Жажда

Жажда

Голова трещит так, будто под закрытыми веками взрываются тысячи вспышек-разрядов, которыми Кацуки сам обычно поражает врагов. Острой болью они отдаются в глазных яблоках и пронзают мозг. Руки ломит, а запястья горят от ледяных объятий кандалов, блокирующих причуду. Зверь внутри жаждет вырваться на свободу, но не может – его сковали слишком надёжно.

Горло першит, дерёт, словно в него влили не меньше литра раскалённого металла. Сухой кашель душит – вырывается наружу – эхом отражается от голых стен. От вибрации болят повреждённые в битве рёбра, а во рту чудится вкус крови.

Перед глазами – пелена слёз, которая слетает, стоит только тряхнуть головой; вокруг – полумрак, рассеиваемый холодным светом бледной луны. Тонкая дверь не по проёму пропускает звуки – за ней шумят члены Лиги, делят что-то, о чём Кацуки может только догадываться, но ему это и не важно. Единственное, что сейчас имеет значение – как выбраться из плена до того, как кто-то явится по его душу.

Глухое окно кажется отличным вариантом – нужно всего лишь запустить в него стулом, но где взять на это сил?

Кацуки дёргается – пытается встать, но ноги и руки зафиксированы так крепко, что не двинуться. Он рычит, стискивает зубы от раздирающей вспышки боли в груди, но продолжает раскачивать стул, пока не заваливается вместе с ним на спину.

– Блеск, – шипит он, задыхаясь.

Кровь шумит в ушах так, что на миг ничего кроме её ритма и тяжёлого, сбитого дыхания, в мире больше ничего не остаётся. А после приходит она.

Рывком стул оказывается в исходном положении, и Кацуки нос к носу сталкивается с Тогой. Острый, холодный взгляд будто режет его, разделяя на мелкие кусочки, которыми будет проще поживиться. Она смотрит так, что от нехорошего предчувствия по коже пробегают мурашки, а волосы на затылке становятся дыбом.

– Осторожней, малыш Кацуки, – наигранно заботливо говорит Тога, следом сжимая ледяными пальцами его подбородок. – Я могу решить, что ты хотел сбежать от меня.

– Сдохни, – шипит он ей в ответ и одним движением головы вырывается из захвата.

– Ты первый.

От её мерзкого ехидного хихиканья Кацуки внутренне сжимается и чуть не рычит от того, что причуда не откликается. Будь его воля, он тут же выжег бы с лица этой чокнутой девки кривую ухмылку, а после спалил бы дотла этот очередной штаб чёртовой Лиги злодеев.

– Как жаль, что ты не малыш Изуку… – грустно выдыхает Тога, опускаясь всем своим весом ему на колени. – Я так хотела поиграть с ним… а в итоге мне достался ты.

То, с каким разочарованием Тога произносит на выдохе это «ты», мгновенно выводит Кацуки из себя. Глаза его застилает пелена, и на секунду – всего какой-то короткий миг – отголоски причуды вновь искрят в теле. Он дёргается в попытке высвободить руки или ноги – хоть что-то, чем можно было бы придушить девку, но она оказывается быстрее и сильнее.

Её острые ногти, впиваясь в костюм, будто рвут мышцы на плечах, а его колени, попав в захват её сильных бёдер, больше не двигаются.

– Тише, малыш Кацуки. Тише. Куда же ты собрался?

В полумраке глаза Тоги кажутся мёртвыми – совершенно стеклянными и лишёнными хотя бы отголосков человечности – они будто режут его, лишают всей крови, а сами наполняются ей так, что зрачки, вытеснившие радужку, кажутся бордовыми. Они гипнотизируют, захватывают волю, и Кацуки теряется. Не знает даже, что делать и как реагировать, когда щеки его касается острое лезвие.

Холодный металл рассекает кожу быстро – будто и не он вовсе – и его место тут же занимает влажный горячий язык Тоги. Она жадно слизывает выступившую кровь, а после довольно улыбается. Кацуки передёргивает от выражения бесконечного блаженства на её лице.

Бежать.

Ему срочно нужно бежать.

Так быстро и так далеко, как только он сможет. И плевать на гордость и желание взять реванш – инстинкт самосохранения кричит так громко, что уже даже не слышно, что шепчет слабый голос рассудка.

– Ты такой вкусный, малыш Кацуки… – почти мурлычет Тога. – Хочу попробовать тебя всего.

Кацуки не успевает даже моргнуть, как на его лице почти не остаётся места без порезов. Раны кровоточат, щиплют от попадания в них холодного пота, стекающего крупными каплями со лба и висков. Внутри всё холодеет, стоит лишь встретиться с безумным взглядом Тоги. Настолько безумным, что на миг Кацуки даже кажется, что живым ему отсюда не выбраться.

– Ты сумасшедшая, – выплёвывает он, морщась от ощущения её языка на своей щеке.

– А ты милый, малыш Кацуки, – радостно хихикает она в ответ, а затем неожиданно для Кацуки быстро чмокает его в уголок губ. – Так и хочется тебя съесть.

И не давая ему опомниться, крепко сжимает его подбородок пальцами и впивается в его губы поцелуем. Её острые резцы тут же царапают тонкую кожу, пуская кровь, а проворный язык слизывает каждую каплю. Тогу не останавливают ни его сжатые зубы, ни попытки укусить в ответ – она лишь довольно мычит и усиливает хватку на его лице.

Кацуки задыхается – тонет в секундном отчаянье – он беспомощен, совсем не способен силой вырваться из плена чокнутой девки, жаждущей высосать его до последней капли крови. Никто не придёт за ним. Никто не спасёт в последний момент, потому что этого самого момента не будет. Тога расправится с ним здесь и сейчас так быстро, что он сам едва успеет заметить. Как выжить без причуды, когда враг так близко, что можно почувствовать жар его тела на своём?