Желтые розы

Желтые розы

        - Пойдешь со мной? - сухо спросил мой друг, посмотрев грустным взглядом на меня. 
   - Нет, ты же знаешь, что я неверующий. - ответил я ему. 
   - Ну ладно, а я схожу. Ты меня подождешь тут или опять пойдешь по своим делам? 
   - Я пойду, ты не спеши. Пойду прогуляюсь. Погодка какая сегодня! 
   - Хорошо, тогда до завтра. - сказал он мне и протянул свою широкую ладонь. Пожав её, я развернулся и медленным шагом пошел своей дорогой. 
   Мой друг, Колька, после потери своего двенадцатилетнего сына, который утонул в реке, стал верующим, хотя раньше полностью разделял мои взгляды, обсуждал вместе со мной науку, эволюцию, приводя в качестве доводов примеры из биологии - науки, где он был настоящим специалистом совершенно в любом интересующем меня вопросе. И я, и он, читаем лекции в МГУ, только я химик, а он - биолог. Познакомились с ним давно, вместе на работу устраивались, часто проводили вечера вместе, читая интересные статьи о химии, биологии, анатомии, зоологии, молекулярки и биохимии. 
   Колька поженился, ждал появление сына, воспитывал его, приучал к книгам, учебе, но отправил его в лагерь отдохнуть, так сказать, а через пару дней узнал, что сын утонул. Долго мучался, пропадал где-то, а после я узнал, что от него ушла жена и он начал пропадать в церкви. В общем, изменился человек. 
   Часто мы гуляли вместе с ним, но он был уже другим, больше не разговаривал со мною о науке, сильно похудел и больше не интересовался ни химией, ни своей любимой биологией. Я, в свою очередь, стал пропадать в университете, не хотел встречаться больше с Колей, понимал, что не о чем нам говорить. Именно поэтому, набрал себе часов и открыто заявлял ему, что сегодня никак не получится. Переносил на завтра, хотя понимал, что и завтра уже не смогу. Я продолжал проводить занятия, видел всё больше и больше новых учеников, но больше всех запомнилась одна девушка. 
   

                                                                                ***

   Однажды, а именно 15 апреля, у моей группы, считавшейся для меня самой любимой, был зачет по альдегидам и кетонам. Через меня прошли многие, кто получил зачет, кто нет, и тут следующей оказалась она. Черное платье, придающее ей более взрослый и официальный вид, распущенные темные волосы, темно-карие глаза, напоминающие собою глубочайшее озеро, и красивые, небольшие по размеру, губы, еле накрашенные красноватой помадой посмотрели на меня. 
   - Здравствуйте, Борис Васильевич, - сказала она и протянула мне свою зачётку, - Я тяну билет? 
   - Да, давай. Как настрой? - спросил я у нее, но краем глаза обратил внимание на её левую руку, на тыльной стороне которой были видны три глубокие царапины, будто оставленные хищным зверем. 
   - Всё хорошо. Я готова... - сказала она, но я прервал её. 
   - Аня, что случилось? Опять несчастье? Если плохо себя чувствуешь или болит что-то, то давай сдашь в самом конце? - взволнованно спросил я, хотя прекрасно знал, что с ней творится и почему. 
   К своему большому удивлению, я редко пользовался доверием у женского пола. Ко мне обращались за помощью, но чаще всего это был крик о помощи в виде доноса сумки или еще чего-нибудь тяжелого. После несчастья Коли, после набранных часов, в этой группе оказалась она - Анна. Та самая в черном платье с тремя царапинами. На нашем первом зачете она еле говорила, рассказывала мне об бензоле, а я в душе хотел остановить её, поставить зачёт и отпустить отдыхать, хотя сам не знал причину. После зачёта, когда я выходил из кабинета, увидел сидящую на скамейке Аню в белой кофте и синих джинсах, всю в слезах. Не долго думая, я отпер кабинет, приобнял её и повел к себе в лаборантскую, где была моя подсобка, в которой хранились колбочки, пробирки, химические вещества. 
   На широком диване, поставленным мною после приёма на работу, мы просидели всю ночь. Она рассказывала мне о своей жизни, о том, что она не хочет идти домой... После этих разговоров, на лекциях с её группой, я не мог спокойно вести занятия. Её взгляд, глаза, прожигающие душу, руки, такие худенькие, и лицо, бледное, но в нём читался интерес и ко мне, и к предмету, и к окружающему её миру, не давали мне сосредоточиться.
   

                                                                                   ***

   Я знал её как самого себя. Мы каждый день, все пять учебных, находились после занятий у меня в каморке. Она говорила и говорила, а я слушал, поддакивал, пытался её приободрить, иногда еле обнимая, тихонько прижимая к себе, чтобы она не подумала обо мне ничего плохого. Я считал её своей дочерью, почти как родной. Редко такое доверие может возникнуть между двумя незнакомыми людьми, но реже всего - между учителем и учеником. 
   На том самом зачете 15 апреля я отпустил её, понимая, что случилось что-то ужасное. Я слышал о том, что её не любит мать, открыто проявляет свою ненависть отец, а брат вообще не замечает её. Она одна, как лучик в густом тумане. Ей нужен кто-то, кто поможет найти дорогу, сопроводит её, убережет, и я считал, что таким для неё явлюсь я.
   Отпустив её, договорился о встрече в то же время, как и всегда, с нетерпением ждал окончания последней лекции, выпроводил всех и с надеждой выглянул в коридор. Пусто. Та самая скамейка была пуста, от неё так и тянуло холодом. Я закрыл дверь и достал свой телефон, пробежался по контактам, нашел её и начал звонить. Гудки, гудки, такие холодные, противные. Хочется просто услышать её голос, понять, что она задержалась дома, одевалась или уже бежит. Но ответил другой, более взрослый и грубый женский голос, коим обладают женщины третьего десятка.
   - Алло. Кто вы?
   - А... А вы кто такая? - неуверенно ответил я. 
   - Врач 1-ой районной больницы. Вы кем приходитесь поступившей?
   - Другом, очень хорошим, даже близким. Что с ней? - спросил я, при этом медленно подходя к стулу. 
   - Она поступила к нам более часа назад мертвой. Причина - остановка сердца, инсульт. Очень молода была, такое редко бывает. Так уж вы...
   Я сбросил звонок. В поту я сел на свой стул, положил руки на стол и заплакал. Да... Заплакал. Впервые в жизни мне было плохо, душевно и физически. Я потерял человека, которого, казалось, знал полностью, любил его, с нетерпением ждал. "Бедная моя, Анечка..." - думал я про себя и вытирал слезы, текущие по моим щекам.