Жара в Архангельске

Глава 41

Мими Целикова, та самая, которую Салтыков некогда безуспешно пытался зазвать к себе на квартиру во время рождественской встречи форума, общалась с Оливой по интернету. Год назад, после того, как Олива, выдворенная с форума Ккенгом и Ириской, разом потеряла с Архангельском все связи, она нашла Живой Журнал Мими. И, хотя на форуме Мими и Олива не пересекались, да и та (Олива хорошо помнила) не участвовала в эпицентре событий того скандала — это была хоть какая-то ниточка, которая, как Олива втайне надеялась, ещё могла вернуть ей доступ к любимому городу. Как и Салтыков, Олива довольно легко сходилась с новыми людьми, только вот расставаться ей с ними, в отличие от него, было тяжело. Наверно, оттого, что расставаться приходилось много, ведь Оливе, с её московской репутацией лохушки, очень трудно было заводить друзей. И к тем людям, которые, в силу хорошего воспитания, не слали её куда подальше при первой возможности, а были с ней приветливы, Олива привязывалась намертво, наивно веря, что они теперь останутся в её жизни, выворачивала им наизнанку всю душу, и всякий раз горько недоумевала, когда после такого, казалось бы, тёплого общения, люди неожиданно отдалялись от неё.  

Но с Мими, как ни странно, было иначе. Втайне боясь, что та её пошлёт или проигнорит, Олива оставила ей в ЖЖ комментарий; и Мими, к вящему удивлению Оливы, с радостью откликнулась. Так девушки начали общаться сначала в ЖЖ, а потом и в аське. От Мими же Олива вкратце и узнала все архангельские новости — и про переезд Ккенга в Москву, и про его блог, и про похождения Салтыкова на турбазе, и его скандал на клубной вечеринке. Вот правда что Мими, хоть и была круглой отличницей, даром красочного описания, как Олива, не отличалась: рассказывала она обо всём сухо, сжато, как по протоколу. Такими же сухими и малоинтересными были и её посты в ЖЖ, обильно, впрочем, сдобренные красивым бело-розовым дизайном с рюшечками и редчайшим в те поры изящным вордовским шрифтом Monotype Corsiva, который она, в силу своего немаленького интеллекта, додумалась вручную вставить в ЖЖ, в то время, как Олива, захотевшая себе такой же, ископала для этого все мыслимые и немыслимые настройки, но так и не разобралась, что к чему.  

Мими была, что называется, «хорошая девочка Маша». Такой, по крайней мере, представлялась она Оливе, которая судила лишь по её постам и манере переписки. Писала она на редкость грамотно (в то время, когда интернет только начинал входить в обиход людей, безграмотность была обычным явлением), но записи её, вкупе с оформлением, попахивали какой-то слащавой и ненатуральной эссенцией. Свой эпистолярный жанр Мими щедро пересыпала галлицизмами и так называемыми «позитивностями» — в конце каждого своего поста, независимо от того, какую окраску он нёс, она неизменно приписывала: «Жизнь прекрасна!» и «Всех люблю!» Оливу такие приписки почему-то очень раздражали, ибо она искренне не могла понять, как может быть прекрасна жизнь, если в том же посте описывается хамство и бескультурье людей вокруг и всеобщая серость окружающей действительности, и уж тем более «Всех люблю!» с этим не вяжется ну никак. Да и как можно любить всех? И Оливе, вкладывавшей в слово «любовь» иное понятие, чем просто симпатично-хорошее отношение к окружающим, казалось, что люди, говорящие это, кривят душой, а на самом деле не любят никого.  

Но с Мими она почему-то общаться не прекращала. И теперь, когда до отъезда был ещё целый день, Олива вспомнила, что в Архангельске у неё, помимо Даниила и Салтыкова, есть ещё Мими. Она написала ей и предложила встретиться погулять. Мими ответила встречным приглашением к себе в гости. Она приглашала её одну, но без Даниила прийти Олива просто не могла, хоть и знала, что Мими его недолюбливает и считает «чудиком». Однако, Даниил сказал, что ему нужно помочь Лису, и освободится он только после обеда, на что Олива предложила ему встретиться после обеда прямо в гостях у Мими.  

Ровно в час Олива уже стояла у дерматиновой двери, нажимая кнопку звонка. Открыла ей очень просто и неброско одетая девушка с гладко прилизанными назад чёрными волосами и открытыми в улыбке крупными белыми зубами, в которой Олива, как это часто бывает, когда люди долго переписываются в онлайне и впервые видят друг друга в реале, не сразу узнала свою виртуальную подругу.  

Мими тоже не сразу узнала Оливу. На долю секунды по её лицу пробежала тень какой-то не то подозрительности, не то недоверия, но тут же снова сменилась сладчайшею улыбкой.  

— Оленька! Проходи, — улыбаясь, пригласила она.  

Олива робко вступила в прихожую и растерялась. Идеальная чистота квартиры Мими, блеск чистейшего, без единой соринки, паркета и поверхностей мебели поразила Оливу больше, чем богатые хоромы Негодяевых, и заставила её чувствовать себя особенно неловко, словно она своим присутствием убийственно разрушала идеальную стерильность и симметрию этой квартиры. Это же внушило ей и идеально чистое, без единого пятнышка зеркало большого шкафа-купе в коридоре, чётко отразившее круглое веснушчатое лицо Оливы, её красный с мороза нос, растрёпанные, далёкие от идеала, неуложенные волосы, и даже новая одежда на ней выглядела в этом зеркале какой-то убогой, помятой и куцей. «Неужели я действительно так выгляжу, и такой меня видел и Даниил, и Салтыков, и Мими теперь видит?» — невольно промелькнуло в голове Оливы, и она поспешно отвернулась от зеркала.  

– Пойдём пить чай, – сказала Мими и провела свою гостью на такую же вылизанную и блестящую стерильной чистотой кухню.  

На полированном столе, кокетливо покрытом чистыми кружевными салфеточками, стояли чайные приборы и пирожные в красивой вазочке. Оливе очень хотелось есть – она последний раз ела нормально, пожалуй, ещё в Москве, и то задолго до отъезда. Пирожные лишь раздражали её аппетит – ей хотелось не пирожных, а нормальной еды: картошки с мясом, например. Но Мими не предлагала нормальной еды, а попросить у неё Оливе было неудобно. Да и разговор не клеился; и Олива, чтобы не молчать, начала вести монолог сама, бурно и взахлёб расписывая Мими события последних дней.