Жара в Архангельске

Глава 7

Майкл, о морде лица которого Салтыков так нелестно отзывался, был толстоватый неуклюжий парень с тёмными вихрами, торчащими в разные стороны, и большими добрыми карими глазами. Майкл был умницей, учился на одни круглые пятёрки и в школе, и в университете. Но насколько умён и светел был он в науке, настолько нелеп и неуклюж в повседневной жизни. Майкл, действительно, совершенно не умел одеваться — футболку заправлял в штаны, которые топорщились у него на коленях пузырями. У Майкла никогда не было девушек – он понятия не имел, как надо с ними обращаться. До десятого класса он даже не знал, откуда берутся дети, и наивно полагал, что от поцелуя можно забеременеть. Майкл был наивен до невозможности, над ним лепили все кому не лень, и если бы Настя, подруга Оливы, была с ним знакома, она бы наверняка тут же окрестила его «Филипок номер два».  

Впрочем, ни Настя, ни Майкл в тот день даже не догадывались, что их уже заочно сосватали, обвенчали и оженили. Настя в Москве ждала ответа от чешской приёмной комиссии, куда она подавала документы в аспирантуру, а Майкл сидел дома, полностью погружённый в сложный проект, которым на весь день озадачил его отец — старый профессор знаменитого питерского политеха.  

Часам к шести, дочертив в Автокаде свою работу, он выключил компьютер и пошёл на кухню проверить, не вскипело ли молоко на плите. Он поставил молоко, и уже было забыл про него, но тут вдруг вспомнил.  

— Мааайкл! — раздался вдруг со двора чей-то пьяный женский голос. Голос был молодой и грубоватый, как у подростка.  

«Наверно, опять во дворе сидят пьяные компании» — с неудовольствием подумал Майкл. Ему даже в голову не пришло, что звать могут его.  

— Майкл! Выходи к нам, Майкл! — крикнул опять тот же голос.  

Майкл подошёл к окну. Во дворе были только двое, в одном из которых Майкл без труда узнал Салтыкова. Другая же была какая-то незнакомая девушка в белой майке, белых брюках и белых кроссовках, смуглая и темноволосая — по логике вещей, наверное, ни кто иная, как Олива. Она взобралась на самую верхнюю перекладину детской лесенки и сидела на самой верхотуре, балансируя в воздухе руками, пытаясь удержать равновесие; распущенные тёмно-каштановые волосы её пышной копной развевались по ветру.  

— Маайкл! — опять крикнула она, — Выгляни в окошко — дам тебе горошку!  

— Олива, ну слезь ты вниз ради Бога! — умолял Салтыков, стоя около лестницы, — У меня голова кружится, глядя на тебя...  

– Нет! Я Майклу спою серенаду, – и запела своим звонким грубовато-мальчишеским голосом:  

— Я здесь, И-инези-илья!  

Я здесь паад акноом...  

— Ну тихо ты, господи! — Салтыков в отчаянии заламывал руки.  

— Чего там тихо, — Олива залихватски присвистнула и заорала во всё горло:  

— А-абьята Севи-илья  

Ии мраком и сноом!  

Майкл сдёрнул с вешалки кожаную куртку и, не зашнуровывая ботинок, выбежал во двор.  

Через полчаса все трое уже сидели на стене у Марсова поля, свесив ноги вниз. Олива болтала без умолку, как будто была знакома с ними лет сто.

— Представь себе, я всю ночь не сомкнула глаз, — рассказывала она Майклу, — Двенадцать часов чалиться в сидячем вагоне — это пытка! Поэтому у меня щас, наверное, такой осовелый взгляд, и один глаз больше другого...

— Нохмальный у тебя взгляд, — сказал Майкл.

— А когда разводят мосты? — спросила Олива, — Это, наверно, охрененно красивое зрелище!

— Кхасивое-то кхасивое, но домой потом не попадёшь, — ответил Майкл, — А хазводят их в полночь. Тогда же и метхо закхывают, поэтому до двенадцати нам надо успеть по домам.

— Успеем, — сказал Салтыков, допивая своё пиво.

— Блин, вроде и устала, и поспать бы надо, и в то же время такую красоту пропускать неохота, — продолжала трещать Олива, — Почему так бывает: когда на работе или на учёбе, время тянется, как жвачка, конца-краю нет. А когда что-нибудь крутое, то, право, жалеешь, что в сутках только двадцать четыре часа...

Парни, слушая её, снисходительно улыбались.

— Ну чё, Майкл, пошли, возьмём ещё пару баклашек? — Салтыков ловко спрыгнул со стены и заговорщически подмигнул приятелю.  

— Я подожду вас тут, — сказала Олива, — Уж больно вид отсюда красивый...  

Отойдя на приличное расстояние от Оливы, Салтыков вдруг схватил Майкла за лацканы куртки и, прислоняясь к нему головой, заржал.  

— Ооой, пипец… Мааайкл! Это что-то с чем-то… Она, прикинь — даже вилкой с ножом не умеет пользоваться!..  

— Нда уж, — отреагировал Майкл, — Девушка, конечно, эксцентхичная...  

— Не то слово...  

— А знаешь, пока вы гуляли, я тут с Димасом по скайпу хазговахивал, — вспомнил Майкл, — Он мне сказал одну вещь по поводу Оливы....  

— Что, Майкл?  

Майкл нагнулся и, понизив голос, что-то сказал приятелю на ухо.  

Салтыков вдруг остановился как вкопанный и стал мрачнее тучи.  

— Ты знаешь, Майкл, а я об этом и не подумал.  

— Ой, да ну… Димас вечно всех подозхевает, недахом же у него отец в ФСБ хаботает…  

— Согласен, но тем не менее...  

— А если Димас окажется пхав, что будешь делать? — полюбопытствовал Майкл.  

— Вот уж не знаю… Ну, придумаю что-нибудь, — сказал Салтыков, — Пошли обратно, а то она ещё подумает, что мы тут заговоры плетём.