«Тебя прозвали Умником, хотя на самом деле ты глупый и упрямый. Что стоило не тянуть до последнего, а притащиться к моему порогу хотя бы седмицей раньше? Теперь косишься, как побитая собака, и ждешь помощи… Сам виноват, отчего пришел так поздно?»
Умник в очередной раз закашлялся, торопливо прикрывая рот куском застиранного холста. По желтоватой ткани расплылись крохотные алые капли, в точности раздавленные медузы на Рваном берегу. Мерриль тактично отвела взгляд. Острый нож в ее руках порхал, измельчая толстые, мясистые листья дождевого плюща. Сок брызгал липкими каплями из-под лезвия.
Быстрым движением Мерриль сгребла нарубленные листья в пригоршню, отправив их в булькающий на огне котелок. Там уже вязко плавился, исходя сладким паром, дикий мед. Мерриль смешала его в нужных пропорциях с истолченными косточками вишни, ягодами бузины и каменным мхом. Средство давнее, испытанное и надежное, если применять его в самом начале болезни. Но Умник убедил себя в том, что это обычная сезонная лихорадка, принесенная в Киркволл стылыми осенними ветрами. Он много раз переносил лихорадку на ногах… вот только в нынешнем году его прихватило всерьез.
Теперь все, на что способно ее зелье – облегчить его страдания.
Долг Первой – не оставлять просящего без надежды. Право Видящей – решать чужие судьбы.
Стараясь не обжечься, Мерриль перелила готовый отвар в кожаную флягу и старательно закупорила. Взболтала, надеясь, что вкус меда и вишни перебьет едва ощутимую горечь вытяжки из горноцвета. Она уронила в настой всего одну капельку. Больше не понадобится.
– Принимай дважды в день по большой ложке, – велела Мерриль, строго хмуря брови. – А на ночь сделай сразу три глотка, понял? Непременно раздобудь жаровню, не спи в холоде. Скажи госпоже Лусине, пусть разрешит тебе отдохнуть хотя бы пару деньков. Уверена, она не откажет, ведь ты, – Мерриль запнулась, подбирая нужные слова, – ты очень ценный работник.
– Я поправлюсь? – Умник торопливо укрыл перешедшую из рук в руки флягу в складках плаща. Всегда заботившийся о своей внешности, теперь он выглядел на редкость скверно. Покрасневшие глаза слезились, на ввалившихся щеках проступили багровые пятна. Он закашлялся, сплюнув в тряпицу багровым сгустком. – Скажи, Мерриль, я скоро приду в себя, да? Лусина не станет держать в своем заведении перхающую клячу, страшную, как грех!
«Нет. Ты умрешь через пару дней, но хотя бы не захлебнешься перед смертью собственной кровью. Спокойно уснешь и больше не проснешься. Как жаль. Так жаль, что ничего нельзя исправить».
– Конечно, – Мерриль закивала столь яростно, что растрепанная челка упала ей на глаза. – Не отчаивайся прежде времени. Вот увидишь, настой подействует, тебе сразу станет лучше! Никто не вышвырнет тебя на улицу. Что за глупости, разве Лусина сможет расстаться с таким красавчиком? У нее сердце разорвётся при одной мысли о том, что ты покинешь ее дом!
Умник зашмыгал распухшим носом в безнадежных попытках рассмеяться. Будучи одним из элвен, Умник сумел кой-чего достичь в мире, где правили люди – пусть и пожертвовав многим ради достижения цели. Он работал в «Цветущей розе», лучшем из борделей Верхнего Киркволла. Умник переодевался девицей, пел и танцевал, и шел нарасхват у гостей заведения. В свой первый год городской жизни Мерриль искренне недоумевала, как элвен смог добровольно стать людской подстилкой. Она даже накричала на растерявшегося Умника. Вспоминая этот скандал, друзья до сих пор потешаются над ее наивностью.
Изабелла тогда взяла за локоть, отвела в сторону и вдумчиво разъяснила, что здесь Киркволл, Город Цепей и еще не изжитого до конца рабовладения, а вовсе не вольные Долы. Умник родился в Киркволле и, в отличие от Мерриль, не ведает иной жизни. Да, он отказался от кланового имени и откликается на данное людьми прозвище, но зато он вырвался из грязи и нищеты Нижнего Эльфинажа. В «Цветущей розе» он зарабатывает достаточно, чтобы помогать своей родне. В ремесле проститутки мало достойного, но плясать за деньги лучше, чем клянчить подаяние на улицах или прозябать в рабстве у людей. Поняла, Маргаритка?
