Забытые орхидеи Монмартра

Забытые орхидеи Монмартра

К полудню жара стала просто невыносимой. Даже истоптанный, изъезженный годами асфальт от солнечных лучей размяк в некоторых местах настолько, что в нём отчётливо виднелись следы от женских каблучков. У художника Макса Несты вспотела голова под кепкой, он вынул из кармана вышитый платок с загадочными инициалами «А. Б.» вытер пот со лба и подумал: «Интересно, а можно ли определить возраст обладательницы каблучков по следам? Наверное всё таки нет, а вот вес можно узнать, определив по глубине вмятин». Глубоко вздохнув, он подумал: «Какая всё-таки чушь лезет в голову, а всё от жары, наверное», – ища глазами термометр, оказавшийся почти рядом, над витриной аптеки, через улицу. Большие цифры на электронном табло уверенно показывали тридцать восемь градусов в тени. «Зачем я вообще ввязался в это дело?» Но, тут же вспомнив, что уже второй месяц он сидит без денег, ещё раз глубоко вздохнул и лениво поплёлся в сторону бара, надеясь хоть там найти немного прохлады.

В парижском бистро действительно было свежо, не спрашивая разрешения, он сел в самом углу зала, кивнув головой бармену, на что тот кисло улыбнулся, продолжая с остервенением полировать вафельным полотенцем тарелку из-под салата.

Макс снова вздохнул, вспоминая про деньги, посмотрел на часы с кукушкой, висевшие на стене бара. Кондиционер неприятно дул прямо на голову. Макс сделал знак рукой молодой официантке – очевидно, стажёрке, чтобы она подошла.

– Чашечку кофе, и больше ничего, ах да – и немного холодной воды, – с улыбкой попросил он. В животе предательски заурчало. «Да, сложно верить в удачу, когда вторую неделю впроголодь», – подумал он, хотя лузером себя никогда не считал.

Не соображая, он отключёно помешивал ложечкой кофе, так как сахар давно не употреблял, и не заметил, как в зал вошла небольшого роста обаятельная женщина, одна из тех представительниц прекрасного, которая не может пройти незамеченной даже по улице, выделяясь своей красотой среди толпы прохожих. Сидевшие в зале обернулись и стали бесцеремонно разглядывать её, бармен наконец бросил шлифовать отполированную до блеска тарелку, подошёл сам к ней, поздоровался и пригласил её сесть у окна: очевидно, они были знакомы. Отходя от неё, он спросил:

– Как всегда? – на что она молча кивнула хорошенькой головой.

Заметив, что в зале что-то происходит, художник наконец оторвал свой взгляд от чашки с кофе с унылым видом африканского марабу и, как и все, уставился на неё.

Что его поразило в ней, так это её миндалевидные глаза голубовато-зелёного цвета. Они были настолько выразительные, что остальные черты лица, не лишённые изящества, лишь дополняли гармонию овального лица.

Очевидно, давно привыкшая к восторженным взглядам мужчин, не обращая внимания на завистливые взоры женщин, она с нескрываемой меланхолией смотрела куда-то на улицу, думая о чём-то своём.

Макс Неста внезапно как-то взбодрился, перевоплотившись из сонного марабу снова в художника, и начал теперь уже с любопытством, как все, рассматривать её. «Жаль, я не портретист, а то бы написал бы её в профиль, нет – анфас, чтобы глаза лучше изобразить, глаза – самая важная деталь на лице у женщин. Она даже совсем недурна собой, – думал он, скользя глазами от подбородка вниз по шее к грудям многообещающей формы, безжалостно затянутым узким платьем в декольте. – Она была бы неплохой натурщицей у меня в мастерской – может, подойти спросить? Судя по сумочке и по тому, как она одета, перспектива работать моделью у малоизвестного художника, как я, ей вряд ли подойдёт, – со вздохом подумал Макс. – Интересно, что она так пристально разглядывает в окне, наверное, ждёт кого-то, ну конечно – такой золотой самородок не будет в пыли валяться. Кстати, не всё, что блестит, то золото, у этого сокровища, как и у всех хорошеньких женщин, наверное, скверный характер капризной кокетки, ревнивый муж и дача рядом с Монако. Однако пора, не опоздать бы, а деньги мне нужны сейчас как никогда, будь они трижды прокляты! Агата тоже не пришла, что за скверный характер, назначить свидание – и не прийти. Наверное, какие-то срочные дела, даже не предупредила, могла бы и позвонить».

Придя домой после рандеву, Макс Неста воодушевлённо прямо с порога снял один ботинок, поддев его за каблук, с силой швырнул его в дальний угол, чуть не попав в ведро с водой и тряпкой. Подбежал, как ненормальный, к мольберту, принялся устанавливать холст на подрамнике, буквально через какие-то пару минут, когда всё было готово, так и оставаясь в одном ботинке и с дырявым носком, из которого предательски торчал большой палец, в одних трусах он стал напряжённо размазывать краску с палитры на полотно поржавевшим мастихином. По прошествии некоторого времени, пролетевшего в сосредоточенной работе, он остановился, посмотрел на результат своих трудов и с яростью швырнул холст в угол, на этот раз всё-таки задев ведро, из которого вылилась мутная вода, распространяя запах прелой тряпки по мастерской, и в изнеможении плюхнулся на диван, проклиная всё на свете.

Немного успокоившись, он устало подошёл к валявшемуся в воде полотну, отёр рукавом расплывшуюся от влаги краску и стал пристально вглядываться в цветную размазню, в которой расплывчато появилось что-то напоминающее глаза.

– О, проклятие! – вскрикнул он в ужасе, спотыкаясь о ботинок, табуретку, чуть не перевернув стол по дороге, бросился на кухню – схватил нож со стола рядом с обрезками вчерашней колбасы и искромсал полотно вдоль и поперёк. Весь день пошёл насмарку, ничего, кроме её глаз, он теперь не мог писать, они везде эти глаза – в уме, на полотне, в глазах...

Нащупав в кармане пиджака последние оставшиеся монеты, мотнув головой, как бы отгоняя дурные мысли, Макс вышел на улицу и пошёл в сторону бара, где увидел её. Нет, нет он не был настолько наивен, чтобы надеяться встретить её снова, но какая-то невидимая сила тянула его туда, где он видел эти глаза. Бар был полупустой, хозяин заведения по-прежнему тёр какую-то тарелку под часами. На том месте, где он был прошлый раз, сидел тучный мужчина, пил кофе с булочкой, время от времени оглядывая зал выпученными глазами.