Забытая церковь

Забытая церковь

Следующую быличку мне рассказали пять лет назад, когда я, только выпустившийся студент-философ, приехал собирать народные сказания в Новгородскую губернию.

После шумных промышленных Боровичей судьба занесла меня в тихое село «Стяжаево». По меркам губернии, местечко было многолюдным и богатым, хотя по сравнению с остальной Россией довольно непримечательным. Остановился я тогда в усадьбе Николая Стяжаева, чей род на протяжении трёхсот лет владел здешней землёй. Насколько мне известно, до того, как сюда пришли помещики, село существовало уже много лет, но как оно называлось и когда было основано – неясно. Единственное, что мне удалось узнать из местных легенд – люди сюда переселились в незапамятные времена после некоего «нашествия поганых». Но правда это или нет – не могу сказать.

Сразу после моего приезда я пошёл по домам поспрашивать, не знает ли кто местных преданий. Люди сразу указали на старую бабку-повитуху, слывшую ведьмой. У неё-то я и записал около двадцати сказок до быличек, большинство которых вошло потом в мой сборник новгородского фольклора.

Но однажды, когда всё, что могла рассказать старушка, уже было мною записано, и я думал было уезжать, подошла ко мне служанка Дуня – молодая девка, работящая и приветливая.

-Фёдор Иванович, вы ведь бабкины сказки у нас собираете? – спросила она.

-Я собираю любые народные легенды. – поправил её я.

-Да-да. – быстро согласилась Дуня. – Я только сказать хотела, что есть у меня сосед – Никита Верста, так вот как-то раз он в лес по дрова с Косьмой-покойничком пошёл, а на следующий день один вернулся и сам не свой был. Месяц рот не открывал, не ходил никуда, в церкви не молился, а всё в лес со страхом смотрел. Говорит, что волки на них с Косьмой напали, да вот не верит никто в селе – Никита парень видный, так разве может он простых зверей так напугаться? И к тому же, - тут Дуня побледнела, - в крови он тогда весь был. Со спины будто кожу сняли. Волки так не умеют. И, что самое главное, на руках у него были следы человеческих зубов. Будто грыз его кто. Я вот и подумала: раз вы приезжий и сказки собираете, то, может, вам он расскажет, как всё было? А вы потом нам передадите.

Слова служанки меня здорово заинтересовали. Одно дело – рассказы бабки-повитухи, а другое – история очевидца. На следующий же день я чуть свет отправился к дому Никиты Версты. Человеком он был действительно видным – красивым, работящим, с большой избой и двумя сыновьями, хотя сам был едва ли старше меня.

Дверь открыл сам хозяин дома. Угостил хлебом, представил свою красавицу-жену, старуху-мать и детей. Верста говорил приветливо, интересовался, кто я и откуда. Вот только я завёл разговор про происшествие в лесу, помрачнел и отказался отвечать на любые вопросы. Сказал лишь, как и передавала Дуня, что «волки напали». Пришлось мне идти в усадьбу несолоно хлебавши.

Три дня упрашивал я Никиту поведать о том, что с ним приключилось. И каждый раз он отказывался. Местные крестьяне всё посмеивались и советовали бросить это дело, да я не сдавался.

И вот однажды под вечер завалился ко мне в усадьбу Никита совершенно пьяный и с бутылкой хлебного вина в руке.

-Я это, господин, - сказал он, цепляясь за стены, - рассказать тебе пришёл, что было. Как на духу выложить хочу.

Я, несмотря на состояние крестьянина, прямо-таки засиял и провёл того в свои комнаты. Там посадил его за дубовый стол, сбегал в спальню за своей пожившей тетрадью, и, вернувшись, приготовился слушать.

За время моего отсутствия Никита будто бы полностью протрезвел, и теперь хмуро, но чётко смотрел на одиноко стоящую на столе бутыль.

-Вы это, господин, извините, что я к вам так без приглашения пришёл. – сказал он, мельком взглянув на меня. – Вот только без хмельного я бы ни в жизнь не решился.

-Ничего страшного. – приветливо улыбнулся я. – Я готов вас принять когда угодно.

Никита кивнул и тихо начал рассказ. Я заметил, как в его глазах отчётливо стал проступать страх.