– Да, – сказала Мерриль. – Спасибо за наставление, Изабелла.
Тогда, почти три зимы назад, она была глупой и неопытной. Напрасно обвиняла Умника. Дело было вовсе не в нем, а в людях. В быстроживущих шемлен, отравлявших и губивших все вокруг себя. Прежде элвен владели миром, жили тысячи лет и уж точно никогда ничем не болели. Но люди пришли и разрушили города элвен, обратили побежденных в рабов и украли их бессмертие.
Она помогла Умнику встать со скамьи и поплотнее запахнула на нем плащ. Поддерживаемый Мерриль, он заковылял к выходу из ее жилища. Мерриль снимала две темные и тесные комнатушки в одном из старых, больших и забитых до отказа домов Эльфинажа. По здешним меркам она жила, как королева в изгнании. В комнате поменьше спала и держала свой небогатый скарб. В комнате побольше хранила зелья, книги по магии и врачеванию, личные записи и вещицы работы мастеров элвен.
В крохотном простенке между комнатами затаилось, потихоньку пылясь, высокое зеркало. Большое, на две головы превышавшее низкорослую Мерриль. Раму для него искусно вырезали из причудливо сплетенных узловатых корней приморской сосны. Зеркало было сработано не из полированной бронзы и даже не из посеребренного стекла, но из гладкого матово-черного камня с тусклыми оранжевыми прожилками. Во многих местах камень был испещрен тонкими извилистыми трещинами. Места вокруг разломов пятнал бугристый слой белесой корки, похожей на окаменевшую соль.
Проходя мимо зеркала, Умник запнулся о торчащую половицу и чуть не упал. На глади черного камня промелькнуло его смутное отражение: бледный овал лица в обрамлении капюшона, бесформенная фигура в широком плаще. Мерриль рассыпалась в извинениях, коря себя за рассеянность и забывчивость. Дескать, она давно собиралась позвать мастера и заменить отстающую доску, да все как-то недосуг. Пока она отодвигала засовы и звякала цепочками на двери, Умник судорожно давился кашлем.
Мерриль напомнила ему о необходимости пить целебный настой и сидеть в тепле. Стоя на крыльце в две покосившиеся ступеньки, долго смотрела, как Умник, сгорбившись и покачиваясь под хлесткими порывами ветра, медленно идет к вратам Эльфинажа. Счастливчик, у него есть разрешение властей покидать квартал и жить за его пределами. Пусть даже в комнатушке на верхнем этаже борделя.
Солнце неспешно скатывалось за острые выступы черепичных и дощатых крыш. С моря надвигался шторм, узкие, грязные улицы опустели. Никого, даже вездесущих торговцев. С протянутых над улицами веревок убрали белье, в подслеповатых окнах замерцали огоньки. Ветер трепал крону венадаля, Народного древа, растущего в центре квартала. Последние остававшиеся на ветвях листья шуршали, словно умоляя небо и землю неведомо о чем. Может, о милости к павшему народу элвен, а может, о скорой смерти.
– Так будет лучше, – беззвучно выговорила Мерриль, обращаясь к венадалю. – Я все сделала правильно.
Она повернулась, уйдя в дом и тщательно заперев за собой дверь. Таково было одно из первых усвоенных ею правил жизни в Эльфинаже: всегда закрывай дверь и проверяй замки.
Подсвечивая свечкой в плошке, Мерриль вернулась к каменному зеркалу. Гибко опустилась на пол, скрестив ноги; замерла, в своей неподвижности став похожей на вырезанную из дерева статуэтку. Пламя свечи малость пометалось из стороны в сторону и тоже застыло, вытянувшись к почерневшим от копоти потолочным балкам.
Мерриль смотрела в зеркало, состязаясь в гляделки с обитающей в глубинах полированного камня другой Мерриль. С бесконечным, неисчерпаемым терпением подкарауливая тот единственный, с трудом уловимый миг, когда за плечом отражения едва заметно шевельнется нечто. Черный силуэт с блеклым пятном лица. Отражение человека, которого не было в комнате. Который не стоял у нее за спиной.
Главное сейчас – не поддаваться паническим нашептываниям страхов и не оборачиваться.
Позади все равно никого нет, а счастливый шанс проскользнет меж пальцев.
Очень медленно, точно двигаясь под водой, Мерриль подняла перед собой руки и сплела пальцы в плотную корзиночку. Меж ладоней проскочила едва заметная голубая искорка. Послышался тонкий скребущий звук, словно морозной ночью треснул лед на глубоком лесном озере – а может, стенали под напором ветра балки ветшающего дома. Призрачная тень Умника задергалась, подалась в сторону, точно кто-то резко и грубо дернул ее за плечо, увлекая за собой. Прочь от одинокой свечи и пристального взгляда Мерриль, туда, в темные каменные глубины. Несколько ударов сердца тень сопротивлялась, прежде чем окончательно сгинуть.
