Здравствуй, Лиза!

ПЕРВАЯ КНИЖКА.

Вот я маленькая девочка, кругленькая, белоголовая. Бегу навстречу маме. Она идёт с работы, она устала. Целый день стояла у станка, нарезала дощечку для ящиков. Дорожка, по которой я бегу, каменистая, неровная. А я руки раскинула, представляю себя птицей в небе. Машу руками, под ноги не смотрю. Бах! И прямо носом в камни. Заливаюсь горючими слезами:

-А-а! Больно!

Мама уже рядом, поднимает меня, успокаивает:

-Не плачь, доча! Как же ты так?

-Я - птица!

-Ну, вот и прилетели, на дорожку сели!

Мама шутит, а у самой лицо озабоченное. Да как же тут не испугаться, у её любимой дочурки на лице сплошная ссадина. Я чувствую испуг мамы, и заливаюсь слезами ещё сильнее. Ору уже так, что останавливаются прохожие. Одна старушка подходит, гладит меня по голове:

-Не плачь, Лизонька, не плачь, До свадьбы заживёт.

Я замолкаю. Старушка в моих глазах превращается в Бабу Ягу. Она старая, сгорбленная, с палкой в руке, а изо рта торчит всего один зуб. Седые волосы космами висят из-под платка. Однажды я видела Бабу Ягу на картинке, она летела на метле и у неё были такие же чёрные скрюченные пальцы. От ужаса я молчу и только таращу глаза на женщину. Она достаёт конфету и протягивает мне. Я стою, как в столбняке, потом срываюсь с места и прячусь за маму. Мама берёт конфету:

-Спасибо, Ивановна. Ну, что теперь делать, намазать йодом?

-Да ты что, Даша, само заживёт.

Я слышу слово йод и опять начинаю орать. Тогда мама расстёгивает кофту и говорит:

- Посмотри, Лиза, что у меня есть.

Я заглядываю под одежду и вижу книжку. Мама даёт мне книжечку:

-Бери, она твоя! Забываю тут же о своей боли и страхе, беру книжку, открываю и сажусь прямо на дорожку.

-Ой, мама, здесь курочка и цыплятки.

Мама поднимает меня на руки, целует и несёт домой. Сердечко моё радостно стучит, я бережно прижимаю к себе своё новое сокровищ

НАША ХАТА.

Дом наш рядом. Это маленькая хатка, наполовину вросшая в землю, с соломенной крышей, с малюсенькими окошками. Ох, уж эти окошки! Они были такие маленькие! Каждое стёклышко не больше тетрадного листа, зато оконных переплётов в каждом окне было целых восемь штук. Как только я научилась считать до десяти, я их пересчитала. Наша хибарка состояла всего из двух малюсеньких комнатушек, да и то мы жили в одной, в другую комнатку даже заходили редко. Там у нас был зал. Глиняные полы чисто смазаны глиной, простелены самотканые половики, марлевые занавески на окнах накрахмалены. Бумажный ковёр на стене - с плавающими по озеру лебедями. Деревянная старинная кровать, ещё прабабушкина, с подушкой и покрывалом из разноцветных лоскутков. Стол и два стула, плетённых из ореховой лозы, да ещё огромный сундук, с разными ящичками, накрытый вышитой салфеткой.

Вокруг всей хатёнки была глиняная завалинка, что-то вроде фундамента. Каждый год мама ремонтировала её камнями и глиняным раствором.

-Вот, доча, подправим завалинку и будет у нас в хате зимой тепло, а летом будем на завалинке отдыхать.

Часто вспоминаю, как я помогала маме. Подносила воду, возилась с глиной. Было, так испачкаюсь, что «живого» места на мне нет. А однажды я влезла на ещё сырое мамино творение и начала прыгать. Завалинка обрушилась. Мама очень сильно расстроилась. Она села на чурбак, посмотрела на меня, на свои труды и… ничего не сказала. Больше всего в детстве я боялась не наказания, а маминого молчания. Кругом такая красота: солнышко светит, на плетне воробышки чирикают, кошка спряталась за старой бочкой, охотится. И вот, когда всё так здорово, мама молчит.

-Мама, посмотрите, а она завалилась,- говорю издалека, боюсь подходить, а то буду бита.

-Вижу, Лиза, всё вижу… Это ты её развалила.

-Нет, она сама упала,- говорю тихонько, а сама смотрю на мамочку.

-Вот возьму хворостину, тогда узнаешь, как мамке врать.

Мама начинает всё с начала, к вечеру завалинка готова.

-Лиза, сюда не подходи, пока не высохнет. Смотри, а то получишь.

Я потихоньку подхожу к завалинке, трогаю её пальчиком и говорю:

-А она уже просохла!

-Отойди, а то хока вылезет и тебя схватит. Меня, как ветром сдуло. Хока - это что-то страшное, это то, чего я боюсь больше всего.

ПОЗДНИЙ УЖИН.

-Пойдём в хату, будем ужинать. Ты что будешь есть?

Я долго думаю, ковыряю пальцем в носу.

-Хочу картошку!

-Тогда помогай собирать дровца. Затопим плитку и нажарим картошки.

Собираю по двору разные щепочки, а мама приносит из сада сухие ветки.

-Открывай дверь, Лиза!

Дверь у нас особенная: она плохо открывается, зато сама собой закрывается. Я держу нашу своенравную дверь изо всех своих детских силёнок. Мама знает, что дверь может вырваться у меня, поэтому торопится проскочить с большой охапкой дров в сенцы.

-Бросай!

Я отпускаю дверь, и та начинает свой полёт. Входим в комнату. Там кромешная тьма. Мама бросает дрова к плитке и начинает искать спички, чтобы зажечь керосиновую лампу. Она шарит рукой по столу, по припечку. Я мёртвой хваткой держусь за её юбку – боюсь темноты.

-Лиза, где спички?

-Не-е, не знаю.

А я знаю, ещё как знаю, потому что брала спички почистить кошке ушки, но кошка не захотела наводить марафет, оцарапала меня и убежала, а коробок со спичками остался на улице.

-Раз ты не брала и я не знаю, где эти спички спрятались, значит, ужинать не будем . Просто ложимся спать. Всё!

-Мамочка, не ругайте меня…Спички на улице.

Наконец-то, лампа горит, печка топится, картошка скворчит на сковородке.

До сих пор помню этот непередаваемый аромат жареной картошки на постном масле. Но мне уже ничего не хочется, глаза просто слипаются.

-Не хочу картошку, дайте чаю,- тру глаза и хнычу.