Всё с обыском! И когда я беру анализы или обследую его, они стоят за моей спиной! Знали бы вы, как это мешает сосредоточиться! Я чувствую себя как загнанный зверь, как преступник! А ведь я не преступник! Я учёный. И я ищу общий…

Хвала высшей силе – доктора Миллера прервали. Появился надзиратель.

–Вы ознакомились? – сухо спросил он, прерывая речь фанатика.

Доктор Миллер обиженно замолчал. Его мир, в котором властвовала безраздельно наука, точил червь реальности. Его прерывали, грубо обыскивали, задавали множество неудобных вопросов и постоянно следили за ним. Всё это было оскорбительно в высшей степени, но, к несчастью, доктор Миллер принадлежал к числу нерациональных людей, и вместо того, чтобы отказаться от разгадки тайны Ла-Тадоморы, он оставался, веря, что найдёт ответ, да такой, что даже надзиратели признают его и не станут утаивать.

–Да, благодарю, – посетитель поднялся навстречу надзирателю, пожал ему руку.

–Герен Лоран? – уточнил надзиратель. Он был улыбчив и весел, но глаза его оставались неподвижны и жестоки. Он изучал лицо посетителя, навязанного ему сверху. Его бы воля – этот щеголь и не переступил бы порога его логова, его королевства! Но пришёл приказ, а безжизненный голос из трубки правительственного телефона велел:

–Примите и всё покажите.

–Гийом, – поправил посетитель, – Гийом Лоран.

Надзиратель это знал. Его распирало человеческое любопытство (откуда этот Гийом вылез, если ради него позвонили в богом забытое место оттуда?) и жгла досада (явился, гляньте какой франт!)

Франт хранил спокойствие. Его давно не тревожили такие мелкие человеческие слабости как любопытство и досада. Он слишком долго для этого жил.

–Господин Миллер был очень добр, – продолжил Гийом Лоран, – он объяснил мне…аномалию.

–Если бы вы только позволили…– доктор Миллер решил вклиниться в беседу, решив попытать счастья ещё раз. Тщетно. Его влияние здесь было ничтожным.

–Вернитесь к работе! – посоветовал надзиратель и жестом предложил посетителю следовать за собою.

***

–Ла-Тадомора имеет три блока. Блок «А» – это блок общего режима. Блок «В»– блок строго режима, блок «С» – умирающим. – Надзиратель спешил по коридорам. Он нарочно ускорял шаг, зная, какое впечатление производят эти коридоры, их петлевое мельтешение для неподготовленных посетителей. Надзирателю очень хотелось, чтобы этот щеголь – Гийом Лоран начал паниковать и оглядываться, как оглядывались и паниковали новички, когда надзиратель провожал их в первый раз по своим владениям.