Одна из глубоких трещин, иссекавших гладкую зеркальную поверхность, исчезла. Белесые наросты мелкими крупицами осыпались вниз, провалившись в глубокие трещины между половицами.
Мерриль ждала, сосредоточенная и серьезная. Все нужное предусмотрительно сложено под рукой – свежеочиненные перья, пузырек чернил, чистые свитки. Тягостное, долгое мгновение, прежде чем сквозь камень проступят очертания высокой, исполненной достоинства фигуры. Мерриль никогда не могла предугадать, кто именно предстанет перед ней, но полагала, что имеет дело с былыми королями и наставниками элвен, жившими в былые дни. Сколько раз она проклинала свою необразованность и невежество, не позволявшие ей даже догадаться об именах собеседников!
Голос зазвучал в ее голове. Мерриль внимательно слушала, торопливо царапая пером за листке понятные только ей одной закорючки. Снаружи давно стемнело, завывал ветер и безнадежно кидались на штурм каменных пристаней волны в грязно-белых шапках пены.
Наконец Мерриль тихонько выдохнула, несколько раз с силой стиснув и разжав онемевшие пальцы. Кивнула своим мыслям и встала. Ее усердным трудам очень далеко до завершения, но сегодня она сделала еще один крохотный шажок к победе.
Мерриль тщательно завесила зеркало большим отрезом мешковины и забралась в лежавший на низком топчане спальный мешок. Свечу задувать не стала – фитиль скоро сам догорит и погаснет. Засыпать при свете как-то спокойнее. Здесь, в Киркволле, ей ни разу не удалось толком выспаться. Она привыкла к вольной жизни в лесах и ночевкам в шатре под открытым небом. Дом давил на нее замшелыми, ободранными стенами. Ночь напролет Мерриль слышала вздохи, стенания и жалобы соплеменников, дремавших за тонкими перегородками вокруг нее. Их голоса, ссоры и споры, их боль, непреходящую печаль, тоску и страх перед наступающим днем. Когда-то элвен были великим народом Тедаса. Кем они стали теперь? Изгоями, запертыми в вонючей тесноте городских Эльфинажей. Людскими слугами, живыми игрушками, безмолвными тенями, на которых никто не обращает внимания.
Я могу все исправить, снова и снова повторяла Мерриль, соскальзывая в дремотный полусон. Я непременно все исправлю. У меня есть зеркало, уцелевшее наследие былого величия. Подлинный элувиан. Это ничего, что он расколот, я восстановлю его. Трещины зарастают, их становится все меньше и меньше. Вскоре их не останется совсем. Заточенная в камне древняя магия оживет. Сколько утерянных знаний о прошлом! Сколько сокровищ, утраченных элвен в годы бесконечных сражений с людьми! Все это окажется в моих руках, и тогда… тогда все изменится.
«Да, но в какую цену тебе обойдется возрожденный элувиан? – Мерриль не любила въедливый, назойливый голосок, смахивающий на голос покойной Наставницы и обожавший разрушать сияющие замки планов Мерриль. – Кто нашептал тебе о том, что элувиану для излечения необходимы ускользающие отражения? Сколько теней ты уже похитила для него?»
«Это просто отражения, – защищалась Мерриль. – Мимолётные призраки, тень на камнях!»
«Все, кто отразился в твоем зеркале, сейчас мертвы или при смерти», – напомнил голос.
«В том нет ни моей вины, ни вины элувиана. Нисса пыталась колдовать и по собственной неосторожности угодила в руки к храмовникам. Элрен погнался за вором, а налетел на нож. Валору похитили и убили люди наместника. Авексис затоптали в облаве на Старом рынке. Умник подхватил осеннюю лихорадку и долго не протянет…»
«Все они приходили к тебе за помощью, – не унимался безжалостный голосок. – Все отразились в зеркале. Что, считаешь это дурным совпадением?»
«Оставь меня, – Мерриль зажмурилась и зажала уши ладонями. В окно хлестнуло дождем, капли застучали по толстому, почти непрозрачному стеклу. – Замолчи и уходи. Я знаю, что делаю. И знаю, зачем – ради моего народа, почти утратившего самое себя. Замолчи!»
Голос не откликнулся. Возможно, оттого, что существовал только в сознании Мерриль.
Отредактировано: 30.07.2016