Жара в Архангельске

Глава 1

Олива шла домой с работы, привычно сутулясь под тяжестью своей старой школьной сумки, до отказа набитой бумагами в файлах. Сегодня был тяжёлый день: юристы снова послали её в сорок шестую налоговую, где она безрезультатно проторчала не евши весь день с семи утра. Очереди в ту налоговую бесконечными змеями тянулись из дверей на улицу, многократными кольцами и изгибами обвивая здание. Люди занимали очереди с шести, а то и с пяти утра, торчали на улице весь день, и всё равно не могли попасть из-за перегруженности. Естественно, юристка Вита не стала утруждаться ехать туда сама, а послала Оливу. Ещё и начальник Елагин выговор влепил за то, что из-за этой налоговой не успела съездить в банк по делам бухгалтерии. А когда было всё успеть? И так не спамши, не жрамши. И зарплата — четыре тысячи рублей в месяц минус подоходный. Кому скажи — засмеют.  

Олива ещё раз ощупала свои файлы с бумагами, которые она так и не успела сегодня зарегистрировать в налоговой. Значит, опять завтра «на ковёр» вызовут. Елагин-то уж давно грозился её уволить. А тут — чем не повод?  

Вот Янке хорошо, устроилась на тёпленькое местечко секретаршей в приёмную директора. Сидит себе весь день за компом, в игры играет, печенья директорские за обе щёки хомячит. Ещё и посетители ей конфеты в коробках подбрасывают. И зарплату получает в три раза больше. Ещё жалуется, что мало ей. А Оливу — вон, в подсобку определили, курьером, по Москве мотаться и дождь, и в зной, за жалкие копейки. Определили-то, конечно, по рекомендации Яны, единственной близкой подруги Оливы. Но всё равно — чем Олива хуже? Разве она глупее Яны? Нет. А всё эта внешность и бедность родителей. Вот так она и определяет судьбы людей. Родилась бы красивой, как Яна, с матовой кожей, золотыми кудрями, большими голубыми глазами и смазливым лицом — получила бы место под солнцем тоже. А уж коли суждено было быть такой, узкоглазой, коротконогой, непривлекательной, то ничего другого и не получишь, кроме подсобки с продранным стулом и окладом в три восемьсот. И это в Москве-то столице.  

Всё так же погружённая в мрачные мысли о несправедливости мира, угнетённо глядя себе под ноги, Олива нырнула в свой двор. Привычные панельные дома, построенные в конце восьмидесятых, стояли здесь точно так же, как и десять лет назад, когда Олива, будучи ещё ребёнком, впервые въехала сюда. Тогда она не знала, что этот красивый и уютный на первый взгляд спальный райончик с тремя дворами и школой под окном станет для неё сущим наказанием.  

Как ни угнетена была Олива своими мыслями, как ни измотана этим тяжёлым и неудачным рабочим днём, но всё же она не смогла не заметить, что на скамейке по пути к её подъезду, словно нарочно поджидая её, уже сидели с пивом эти уроды, её бывшие одноклассники. Три гада, которые в школе изо дня в день отравляли ей жизнь — Фёдоров, Зайцев и Полозюк, да ещё какие-то девки с ними.  

Олива инстинктивно вжала голову в плечи и попыталась как можно незаметнее прошмыгнуть мимо них. Не получилось.  

— Ха-ха, смотрите, Филипок идёт!  

— Филипо-ок!  

— И куртка на ней та же самая.  

— Слышь, Филипок, сумку дай поносить!  

Фёдоров и Полозюк вскочили со скамьи и встали перед Оливой, загородив ей путь.  

— Чё, Филипок, борзая сильно стала, да? А здороваться кто будет?  

Олива подняла на них затравленные глаза. На её некрасивом полудетском лице пятнами проступил нервный румянец.  

— Отвяньте. Заколебали уже, — только и произнесла она.  

Полозюк выкатил глаза и, переглянувшись с приятелем, отвесил Оливе щелбан.  

— Ты… слышь, бомжара, ты как разговариваешь? Давно не пиздили? Так это легко исправить.  

— Отвали! — Олива толкнула парня рукой в грудь.  

Этого было достаточно. Буквально в ту же секунду на неё обрушился удар кулаком по лицу. Из глаз посыпались искры. Затем пинок ногой по животу. Олива отлетела в сторону, как мокрая тряпка. Из сумки вывалились файлы с бумагами.  

— А это чё за шняга? — Фёдоров схватил файл и, распатронив его, начал читать бумаги, — Выписка из ЕГРЮЛ… Ха-ха, Филипок-то наш чё, крутой, в натуре? Или на побегушках служит?  

— Отдай, гад! — Олива кинулась на обидчика, но тот поднял руки с файлами высоко, чтобы Олива, при её росте в сто пятьдесят восемь сантиметров, не смогла достать.  

— На! — Фёдоров скомкал бумаги и, сунув их Оливе в лицо, кинул в грязную лужу, — Иди, доставай, бомжара. А ещё раз тебя увидим — саму в луже изваляем, как твои бумажонки. Усекла?  

Олива, рыдая, с отекающим фингалом под глазом, кинулась доставать бумаги из лужи, но тщетно: они были безнадёжно испорчены. Теперь-то её точно уволят с работы. Никто не будет разбираться, виновата она или нет.