Жара в Архангельске

Глава 28

— Как дела? — Привет...  

Да нормально всё...  

Ах, не верь тому, что я говорю!  

Мне тут жизни нет,  

Жизнь моя — костёр,  

Я сгорю дотла, я дотла сгорю.  

Расставанье — боль, расстоянье — страх  

Потерять тебя в суматохе дней...  

Ты не должен знать, что душа моя  

Рвётся на куски от любви к тебе.  

Я сгорю дотла… Может, эта боль  

Закалит меня, сделает сильней.  

Я пойду на всё, лишь бы быть с тобой.  

Будет больно — пусть!  

Без тебя больней...  

Олива писала ночью стихи на тетрадных листках, рвала и снова писала. Но в своём блоге на мейле публиковать боялась, и не потому, что стихи были слабоваты. Просто они были посвящены человеку, которому читать их было совсем необязательно. Человек этот был — Даниил.  

Господи, чего бы она только ни отдала, лишь бы снова вернуть тот день, проведённый с ним в Архангельске, а особенно ночь на крыше Лампового завода!..  

Нет, Даниил не исчез из её жизни, как она боялась, лёжа на верхней полке плацкартного вагона поезда и беззвучно рыдая в подушку. Ведь не понравилась она ему, с самого начала не понравилась. Как только её увидел. А не ушёл просто потому, что пожалел. Олива ехала домой, рыдала и морально готовилась к тому, что отныне перписка их в мейл-агенте прекратится, если Даниил сразу не удалит её из друзей. Но по приезде выяснилось, что он не только не удалил Оливу, но и первый написал ей в агент. Более того — они даже договорились о следующей встрече в Архангельске, теперь уже зимой, на Новый год. Олива воспряла духом; у неё появилась надежда. А вместе с этой надеждой страдания вспыхнули с новой силой, и мучительно-сладкой вереницей потянулись долгие четыре месяца ожидания.  

Но Даниил держал дистанцию. Никаких разговоров о любви он не заводил; никаких «любимая», «скучаю» и тому подобных фраз, хоть и шаблонных, но таких естественных для влюблённых людей, от него не поступало. Лишь иногда в репликах его проскальзывали улыбающиеся смайлики, какие-то туманные полунамёки, понять которые можно было и как лёгкую заинтересованность, и как безразличие. И этого было достаточно, чтобы Олива день и ночь беспрестанно горела, как в огне.  

Ещё обостряла ситуацию история с Никки. Олива не могла понять — кто она в жизни Даниила? Просто подруга? Но Даниил отзывался об этой Никки с такой теплотой… И что значила фраза Никки о том, что они «очень-очень близки»? В каком смысле близки? И Даниила не спросишь — он либо уйдёт от ответа, либо даст понять, что Олива вышла из берегов, и что закатывать ему сцены ревности с её стороны, мягко говоря, неуместно.  

Олива практически перестала есть и пить, а также спать по ночам. Она осунулась и похудела; на измождённом страданиями лице её проступили скулы, глаза стали больше, и в них появился какой-то одухотворённый, и вместе с тем, нездоровый блеск.  

— Огни неоновых реклам… Огни неоновых реклам...  

По дороге с работы в институт, в промозглые осенние вечера, эти огни неоновых реклам как никогда давили Оливе на её и без того воспалённый мозг. Она задыхалась в этой окружающей её толчее и круговерти большого города, в этом смрадном рёве машин, в этом навязчивом свете фонарей и рекламных щитов, и, не зная, как увязать всё это с состоянием своей больной души, пыталась сочинять стихи.  

Огни неоновых реклам.  

Поток машин.  

Толпа прохожих,  

Спешащих по своим домам  

И друг на друга не похожих.  

Промозглый дождь.  

Кричащий свет.  

В толпе мелькают чьи-то лица,  

Но всё не те.  

Тебя здесь нет.  

И смысла нет здесь находиться...  

Впрочем, Олива знала, что никогда не покажет этих стихов Даниилу. Ей казалось, что она умрёт со стыда, если он узнает хоть что-нибудь. К тому же, неразрешённая ситуация с Никки по-прежнему оставалась открытой. Олива знала, что у Даниила нет своего интернета, и он сидит от Никки. С одной стороны, ей это, конечно, не нравилось, но с другой она понимала, что это было пока что единственное средство связи, и, не будь Никки, у Оливы не было бы возможности общаться с Даниилом хотя бы через аську. И они общались в аське как друзья, не давая друг другу даже малейшего намёка на что-то большее, но Олива была согласна даже на это, лишь бы не терять его из виду.