Завтра будет новый день

Завтра будет новый день

Этот длинный день пролетел незаметно. Утром пришла телеграмма из конторы: «Уважаемый Цудзи-сан, мы благодарим вас за долгую работу в нашей компании. Вы очень многое для нас сделали, но, к сожалению, в жизни бывают моменты, когда людям приходится пойти разными путями».

Причин увольнения не объяснили. Указали только, что я могу обратиться в бухгалтерию за расчётом в любой рабочий день. После прочтения я еще минут пятнадцать сидел, не шелохнувшись и прожигал взглядом бумагу. Когда ступор наконец прошёл, я поступил таким же образом, каким всегда поступаю в стрессовых ситуациях – лезу с тряпкой в каждый угол своего дома. В процессе этого мои тело и мозг как бы разделяются, и я могу свободно размышлять, а руки тем временем сами протрут окна и вымоют полы. Отправив тело в путешествие по пыльным углам, я принялся строить догадки.

В последние месяцы я действительно не был примером для подражания и совершил столько мелких ошибок, что всех страниц этого дневника не хватит, чтобы их перечислить. Я старался взять себя в руки, собраться, но, судя по лежащему в мусорной корзине письму, у меня не получилось. Вслух я, конечно, не просил делать мне поблажек, но про себя надеялся, что начальство с пониманием отнесётся к человеку, чей брат полгода назад попал в плен к американцам. С того момента, как в тёплый мартовский день мой дом посетили люди в военной форме и сообщили о том, что мой дорогой Иоши был захвачен и помещен в концентрационный лагерь, я стал сам не свой. До этой ситуации я всегда шёл обедать в кафе со своими коллегами, теперь же я использовал свой перерыв для посещения храма и молитвы о брате. Поначалу сослуживцы относились к этому с пониманием и поддерживали меня, но прошло совсем немного времени, и я был исключен из их компании, став объектом для неодобрительных взглядов. Да и питаться я стал совсем скромно: не больше одной миски супа в день. Поесть хотя бы немного больше мне не удаётся, перед глазами сразу же предстаёт голодающий брат и совесть не позволяет взять лишнего куска.

Вместе с аппетитом сон тоже предпринял попытку покинуть меня. Я и без того не отличался умением быстро заснуть, но после заключения брата и вовсе мог потратить на это несколько часов, порой не заснув до рассвета. Никакие из прописанных врачами таблеток мне не помогли, поэтому я был вынужден воспользоваться самым надёжным снотворным – алкоголем. Огненную воду я никогда не любил, но проведя сравнение между бессонной ночью и несколькими глотками перед отправкой в постель, я предпочёл стерпеть горечь во рту. Было здорово впервые в жизни заснуть чуть ли не сразу после закрытия глаз, а так как пьянею я очень быстро, то мог позволить себе сэкономить, покупая небольшое количество спиртного и растягивая его на недели. Но даже так, со временем сосуды опустошались и раз в месяц мне приходилось пополнять запасы «лекарства». К сожалению, одна такая вылазка совпала с походом моего начальника в тот же магазин, который посетил я. Тем днём я как раз испытывал новый способ борьбы со стрессом – пробежку. Спортсмен из меня так себе и опыта в беге у меня мало, из-за чего я очень запыхался, а тело моё дрожало от усталости. По пути домой я решил зайти в магазин, чтобы купить пару бутылок сакэ, и они так и норовили выпрыгнуть из моих ладоней. С трудом наковыряв трясущимися руками нужную сумму и расплатившись, я пошёл к выходу, но краем глаза заметил своего руководителя, который смотрел на меня взглядом, смешавшим в себе жалость и отвращение. Должно быть, картина того, как его подчиненный, одетый в старый спортивный костюм, весь дрожа, покупает дешёвое горячительное, составила в его голове совсем неправильное представление обо мне. После этого на работе порой можно было услышать перешептывания о том, что у Цудзи проблемы с выпивкой. Сперва мне хотелось всё объяснить и показать людям то, что они ошибаются на мой счёт, а я никакой не алкоголик и всё это лишь глупое недопонимание, но вскоре я понял, что пытаться переубедить людей – это совершенно бессмысленное занятие, от врученного тебе ярлыка всё равно не избавишься.

Когда я закончил уборку, на часах было далеко за полдень, а это значит, что мне уже пора отправляться в дзиндзя. Обычно мои походы в храм можно назвать весьма умиротворёнными, если не скучными, но сегодняшний случай резко отличался от всех, что были до него. Подойдя ко входу, я увидел, как изрядно выпивший мужчина приставал к монахам. Тогда он ещё говорил довольно тихо, так что расслышать его слова я не смог, но каждый священнослужитель, послушав его, тут же старался отойти подальше. Видимо, поняв, что диалогом особой реакции ему не добиться, он стал напевать во весь голос похабную песню, текст которой был настолько грязным, что я постесняюсь пачкать свой дневник этими словами. Эта провокация была успешнее предыдущей, и весельчак получил замечания от нескольких монахов, с предупреждением о том, что если он продолжит себя так вести, то будет вынужден покинуть стены святилища. Ожидаемо, это лишь раззадорило артиста, от чего он начал горланить еще сильнее, закономерно получив ещё одну порцию предупреждений. Но одни лишь слова уже не могли утолить его жажду внимания и потому он решил перейти все границы, начав брать посетительниц храма за талию и кружиться с ними в танце, от чего те громко кричали и пытались отбиться. Этого священнослужители терпеть не стали и вытолкали пьянчугу за двери, у которых всё это время стоял я, завороженный представлением. Напоследок один из монахов толкнул мужчину, как бы заявляя: «И не возвращайся!». От такого удара его хмельное тело упало на землю, а я, чувствуя благодарность за подаренное развлечение, помог ему встать на ноги и, не сумев сдержать любопытства, спросил:
- А чего вы им такого говорили, что они чуть ли не бежали от вас?

Его плохо выбритое лицо исказилось в улыбке, он достал из кармана пиджака пачку сигарет и, поместив одну в рот, ответил:
-Да я ничего такого и не говорил. Просто делился тем, что у меня на душе.

Мужчина принялся рыться по карманам, тщетно пытаясь что-то найти. Когда все они были обследованы, он со страдальческим лицом посмотрел в сторону храма. Секунд пятнадцать он глядел на него и, как мне показалось, обдумывал что-то (возможно восстанавливал картину произошедшего), а затем поморщился и резко оторвал взгляд от святилища, словно от неприятной картины. Он сложил ладони и, пародируя молитву, обратился ко мне:
-Моя зажигалка, кажется, выпала пока они меня тащили, а назад мне теперь вход заказан, да и остатки моей гордости всё равно не позволили бы мне туда вернуться, так что…Ты не поможешь мне, а?