Забытые экспонаты

Забытые экспонаты

Предисловие

Как только я хочу выразить свою самую заветную мысль, идея рушится на глазах. Лишь начинаю произносить: "Моя жизнь - это ошибка..." - понимаю, что говорю пыльными, избитыми, заезженными фразами. Как старый музыкальный автомат. Но в таком случае способен ли я вообще сказать хоть что-то прямо и честно, не прибегая при этом к измученным выражениям? Или всё моё существование - это повторение чужих мыслей?

Если правдивы те опасения, значит всё напрасно.

Ощущение, что всё кончено: именно это я хотел бы увидеть в книге. Но тогда каждый новый рассказ становится очередной попыткой заранее написать эпитафию в изысканной форме. В то же время в реальной жизни не бывает ничего законченного и однозначного.

"Осамчик", трижды пытавшийся себя убить, говорил: "единственной моей целью было написать историю жизни и умереть". И хоть ему не следует доверять, я надеюсь, что в этом случае он не наврал. Писатель Осаму Дадзай дотянул до 38 лет, пережив войну, измученный туберкулёзом, бросился в один из токийских водосборников.

Повторять подвиги Осаму – занятие неприятное и в конце концов трагическое, однако, в предложенной им формулировке я нахожу мощный источник вдохновения.

Забытые экспонаты

1.

Есть люди, которые плохо друг на друга влияют. Для нашего союза эта нехитрая правда звучит слишком безобидно. Находясь рядом, мы лишаем друг друга благоразумия, времени, сил, спокойствия... И в конечном итоге неожиданно оказывается, что всё потеряно. Для обоих одновременно.

Все наши недостатки раздуваются непомерно, и я бы никогда не подумал, что на 24-ом году жизни запрусь от окружающего мира. Как это уже бывало с другими проектами: мы начали в шутку, а позже не смогли остановиться.

- Ты думаешь, в жизни есть хоть что-то стоящее? Думаешь есть? Я хотел бы услышать это мнение.

Мышка долго копалась в платяном шкафу. Потом обернулась, протягивая руку:

- Гляди, на что похоже? – показывает фак.

- На слабоумие.

Не в силах продолжать смотреть, как она снова и снова перебирает вещи на полках, я переместился поближе к окну.

Когда-то мы хотели покрасить окна чёрной краской, но к счастью дело закончилось начертанием короткого бранного слова на стене, рядом с корейским полотном. Потом от запаха краски два дня кружилась голова.

Осенью мы заперлись здесь. Только очень тёмный человек мог бы понять открывшуюся тогда перспективу. Это свобода - быть запертым, так казалось, во всяком случае. Но даже тогда мы выходили на улицу. Часто ночами, я один выбирался в супермаркет, а иногда вместе с Мышкой шёл в ближайший сад на прогулку. Я обожаю любоваться ночным садом, а она обожает там курить. Наших общих сбережений хватит ещё на долгое время, пугает другое…

Это давно перестало быть игрой, и я всё меньше вижу причин, чтобы заставлять себя оставаться активным человеком. Будто отпустив поводья, я теперь не могу остановиться.

- В детстве мечтал повредиться умом, чтобы перестать быть собой.

- Мммм...

- Я понимаю, это глупость. Но ведь человек должен мечтать?

- Нет, не должен.

- Как так?

- Ты, когда мечтаешь... Это как будто иконная лавка соседствует с нижним бельём.

Я задумался, как бы выглядели иконы рядом с кружевным бельём. Спустя 10 минут, распотрошив платяной шкаф, она обернулась и спросила:

- Каким одним словом ты мог бы описать свою жизнь?

- Не знаю, это слишком сложный внезапный вопрос.

- Подумай хорошенько.

Застывшим взглядом следил за веткой в окне. Чёрное голое осеннее дерево.

- Третий. Всегда третий.

Подумав над моим ответом, Мышка добавила:

- Ты пятый, Оппа.

2.

Одна девочка, попав в Корею, очень радовалась своей судьбе. Она мечтала об этом долгое время, почти не надеясь побывать в стране айдолов. Казалось, это просто невозможно.

И всё же удача ей улыбнулась.

Девочка плохо учила корейский, но восторг требовал выхода и, желая хоть каким-то образом выразить свои чувства, она приставала ко всем попадавшимся под ноги аборигенам. Использовать приходилось свои скудные познания в пуёской лексике. Со временем у неё даже сформировался собственный стиль знакомства.

- А вы знаете, как меня зовут? Здравствуйте, вы знаете, как меня зовут? - повторяла она ошеломлённым азиатам.

За месяц пребывания в Ансане девочка стала чем-то вроде местной знаменитости. Все знали, как её зовут, но никто не понимал, в чём суть этой известности. Те, кому не доводилось общаться с ней лично, выясняли эти сведения через знакомых. Школьники тайком писали её имя на заборах, а музыканты сочиняли в её честь песни.

Когда пришло время уезжать, на вокзале в соседнем Сувоне местные подарили ей красивое красное полотно, где белыми буквами хангыля было начертано:

"Катящийся камень мхом не обрастает."

Что имели в виду корейцы, я не могу уловить до сих пор, глядя на это полотно. На новый год она нагишом заворачивалась в него, как в мантию, и начертанная идиома тогда приобрела для меня новый таинственный смысл.

3.

Это продолжалось ещё несколько дней. Мышка часами копалась в шкафах, методично опустошая полки, складывала вещи горой, сортировала их и отправляла обратно в шкафы. Потом она садилась на диван и заводила бесконечные философские разговоры, но суть всегда оставалась для меня неуловимой… И ответы, похоже, никогда не устраивали её. Мышка злилась, и спустя 15 минут болтовни опять принималась рыться в шкафах. Круг начинался заново.