Желание тепла

Желание тепла

Всю жизнь, сколько Леон себя помнил, он не был душой компании. С самого раннего детства, когда происхождение ещё не легло позорным пятном на его жизнь, а мать – молодая, с ясными светло-серыми глазами и русыми кудрями – была жива и порой пела ему по вечерам удивительно мелодичные песни, он держался в стороне от других детей, хмуро глядя на мальчишек, яростно и весело рубившихся деревянными мечами.

Потом мать умерла. Леон помнил это очень смутно, как и всё, связанное с матерью. От неё ему достались светлые, вечно спутанные волосы, от отца – голубые глаза, старая шпага да вспыльчивый нрав. Про нрав он не знал точно, но тётка, у которой он жил, всегда повторяла, что не понимает, как у её тихой и кроткой сестры мог родиться такой вздорный и злой сын. А кузина Берта называла его волчонком – за нелюдимость и взгляд исподлобья. «Волчонок» – только она одна умела так ласково произносить это слово...

У Берты были умные строгие серые глаза, низкий голос и умение утишать любую боль. Именно она смывала кровь с разбитого лица младшего брата после очередной драки, именно она заступалась за него перед ворчливой и вечно недовольной тёткой и дядей – высоким мужчиной с грубым голосом и резкими чертами лица. Леону всегда казалось, что от Берты веет теплом, как от только что испечённого яблочного пирога, и он тянулся к кузине, как замёрзший путник тянется к огню, чтобы согреться. И Берта согревала его до тех пор, пока не вышла замуж и не покинула семью.

И тогда, в четырнадцать лет, Леон впервые по-настоящему осознал, что такое одиночество. Одиночество – это холод, сковывающий тебя по рукам и ногам, и от него не спастись даже у самого жаркого костра, потому что холод этот – внутри тебя. И никто из людей, что рядом с тобой, тебе не поможет, потому что им всё равно. Потому что ты для них ничего не значишь.

И отчасти из желания спастись от одиночества, отчасти – из стремления значить хоть что-либо Леон решил стать королевским гвардейцем.

В следующие годы произошло много событий. Было холодно и горячо, бил обжигающе ледяной ветер, плескались морские волны, звенели шпаги и свистели пули. Леон убивал, его тоже пытались убить, но никому не удалось. Сослуживцы дали ему прозвище «Леон-дьявол» – за характер, невероятную везучесть и удивительную храбрость. Кроме того, «Дьявол!» было его любимым ругательством.

Так продолжалось достаточно долго – пока Леон, неожиданно для себя самого, не поднялся высоко, и давать ему прозвища стало опасно. За это время он не раз отличился в бою, пару раз был ранен, привык к чувству одиночества и почти перестал замечать окружающий его холод. Попытки найти отца он оставил, друзей так и не нашёл – подчинённые его в большой мере боялись, в меньшей – уважали, он же их презирал и иногда спрашивал себя, за какие грехи Господь определил ему участь командовать людьми.

Так Леон – теперь уже капитан Леон – дожил до тридцати лет, и тут его жизнь снова круто изменилась. Началось всё с приказа Кольбера – человека, которого Леон сильно недолюбливал и чуть-чуть уважал, но не боялся, – арестовать двух опасных преступников.

Имена этих преступников были Арамис и Портос.

***

Когда-то Леон услышал о том, что человек живёт и не сходит с ума лишь потому, что милосердная память имеет свойство бесследно стирать самые плохие воспоминания. Леон согласился с этим после того памятного дня, когда на берегу погибли двое величайших героев Франции, и один из них – от его руки. Впоследствии он мог вспомнить лишь отдельные куски из разорванного полотна событий, но и этого было достаточно, чтобы вздрогнуть от вновь пробежавшего по позвоночнику холода.

Леон думал, что холод давно покинул его, но тот лишь затаился и ждал внутри, чтобы вернуться в тот момент, когда капитан, тяжело дыша, глядел на шпагу, залитую кровью Арамиса. Холод охватил его при известии, что почти все его люди погибли после взрыва в пещере. И чем дальше, тем сильнее был холод, не покидая Леона даже жарким парижским летом, – холод одиночества, холод совести, холод усталости.

Четверо детей мушкетёров никогда не испытывали такого холода – это было ясно сразу. От них веяло теплом и счастьем, как когда-то от Берты, они любили и были любимы, и уже за одно это Леон хотел их возненавидеть – хотел, но не мог, потому что одна из них, с именем, полностью соответствующим её внешности и характеру, поделилась с ним этим бьющим через край теплом. Совершенно невинного её поцелуя Леон – человек опытный и не обделённый вниманием женщин – не мог забыть очень долго.

Анжелика!.. Так похожая на Берту и в то же время совсем другая, светлая, солнечная и сияющая, излучающая доброту, она словно пришла из другого мира – мира тепла и света, мира, ход в который для Леона был закрыт. Но Анжелика приподняла завесу, приоткрыла дверь, осветив замерзающего капитана солнечным лучом, – и он почувствовал, что готов жизнь отдать, лишь бы хоть на минуту оказаться по ту сторону двери.

С тех пор, помимо холода одиночества, он стал ощущать нечто, что наиболее точно можно было определить как «желание тепла». Желать тепла так, как сейчас желал его Леон, – это значит тянуться к любому человеку, от которого оно исходит, и неважно, друг тебе этот человек или смертельный враг. Желать тепла – это отчаянно стремиться к людям и уходить от них с гордо поднятой головой, чтобы они, не дай Бог, не догадались о твоём желании. Желать тепла – это не жалеть своей и чужих жизней в погоне за... нет, не за сокровищами Мазарини, а всё за тем же недосягаемым и неуловимым теплом.