Жара в Архангельске

Глава 39

— Ну ты чего, обиделся, что ли? — Олива еле поспевала за быстро шагающим по улице Даниилом.  

Он остановился.  

— Нет. Просто я иду и думаю: что между нами общего? Знаешь, мне иногда кажется, что мир Салтыковых и Негодяевых подойдёт для тебя куда лучше, чем мой...  

— Но я же к тебе приехала, а не к ним!  

Даниил внимательно посмотрел ей в глаза.  

— Ты хотела бы остаться с ними? Только честно.  

Олива промолчала.  

— Ты можешь делать всё, что хочешь, — сказал он ей, — Не надо себе запрещать. Подавленные желания — это своего рода бомба замедленного действия. Она взорвёт тебя изнутри и разрушит.  

Олива резко замотала головой.  

— Не говори так. Я уже всё для себя решила...  

— Что же ты решила?  

— Лучше тебя для меня нет. И точка.  

Они вышли на Соломбальский мост и остановились.  

— Ну, тогда для тебя пообщаться с ними ничем не повредит, только убедишься, что лучше меня нет. И, кроме того, я просил не делать из меня кумира, меня это очень сильно бьёт.  

— Я тебя не понимаю! Почему ты с такой лёгкостью это говоришь?  

— Потому что я не ставлю людей в абсолют. Я люблю тебя просто потому, что люблю, и мне неважно, какая ты, и всё, — отвечал Даниил, — А говорю с такой лёгкостью, думаю, тебе пока что рано это знать, не вытерпишь.  

Олива крепко обняла его и прижалась головой к его груди.  

— Так не отпускай же меня, если любишь!  

— Одно дело — любовь, другое — желание быть постоянно рядом. Привязанность — чувство собственничества. Истина в том, чтобы любить без привязанностей, без сожаления. Просто любить...  

— Но что плохого в том, что я хочу быть рядом с тобой? Ты сам знаешь, как я люблю тебя.  

— Я всё понимаю, однако мне больно от одних только мыслей, которыми ты себя ко мне привязываешь, — сказал он, — Любовь не привязывает даже в малости, она просто есть, и всё.  

Олива с досадой отвернулась от него.  

— Я не свяжу тебя, не боись, — не глядя на него, произнесла она, — Может, оно и хорошо для тебя, что я в другом городе живу — уеду, и семь месяцев меня не увидишь и не услышишь...  

— А обо мне ты не подумала, — со злостью в голосе отвечал Даниил, — Думаешь, мне не будет больно, когда ты уедешь? Думаешь, мне легко, если моя девушка живёт у чёрта на куличиках и приезжает раз в полгода?!  

— А что ж ты, милый мой, такие слова-то говоришь? Привязанность — не привязанность...  

Он сжал её как в тисках.  

— Потому и говорю, дурочка, что так легче было бы для нас обоих. Сама подумай: тебе лучше будет оттого, что я тут буду скучать и сопли тянуть вместо того, чтоб жить и радоваться? А ты что будешь там делать эти семь месяцев, а? В келье запрёшь себя?  

— Ну и — запру! Мне не привыкать, — с вызовом сказала Олива.  

— Это неправильная позиция.  

— А какая правильная? Ты сам не знаешь, на что меня толкаешь!  

— Я хочу, чтобы мы оба были свободны. Свобода превыше всего.  

— Свобода?! Одиночество — вот что такое эта свобода! Все двадцать лет своей жизни я свободна — и что: по-твоему, я рада до усирачки? Да в гробу я её видела, свободу эту!  

— Зря ты так, — сказал Даниил.  

— Почему зря?  

— Знаешь, я тебе расскажу одну притчу. Жили в монастыре два монаха. Один строго соблюдал посты, не пропускал ни одной молитвы, но был зол и нетерпим к чужим грехам. А другой позволял себе развлекаться, любил женщин и вино, и был добрый, никого не осуждал. Как ты думаешь, кого из них двоих Бог забрал в рай?  

— Ну и кого же?  

— Второго. Который грешил, но не судил.  

— Но это же несправедливо! — возразила Олива.  

— Нет, справедливо. Знаешь, почему? Потому что главное не то, какой ты снаружи, а какой ты внутри. Можно взять на себя кучу обязательств и выполнять их, но твоя душа будет гнить от злобы и нетерпения к чужим порокам. И душу свою ты не спасёшь, а, наоборот, погубишь.  

Он обнял её и продолжал:  

— Древнегреческий философ Диоген жил в бочке и был абсолютно счастлив. Почему? Потому что не имел ничего, что боялся бы потерять. И не был через это несчастен… Это и есть истинная мудрость бытия.  

— Значит, я не должна бояться потерять тебя?  

— Да. Потому что я умру раньше… Как земное существо, разумеется. А так я бессмертен.  

— Хорошо… — покорно согласилась Олива. — Мне ведь ничего от тебя не надо… Только одно...  

— Что?  

— Ты любишь меня?  

— Да, — последовал ответ.  

— Любишь такой, какая я есть, с недостатками?  

— Да.  

— Правда?  

— Ты не веришь мне?  

— Верю… Я тебе верю...  

Они стояли, обнявшись, на мосту. И тут Оливу, словно молния, пронзила ужасающая мысль. Она вырвалась, облокотилась на перила моста. Её била истерика.  

— Ну что опять не так? — Даниил попытался её утихомирить.  

Олива вырвалась.  

— Я не могу, я не могу! Между нами эта твоя… Никки… Ты ведь её тоже любишь?!  

Он посерьёзнел.  

— Да, я её тоже люблю.  

— Вот видишь! А я не могу с этим смириться… не могу!!! Если б ты знал, как я её ненавижу за это… О, как бы я хотела, чтобы она умерла!!!  

— Не говори так, — произнёс он, — Она очень хороший человек. Она друг мне… и мне больно, когда ты так говоришь о ней...  

— Да, но она-то к тебе относится не как к другу. Гадкая, мерзкая фальшивка, она только и добивается, чтобы стать ближе к тебе...  

— Ближе ко мне она не станет, — сказал Даниил, и это почему-то вернуло Оливе уверенность и успокоило её. Она крепко сжала его руки.  

— Я ужасно люблю тебя. Ужасно! Ужасно!  

— Ты сумасшедшая...  

— Но ты же любишь меня и такой...  

— Да, — он прижал её к себе сильнее.  

Молодые люди свернули на улицу Тимме и остановились у гостиницы. Олива вцепилась в Даниила мёртвой хваткой — клещами не оторвать.