Занимательная генеалогия

Занимательная генеалогия

Па–де–де

Allegro apassionato

«Уважаемые жильцы!

Согласно заключению экспертной комиссии ваш дом признан аварийным и подлежащим сносу. В соответствии с Законом г. Москвы № 21 от 31.05.2006 г. …  Постановлением Правительства Москвы от 4 декабря 2007 г. № 1035-ПП «О порядке переселения граждан из жилых помещений (жилых домов), подлежащих освобождению в городе Москве»,  вам будет предоставлена соответствующая жилплощадь в г. Москве. Справки по телефону…».

   Чтобы мое сознание впустило эту информацию, пришлось перечитать объявление на подъезде пять раз. Даты, названия и номера законов проступили ожогами на сердце и мгновенно превратились в шрамы.  

- А-а-а, закручинился буржуйский сын,- подпустила пролетарского яду Роза Ивановна с обшарпанной лавочки у крыльца.

- Ах, как я его понимаю,- печально вздохнула Клара Германовна с лавочки напротив.

- Поживете с простым народом на окраинах – узнаете, каково это,- оседлала любимую лошадку Роза Ивановна.

- Так и вам же придется уехать,- затосковала Клара Германовна, не обращая внимания на издевку.

- А и уеду, если так надо. Мне не страшно. Я и есть – простой народ,- от гордости Роза Ивановна даже встала, опираясь на трость.

   Клара и Роза – соседки по коммуналке со второго этажа – последние сорок лет, что я их наблюдал, жили классовой борьбой. Клара – внучка одного из Трубецких и Роза – внучка дворника. Помогая то одной, то другой вбить гвоздь, ввернуть лампочку или принести пакет молока из магазина, я периодически оказывался в их квартире. На общей кухне друг напротив друга висели портреты Сталина и Николая II. Старенькие исцарапанные пластинки, заведенные одновременно на двух проигрывателях в их комнатках, создавали жуткую какофонию из бодреньких песен о Ленине и заунывных романсов Глинки. В тридцать седьмом году в лагерях погибли все близкие родственники обеих соседок, но горе их не объединило. Они ненавидели друг друга по совершенно идентичным пунктам обвинения: «Как я могу им простить то, что они сделали со страной»,- каждый раз говорили мне и одна и другая, имея в виду классовую принадлежность соседки.        

   Шесть лестничных пролетов до квартиры показались бесконечными. Я поднимался на дрожащих ногах, останавливался на каждой ступеньке, зачем-то читал неприличные надписи на стенах, которые и так давно знал наизусть. Частушка, написанная рукой неизвестного диссидента между вторым и третьим этажами еще в советское время, сегодня звучала пронзительно.

Слева молот, справа серп,

Это наш советский герб.

Хочешь жни, а хочешь – куй,

Все равно получишь…

   Закрыв дверь, ограждающую меня от враждебного государства, я прислонился к ней спиной и съехал на пол. Получилось, как в плохой мелодраме, но ноги действительно подкашивались. Я представил себе перспективы ближайшего будущего. Меня, родившегося и всю жизнь прожившего в московском центре, без разговоров выселят в типовую коробку где-нибудь за МКАДом.

   Если это испытание, то чему меня хотят научить? Если наказание, то за что? Когда-то родители наказывали меня не стоянием в углу, а ссылкой на подоконник. Огромное окно в гостиной было отделено от квартиры пурпурными бархатными шторами и открыто в яркий и удивительный мир нашего двора. Мне захотелось быть наказанным, как в детстве. Я забрался на подоконник, задернул шторы.    

   Сквозь пушистые липы была видна дорожка, по которой мама отводила меня в детский сад. Я постоянно застревал у большого куста на углу нашего дома, чтобы сорвать белые ягоды, приятно щелкавшие под подошвами, если на них слегка наступить. Маме ничего не оставалось, как срывать их для меня, чтобы не опоздать на работу. Я до сих пор щелкаю этими ягодами.

   На школьном дворе я уже почти сорок лет играю в футбол. Здесь я пытался повторять финты великих Пеле и Марадоны, теперь им на смену пришли Роналдо и Месси, которых копируют современные мальчишки. А я играю с ними.

   Об этот бордюр я споткнулся, ободрал ладони и коленки и в первый раз в жизни сдержал слёзы, почувствовал себя мужчиной. По этой дорожке впервые проехал на велосипеде. В этой песочнице благополучно заснул, укушавшись шампанским на школьном выпускном.

   Лавочка, утопающая в сирени. Мой первый поцелуй пахнет именно этой сиренью. Светка... Для нее я готов был разорвать на рифмы вселенную и срифмовать ее заново. Для своей Прекрасной Дамы я придумывал и совершал подвиги, за что регулярно попадал в милицию. Партийно-коммунистические родители категорически запрещали ей даже смотреть в мою сторону. Мои вшиво-интеллигентные предки в первый и последний раз проявили неадекватность в моем воспитании и тоже препятствовали нашей любви.

- Понимаете, сын,- с трудом подбирая слова, наставлял меня отец,- существуют миры, которые не могут сосуществовать.

- Простите, папа, но вы меня не убедили,- я захлебывался от обиды, из последних сил старался сдержать слёзы. Больнее всего было непонимание ситуации.

- Примите это, как данность,- отец раскурил трубку и спрятался от дальнейшего разговора в клубах дыма.  

  Мы со Светкой прятались в кустах сирени, чтобы никто не мешал целоваться. Первый букет, подаренный любимой, тоже отсюда. Сирень удивительно сочеталась с ее огненно-рыжими волосами. За обламывание кустов мне дворник чуть ухо не оторвал.

   Светкины родители оказались более внятными:

- Чтоб я тебя с этим диссидентским выродком близко не видела!- проверещала ее мать и отправила Светку жить и учиться к родственникам в другой город, мне так и не удалось узнать в какой.

«Две равно уважаемых семьи» …