Высокий суд, уважаемые участники процесса!
Сторону обвинения представляю я, прокурор Министерства Юстиций.
Неслыханное злодеяние потрясло наш город. Липкий страх поселился в наших домах, мужчины теряли мужество, женщины денно и нощно молили святого Маврикия о защите, дети рыдали от страха. Отчаяние накрыло наш город. Но жандармы, вдумчиво расследуя жестокое убийство невинной старушки Алёны Ивановны и сестры её Лизаветы, неукротимой поступью Правосудия заставили чудовище прийти с покаянием.
Страшное преступление – убийство, было совершено не под покровом ночи, но среди бела дня, когда люди честные занимаются созиданием. Не стилетом благородным, не мечом добрым, не пистолетом дворянским в дуэли честной, не ядом изысканным, а топором мужицким, предназначенным для дров, что тепло дают телам нашим в час холодный. Украл топор он для дела тёмного, чёрного. Убийства! И на кого руку поднял? Старушку безвинную, Алёну Ивановну, и Лизовету, сестру её юродивую, что признаком святости на Руси испокон веков считается.
Многие горожане в минуту трудную обращались к Алёне Ивановне, эта «крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти» была очень набожной. Из показаний убийцы: «В углу перед небольшим образом горела лампада» и в завещании её «деньги ... все назначались в один монастырь в H-й губернии, на вечный помин души»
Она в своей христианской добродетели, отдавая всё людям, помогая в минуту трудную, жила небогато. Из показаний убийцы с места преступления «Но в комнате не было ничего особенного. Мебель, вся очень старая и из желтого дерева <...> Всё было очень чисто».
Несмотря на здоровье слабое, о чём мы также узнали из показаний этого душегубца, цитирую: «Старушонка поминутно кашляла и кряхтела». Она всегда была готова помочь нуждающимся, а в награду просила лишь толику малую. Но кто мы, чтобы осуждать её за это? Ибо сказано у святого Маврикия глава третья стих тринадцатый: «не считай злата чужого – считай своё».
Сестра же её сводная Лизавета тридцати пяти лет отроду по показаниям очевидцев была человеком исключительной доброты. «У нее такое доброе лицо и глаза. Очень даже. Доказательство — многим нравится. Тихая такая, кроткая, безответная, согласная, на всё согласная»
Что же побудило его на злодеяние бесчеловечное? Бедность. Нужда. Но так ли это? Из показаний убийцы: «...с ненавистью посмотрел на свою каморку. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями <...> Трудно было более опуститься и обнеряшиться...»
Но насколько он искренен с нами в своих показаниях? Не возводит ли он хулу на город наш, Петром Великим основанный. Он, как и многие горожане отдыхал телом и душой в прекрасных садах Васильевского острова. «Зелень и свежесть понравились сначала его усталым глазам <...> Особенно занимали его цветы; он на них всего дольше смотрел».
Во время расследования было выяснено следующее: «он спрятал кошелек и вещи под камень, не воспользовавшись ими <...> не только не помнил в подробности всех вещей, собственно им похищенных, но даже в числе их ошибся <...> ни разу не открыл кошелька и не знал даже, сколько именно в нем лежит денег». Это значит, что не нужда причина сего злодеяния. Тогда что? Отвечу, его теория о людях двух типов. Он хотел узнать, тварь он дрожащая или право имеющий. Об этой теории нам рассказал свидетель обвинения Порфирий Петрович.
Обвиняемый, бывший студент юридического факультета Петербургского университета Родион Романович Раскольников, раскаялся ли он в своём злодеянии?.. Я отвечу – нет!
Высокий суд, прежде чем определить меру наказания убийце и душегубцу, напомню, что: «Став на грязную дорогу, будь готов ноги запачкать», – эти слова святого Маврикия наполняют меня решимостью. Прошу о наказании суровом, но справедливом – Аутодафе, очищении огненном. «Из праха мы пришли – в прах и обратимся». Не радость, но скорбь наполнит сердца наши в момент, когда душа Раскольникова предстанет перед Господом. Ибо вина наша в этом есть – не уберегли его от греха тёмного, преступления страшного.
Но ввиду раскаяния убийцы, хоть и ничтожного, смею предложить высокому суду заменить Аутодафе работами каторжными от восьми лет сроком, для осознания вины своей безмерной перед обществом нашим.