-Мы, значит, с другом моим Косьмой пошли по дрова. Близко к зиме это было, когда первый снег выпал. Пошли, как обычно, на дровосечище, куда все здешние ходят. Да только не успели мы дойти, как заплутали. Полянка там на тропинке такая есть, вокруг которой одни берёзы растут. И не отличишь их – приходится считать. Неправильно посчитаешь, не туда пойдёшь – точно заблудишься, так как потом ельник один. - Никита прервался и стал смущённо теребить пальцами. - Господин, просьба у меня одна есть.
-Что такое? - спросил я, думая, что тот завёл речь про оплату своего рассказа.
-Мне бы это, кружечку, что ли, для вина. - слегка виновато попросил Никита. - Неловко из бутыли в вашем доме пить, а без этого мне никак.
-Ох, конечно. - улыбнулся я и быстренько сбегал за двумя лифитниками, решив не тревожить Дуню.
Вернувшись, предложил Никите налить каждому по рюмке.
-Да как же вам моё вино-то пить? - запротестовал Никита.
-Раз ты его пьёшь, то и я буду - ответил я. – Прогрессивное общество, называется.
-Храни вас Господь. - улыбнулся Никита, явно начиная больше располагать ко мне.
Парень опрокинул весь лифитник разом. Я тоже аккуратно попробовал старинное русское вино. Неплохой вкус почти настоящего полугара - в университетские годы я пил гораздо более худшие варианты.
-Так вот. - продолжил рассказ Никита. - Заблудились мы, значит, в этом ельнике. Думали, что вроде правильно идём, а вышли не к дровосечищу, а к болоту. Повернули назад, пошли по солнцу, а, видать, леший-гад тропинку нашу развернул и опять мы к болоту вышли. Ещё раз пошли - бес вывел нас к оврагу. Третий раз - к медвежьей берлоге, благо, хоть пустой. Так и плутали мы с Косьмой до заката. И тут посреди леса вдруг заметили маленькую такую тропиночку, еле проступавшую на земле. Ни дать, ни взять, как на дровосечище. Обрадовались мы и пошли по ней, уже думая, как оправдываться перед родными будем. Да вот только не обратили мы тогда на радостях внимания, что тропа та проклятая начиналась ровно от того места, где мы стояли. - Никита снова налил себе вина и отхлебнул чуть-чуть из лифитника. - Шли мы по лесу около часа, то теряя, то снова находя в сумерках призрачную дорогу. И тут я заметил, что земля вокруг изменилась. Не было травы, не было лёгкого снега, не было вообще ничего. Только чёрная горелая земля с растущими на ней голыми деревьями. Стало, откровенно говоря, не по себе. Ясно было, что тропа та не к дровосечищу ведёт, а на пожарище. Косьма-покойник предложил воротиться, не идти к гиблому месту, да я его не послушал. Сказал, что в лесу ночью мы точно замерзнем, а здесь молитва спасёт и куда-нибудь мы выберемся. Моя вина это всё. Не пошли бы дальше, небось, Косьма жив был бы. - тоскливо протянул Никита, буравя глазами белую скатерть стола.
Я не знал, чем утешить крестьянина и лишь неловко молчал, с застывшим пером в руке. Никита помолчал пару минут, а потом будто очнулся.
-Да что вам это-то. - сказал он и продолжил. - Пошли мы, значит, по пожарищу. Сколько ни идём - никаких остатков жилья. Неправильно это, когда после пожара ничего не остаётся. Дурной знак. Сколько мы так шли - не знаю, да вот только совсем темно стало. Вдруг видим - церковь перед нами светится белокаменная. Странная - без притвора, без галереи. Даже колокольни нет. А сзади у неё алтарь в три апсиды до самой крыши. И купол единственный тоже какой-то неправильный - будто золотую шапку на главку нахлобучили. В общем, иная какая-то церковь. Но крест христианский сверху светится, будто Господь сам на него указывает.
Я призадумался. Где-то мне уже встречались подобные церкви. Только вот где, я не мог вспомнить.
-Посмотрели мы, значит, с Косьмой, подумали. Самое последнее дело – идти в горелый храм. Нечистая сила в таких местах живёт. Но церковь выглядела совсем новёхонькой, да и крест на ней светился, а на улице подмерзало. Решили-таки переночевать в ней - может, её в честь здешнего несчастья поставили. Бес надоумил нас, не иначе. Двери оказались открыты. Зашли мы внутрь, заперлись, как смогли, верёвочкой, и стали осматривать храм. А там - такая красота! Святые светятся благостью лиц, Господь сверху на нас взирает, а Богоматерь нежно протягивает руки. И всё вокруг прямо-таки рябит красками - синими, красными, зелёными. У нас в деревне такого не увидишь. Да я уверен, что и в столице тоже. Посмотрели мы с Косьмой на все это великолепие, и решили, что в таком благом месте ничего нам не грозит. Гарью, правда, от алтаря тянуло, но тогда нам до этого дела не было. Поэтому без опаски улеглись на скамьи, потому что на каменном полу холодно было бы, отложили свои топоры, что с собой взяли, и спокойно уснули.
Тут Никита резко прервался.
-Не могу я дальше говорить. Не могу. - зажмурился он. Я видел, как у Никиты затряслись руки.
-Ну что вы. - попробовал успокоить его я. - Все ведь уже позади. Выпейте, вон, ещё вина.
-Да, да, верно. - робко ответил Никита, еле-еле наливая себе новую порцию полугара. - Должен я наконец рассказать, сбросить эту проклятую ношу.
Я согласно кивнул.
-Ладно. - вздохнул Никита, пальцами барабаня по столу. - Сплю я, значит, крепким сном. И тут, будто Господь меня предупредил, вскакиваю посреди ночи. Вокруг – темнота, и не видно ничего. Только звук какой-то странный, чавкающий. И густой запах гари стоит в церкви. Я перекрестился, и звук тут же прекратился. Когда глаза мои привыкли к окружающей темноте, я подумал, что сошёл с ума. На соседней скамье лежал бесформенный кусок мяса с обрубками костей внутри. Будто бы корову разделывали. В этом ужасном месиве я с трудом узнал остатки Космы. Дыхание перехватило, и мне чудом удалось не впасть в небытие от ударившего в нос запаха крови. Я стал креститься что было сил и читать молитву. Вот только тем, кто съел Косьму, не было до этого никакого дела. Я знал - они стояли там, в алтаре, и смотрели на меня немигающим взглядом. Схватив топор, что есть духу я помчался к двери. Взялся было рубить верёвку, да меня будто что-то откинуло. Гляжу, стою я в самом алтаре. А вокруг – они. Бесы. Чёрные, изуродованные, горелые люди, в которых ничего людского-то и не осталось. Смотрят на меня дырками черепов и улыбаются белыми искрошившимися зубами, измазанными свежей кровью. И пахнет. До ужаса пахнет гарью.