Заводные звёзды (ты - Свет)

Заводные звёзды (ты - Свет)

Заводные звёзды

                                                             Не видя, не любя, не внемля, не жалея,

                                                             Погружена в себя и в свой бездушный сон, -

                                                             Она — из мрамора немая Галатея,

                                                             А я — страдающий, любя, Пигмалион.

                                                                                                               С.Надсон

                                              Ты - свет

          -Чёрт,чёрт…

          Очередная заготовка была испорчена.

          Человек резким движением отодвинул стул от стола, за которым сидел, поднялся, и стал нервно расхаживать по комнате. От его действий на стенах заколыхались многочисленные зарисовки, одна из них открепилась и, мягко спланировав, упала на засыпанный мелкой стружкой пол. Человек заметил, бережно поднял и внимательно присмотрелся к рисунку. Из неровных, неаккуратных штрихов выглядывал на удивление чёткий контур как будто живой руки. Спустя несколько секунд бумажка была прикреплена на своё место. Человек же, пробравшись через заставленную стеллажами и стойками комнату, добрался до дальней стены и склонился над пыльными коробками. Теперь несколько вещей уже лежало на полу вокруг них. Глиняные головы, ступни и кисти рук. Почти каждая часть была несовершенна. Трещины, неровности и сколы украшали их. Впрочем, скорее портили. Вряд ли изъян может украсить тело куклы, даже если он нанесен специально. Наконец человек нашёл, что искал. Он извлек из этого склада предельно сносную кисть, в полутьме этой части комнаты казавшуюся идеальной. Быстрым шагом человек подошел к столу. Закатные лучи высветили его лицо. Глаза сосредоточенно изучали находку, и выражение их было застывшим, спокойным и лишь чуточку напряжённым, хотя сыпавшиеся неудачи в виде постоянно испорченных заготовок почти истощили его терпение, и в глубине души он хотел скорее закончить работу. Кажется, он нашел хорошо сохранившуюся частичку. Слабая улыбка немного оживила его черты, добавив капельку радости в чёрного цвета глаза, казавшиеся немного неуместными на фоне его светлых растрепавшихся волос. Тем временем августовское солнце садилось все ниже и ниже, окрашивая  мир, лес, эту забытую богом усадьбу и пыльные комнаты через уцелевшие стекла в теплые, яркие, слишком неестественные цвета закатного золота. С другой же стороны неба на этот мирный уголок надвигалась громада, вооруженная копьями неласкового электрического света. Ясное небо, погруженное в предвещающее бурю многоцветье, постепенно исчезало под тяжёлым покрывалом уже нелетней предгрозовой темноты.

          Закончив свою работу на сегодня, человек запер комнату, пару раз дёрнул ручку двери и направился в библиотеку. Дом окутывали сумерки, и в его коридорах затаилась тьма. Несмотря на отсутствующее освещение, человек уверенной и плавной походкой пересек их и исчез в нужной двери: дорога была ему хорошо знакома. Через широкие, лишенные занавесок окна были видны багровая полоса заката и заполонившая небо исполинская туча. Послышались первые звуки пока еще отдаленного грома. На подоконнике стоял подсвечник в виде почти распустившейся ветки папоротника. Практически во всей усадьбе было сложно найти мебель и вещи, однако что-то все же осталось от предыдущих хозяев. Пара жилых комнат обладала вполне приличным набором кроватей, кресел и столов, а книжные шкафы в библиотеке стояли тут, похоже, с прошлого века. Мастерская же была обставлена всем необходимым совсем недавно.        

          Небольшая искра быстро превратилась в алый лепесток пламени, объявший все пространство библиотеки неверным светом. Человеку никогда не надоедало наблюдать за огнем. Он напоминал солнце, звезду, этот огромный и недосягаемый шар.  На него нельзя смотреть днем, и, тем более, ночью. Пламя же было послушным маленьким зверьком, приходившим на зов спички в любое время, с одним лишь условием — не выпускать из клетки. В противном же случае он грозил вырасти в дикого зверя, что сожрет и тебя, и весь дом. Свечка горела уютным светом со своей подставки.

          Тук-тук, тук. Внезапный чёткий звук отвлёк человека от любования огнём. Редкие капли стучали по подоконнику, отбивая ритм первого за долгие недели дождя. У каждого из них была своя мелодия, произведение, которым, они, возможно, пытались что-то донести. Оставалось лишь слушать, и неважно, сколько времени понадобится на то, чтобы понять этот смысл. Вспышка. Раз, два, три, четыре… Гром. Ветер неровными порывами заставлял листву шуметь громче и громче, как будто соревнуясь с грозой.

          Вот так и проходили года. Минута за минутой тянулись часы. Они, в свою очередь, слагались в сутки. День за днём одно и то же: работа в мастерской, долгие часы в библиотеке за чтением или наблюдением за горящей свечкой. Что  еще оставалось делать здесь, в такой глуши?  Иногда он выходил в сад на заднем дворе. Пришедшие в запустение клумбы, что давно растеряли свой цвет, покрытые треснувшей плиткой извилистые дорожки. Они не давали траве заполонить все пространство сада. Посреди этого дикого уголка стоял высохший фонтан. Он молчаливо, как будто с укором напоминал о прежнем времени. Смотри, мол, что здесь было и что теперь стало. В глубине сада, спрятавшись в зелени подступающих деревьев, возвышалась, белела статуя девы на покрытом мхом постаменте. Возможно, раньше она утопала в зарослях роз, радовала взор хозяев и их гостей, что неспешно прогуливались по дорожкам и садились отдыхать на каменные скамьи, наслаждались прохладой весело журчавших потоков воды в фонтане и воркованием птиц.           Умиротворением и жизнью веяло из глубин времени. Сейчас все это великолепие было забыто, утрачено и покрыто паутиной, оставлено доживать свой век в одиночестве и запустении. Исчезни дом и его единственный обитатель с лица земли в мгновение ока, никто не заметит. Тенью бродил он по коридорам, шумел инструментами в мастерской, зажигал свечу на подоконнике, сидел на одной из скамеек в саду, но все эти незначительные признаки жизни не могли заглушить ощущение брошенности и отчаяния, словно пропитавшее  облупившиеся стены и кажущийся тяжелым воздух.